Литмир - Электронная Библиотека

Еврей (страстно). Почему Ты меня оставил?

Майкл, теперь уже в подходящей к ситуации одежде центуриона, выглядит встревоженным. Он начинает вытаскивать свой меч. Подчинённый воин почтительно, но твёрдо кладёт свою руку на руку Майкла.

Воин. В наше время у вас из-за этого будут неприятности, господин.

Майкл (решительно). Ради Бога, всему есть предел. Этот человек достаточно настрадался.

Когда Майкл выходит вперёд, вытаскивая свой меч, какая-то сердитая старуха из толпы бросает в еврея на среднем кресте гнилой плод. Он попадает ему прямо в лицо.

Еврей. Отче, прости им. Ибо не знают, что делают.

Майкл выступает вперёд и твёрдой рукой профессионально, вонзает меч в сердце еврея. Взрыв гнева в толпе, желавшей насладиться более долгими муками жертвы. На одежду Майкла хлещет кровь.

Мы видим, как Майкл с каким-то ужасом вглядывается в кровь на своей руке. В кадре доминирует рука; лицо Майкла маячит где-то вверху. С его уст срывается протяжный и приглушённый вопль ужаса, намного превосходящий то выражение чувств, которое можно ожидать от бывалого армейского офицера при виде крови. Кажется, он знает нечто такое, что ему не хотелось бы знать. Наконец вопль перерастает во всхлипывающие рыдания.

Затемнение.

КУХНЯ САЙМОНА

Саймон и Майкл сидят за столом. Теперь между пустыми кофейными чашками стоит бутылка виски. Саймон приподнимает бутылку, вопросительно глядя на Майкла. Майкл кивает, и Саймон разливает виски по чашкам.

На улице за окном мы видим первые светло-коричневые проблески рассвета. Майкл залпом глотает виски и поёживается. Саймон отпивает глоток, потягивается и наконец говорит дружелюбно и без насмешки.

Саймон. Человек, убивший Христа… ну, это что-то новенькое. Но почему всякий раз. Когда я встречаюсь со случаем реинкарнации, люди утверждают, что были какой-то знаменитостью в своей прошлой жизни?

Майкл удивлён и слегка сконфужен.

Саймон (философски). Я встречаю людей, которые были Клеопатрой… или Наполеоном… а в последнее время — Мерилин Монро… Я никогда не встречал человека, который был бы незнаменитым, когда жил здесь в прошлый раз…

Майкл (устало). Ты не понимаешь… Это и есть всё то, что ты называешь «защитной памятью».

Саймон (удивлённый, что Майклу известен этот термин). Защитная память? Ты сам это придумал? Тебе не нужен психолог… может быть, тебе самому следовало стать психологом.

Майкл (нетерпеливо). Ты объяснял мне, что такое защитная память, на конференции SSA… мы обсуждали корреляцию между автомобильными авариями и сообщениями об НЛО, помнишь? Ты рассказывал, что у каждого человека после шока или травмы могут появиться искажённые воспоминания. Замещающие то, что он в действительности помнить не может. Ты говорил, что такие случаи бывают чаще, чем амнезия.

Саймон. А если так, значит, ты не убивал Христа в буквальном смысле?

Майкл поёживается и наливает ещё виски. Выпивает залпом.

Майкл (поначалу очень спокойно, затем постепенно повышая голос). В буквальном — не убивал… Но каждый физик в мире участвовал в этом убийстве… в течение сорока лет, а теперь уже и больше. Мы занимаемся тем, что выпрашиваем всё больше и больше денег, чтобы добиться всё большей силы взрыва и (голос прерывается) доставляем бомбы на всё большие и большие расстояния… за всё меньшее и меньшее время… чтобы убивать всё больше и больше людей. Какое замечательное применение человеческого интеллекта… (Почти рыдает)

Пауза. Саймон смотрит на него сочувственно. Майкл берёт себя в руки.

Саймон (мягко). Ну и ну… И давно ты это в себе носишь?

Майкл. Большую часть своей взрослой жизни.

Пауза.

Саймон. Но это не всё… Помимо защитной памяти есть ещё кое-что…

Майкл. Да… И вот здесь ты мне действительно должен сказать, не двинулся ли я вправду мозгами…

ЗАКАТ. ТРИ КРЕСТА НА ХОЛМЕ

Грохочет гром, сверкает молния.

МАЙКЛ КРУПНЫМ ПЛАНОМ

Он наблюдает, как дождь смывает кровь с его рук.

Отец Майкла (за кадром). Все религии одинаково истинны для народа…

Его голос продолжает звучать в начале следующего кадра.

ЗАПРУЖЕННАЯ ЛЮДЬМИ УЛИЦА В РИМЕ

Отец (продолжая) …одинаково ложны для философа и одинаково полезны для политика. Милый мальчик, всё это повергает меня в дикое смущение, но что я могу поделать? Я — сенатор; я должен подчиняться протоколу.

Крупный рогатый скот, ослы, колесницы, массы людей. Стоит галдёж, всюду грязь и общее ощущение зловония. Камера показывает улицу сверху, и мы видим Майкла, всё ещё в одежде центуриона, и его отца в тоге.

Майкл. Я понимаю, отец.

Отец. Да? Интересно. После пяти лет службы в Провинциях ты вряд ли до сих пор остался римлянином.

Майкл (загадочно). В Провинциях видишь много странного.

Отец. Надеюсь, ты не настолько наивен, чтобы верить всему, что видишь, дорогой ты мой. Глаза — большие обманщики. Тот, кто сказал: «Увидеть — значит поверить», — был дурак. А ты всегда отличался воображением.

Майкл. Умоляю, не начинай опять всё с начала, отец.

ДОМ ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦЫ-СИВИЛЛЫ

Майкл и Отец под тенистым навесом, но ещё за пределами собственно здания.

Отец (строго). Тебе было двенадцать лет от роду, когда ты поведал матери эту нелепую историю. С тобой говорил бог! И, думаю, ты в это верил.

Майкл. Евреи постоянно слышат. Как с ними говорит их бог. Во всяком случае, некоторые из них. Один человек, которого я распял…

Отец. Прошу тебя, дорогой мой мальчик, не утруждай меня подробностями. Официально мы находимся там, чтобы сделать их цивилизованными. Я предпочитаю не вдаваться в подробности. Это уменьшит мою искреннюю уверенность, когда я буду выступать в Сенате. Мне надлежит верить, что народам, чьи земли оккупируют наши войска, мы не несём ничего, кроме блага.

Майкл смотрит на отца с возросшим любопытством.

Майкл. Так ты на самом деле ничему не веришь. Да, отец?

Отец. Естественно, верю. Человек, который ничему не верит, так же глуп, как и человек, который верит всему. Я верю, что хочу оставаться в Сенате до конца своих дней. Я верю, что, приведя своего сына сюда, к оракулу Сивиллы, я остановлю постыдные слухи о том, что я, якобы, атеист. Я верю, что вселенная состоит из атомов и пустоты, как учил Демокрит. И ещё мне хотелось бы верить, что ты достаточно взрослый и достаточно разумный, чтобы не брать в голову и не верить во всё, что тебе скажет прорицательница. Она невменяемая и всё время находится под воздействием ужасных снадобий.

Майкл (терпеливо). И что я должен спрашивать у этой одурманенной женщины?

Отец. О, всё, что тебе вздумается, милый мальчик. Спроси, повезёт ли тебе в любви. (Как будто бывают мужчины, которым везёт…) Спроси, скоро ли тебя произведут в генералы. Спрашивай о чём хочешь. Только не будь настолько наивен, чтобы верить всему, что она тебе наплетёт. Боги с нами не разговаривают. Всё, что существует…

Майкл.…это атомы и пустота. Я помню. Впервые я услышал эту твою фразу, когда мне было двенадцать. Во время того… инцидента.

Отец. Эта фраза стоит того, чтобы её повторять. Атомы и пустота, дорогой мальчик. Всё остальное — домыслы, точнее, игра воображения.

Майкл. Одно только слово, отец…

Отец. Да?

Майкл. Я никогда не видел этих чудесных атомов, но я слышал, как со мной разговаривал бог.

Мы слышим странный кудахтающий смех.

У СИВИЛЛЫ
18
{"b":"71028","o":1}