– Какие?

– Она мне не рассказывала. – Наталия пожала плечами. – А потом мы вместе поужинали.

– Где?

– В поплавке… Это мы так называем ресторан…

– Знаю. Как она выглядела?

– Прекрасно. Даже лучше, чем обычно. Шутила. Мы ржали как сумасшедшие. Потом… Знаете, она переменила все – прическу, макияж, стала такая…

– А в ресторане?

– Если вы имеете в виду, работали ли мы там, то я вам сразу скажу – нет. У нас была отдельная кабинка, они прикрыты, знаете, такой свисающей соломкой. Мы ни с кем не общались и уехали не поздно. Сашка меня проводила, я в этот вечер уезжала в Тихорецк.

– Это было… Число не помните?

– Суббота, тридцать первое… Она была такая… как будто все в ее жизни теперь будет хорошо, но… мы больше уже не виделись. Сашка, Сашка… Это все ужасно.

– Но какими-то новостями вы делились?

– Говорю же вам – обычные бабьи пересуды. То-се…

– Вы сказали, что встречали в этот день московский поезд?

– Ну да. Сашка брала у Шандора отпуск. Даже отдала ему какие-то бабки.

– Работала в Москве?

– Не поверите – учиться поступала.

– В смысле?

– Да не бойтесь, не повышала квалификацию у московских путан, нет. Это она уже второй год подряд. Я ж говорю, Сашка была очень целеустремленной, знаете, не раз она могла и Шандора на место поставить. Даже за меня как-то вступилась. – Наталия улыбнулась той самой светлой улыбкой, с которой действительно говорят хорошее, вспоминая ушедших. – Она в институт поступала. Учиться вздумала на старости лет. По-моему, в какой-то экономический, что-то вроде… управления, есть такой?

– Есть. В Москве, как в Греции, все есть.

– Один клиент ей подсобить вздумал. Надул, конечно.

– И что?

– На общих основаниях провалилась в прошлом году. Там все замазано. Потом приехала, рассказывала про студентов на иномарках с мобильными телефонами, смеялась…

– Если не путаю, вступительные экзамены проводятся летом.

– Да. Только в этом году она скопила денег и решила рвануть в какую-то частную школу бизнеса, все книжки по экономике читала. А до этого хотела в художественную школу, вроде рисовала неплохо. Путаная она у меня была. Все чего-то мечтала.

– В художественную, а потом по бизнесу?

– Она хотела изменить свою жизнь, что здесь такого?

– И когда она брала отпуск?

– В конце апреля.

– Что ж это за школа такая, с экзаменами в апреле?

– А почему вы у меня это спрашиваете? Да еще таким тоном, будто я в чем-то виновата? У вас что, каждый человек в чем-то виноват?! Уже потому, что он просто живет?

– Ну вот, вспылила. – Прима посмотрел на Наталию и снова почувствовал опустошающую ватную слабость в желудке – если еще не язва, то где-то близко. – Я понимаю, что к работникам правоохранительных органов у тебя выработалось отношение то еще: хороший мент – мертвый мент. Так?

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

– Только, Наталия, мы расследуем убийство твоей лучшей подруги, давай попытаемся быть на одной стороне.

– Но и вы не давите так на меня. Знаете, я ведь тоже не железная.

– Попытаемся восстановить мир? Так будет лучше.

Она кивнула:

– Ладно. – В глазах ее снова были слезы, и Прима подумал, что нервишки у Наталии Смирновой прилично расшатаны. Весьма прилично.

– Значит, весь май ее не было в городе? – спросил Прима.

– Приезжала пару раз, документы какие-то оформляла и снова в Москву. Я ей говорю: пустая башка, чего мотаешь туда-сюда, деньги зря тратишь? И все книжки по бизнесу читала, где-то с полгода. Всерьез собиралась поступать.

Интересное получалось дело – выходит, последний месяц гражданка Яковлева изображала из себя прилежную абитуриентку и вроде как была вне зоны криминальных отношений, и вот она приезжает в город, и такая неожиданная развязка. Старые долги?

– А почему она ездила так далеко? Под боком Ростов – учись себе на здоровье, и рядом с домом.

– Ростов?! Вы смеетесь. Да ее там каждая собака знала, аж тошно было. Нет. Она хотела изменить свою жизнь. Вообще! Понимаете?

– Понимаю. Но на какие средства? Угла своего нет, а жизнь в Москве дорогая.

– Не знаю. – Наталия несколько замялась.

– Может, она просто собиралась работать в Москве? А учеба – это все так, для отвода глаз, чтоб можно было ксиву предъявить? Ведь не жалуют в столице… залетных.

– Зачем так говорить? Кого там жалуют?

– Я просто рассуждаю. Давай попытаемся рассуждать вместе: сбережений у нее, чтоб обустроиться в Москве, судя по всему, не было. Вы ж получаете не ахти какие деньги? Не в пример моим, но не ахти?

– Да так, вроде откладывала понемногу, но в основном только на шмотки и хватало.

– Ну согласитесь, Наталия, вы обе женщины, и вас должны были интересовать эти темы: на что жить будешь? Может, есть у тебя кто? А как то, а как се?

– Хорошо. Для вас шлюшка – это прямо штамп на всю жизнь, так получается?

Прима промолчал. Наталия продолжала:

– Может, она и собиралась по ночам подрабатывать, но вот именно для того, чтобы было на что жить. Но главное – она собиралась учиться. Хотела поставить на прошлом точку. Очень хотела.

– Прямо так сбежать от Шандора и работать на улице в Москве? Наталия, мы же договорились уважать друг друга. Можно, конечно, считать подполковника милиции старым пердуном, но вот лопухом?.. Вряд ли стоит.

– Да ничего я не считаю. Вы лезете прямо в душу. Я у нее то же самое спрашивала – мол, что, работу в дорогих гостиницах нашла? Есть у тебя кто? Она сказала, что есть. Но боится сглазить. Поэтому ничего говорить не будет. Пока все не решится. А потом, мол, и расскажу и все такое. Знаете, обычно она со мной всем делилась, а тут такое… Но по дереву стучала, чтоб не сорвалось: Наталка, не обижайся, у тебя не дурной глаз, но я решила – пока никому. Вот, собственно, и все. Так что было у нее, на что в первое время обустроиться. Виды какие-то она имела.

– Это действительно все? Подумайте как следует, вспомните, может, чего мельком называла? Это может быть очень важно!

– Да нет. Говорю же вам – нет. Я тоже пыталась разузнать… Знаете женское любопытство? Сильнее его только женское желание выболтать все тайны. Но тут оказался совсем другой случай. Я говорю – Сашку было за что уважать.

Прима тогда подумал, что, возможно, она и права. Только вот как вышло – старые грехи тянут нас в прошлое, и ничего ты с этим поделать не можешь. Возможно, Александра Афанасьевна Яковлева действительно хотела что-то поменять в своей жизни, но оказалось – не суждено. Прима подумал, что нужно будет поработать со всеми свидетелями, поглядеть, что там нароют в ходе экспертного исследования, что даст работа со следами, с этой музыкой – магнитофон на автореверсе больше суток прокручивал одну и ту же кассету на громкости, весьма близкой к предельной, из-за чего соседи и всполошились. Видать, последний танец для Александры Афанасьевны стал танцем смерти. Кто-то был у нее. Последний клиент?

Именно тогда Прима попросил Наталию Смирнову дать знать, если она соберется уехать из города. Тогда еще не было проведено опознание и дурные предчувствия еще не начали мучить Приму.

Теперь Прима пил чай из рододендрона и думал о том, что Наталию Смирнову не могут найти уже больше суток. На звонки она не отвечает. Она предупреждала, что ей будет страшно оставаться одной в Сашиной квартире, хотя какие-то Натальины вещи там и остались, поэтому пока, некоторое время, она поживет у родителей. Но старики уже сутки не видели дочери. Может, уехала в Ростов? Но почему не предупредила? Не брать же с нее подписку?

С делом Железнодорожника они тоже увязли надолго, очень надолго. Никаких общих внешних черт у жертв серийного убийцы нет. Его жертвами не становятся только блондинки или рыжие, только пухленькие или, наоборот, худые, они даже не попадают в одну возрастную категорию, не являются только проститутками, женами судей, или, как говорят психологи, проводящие судебно-психиатрические экспертизы, не являются совокупно-обобщающим портретом, образом, напоминающим убийце, к примеру, его мать или какую-либо женщину, допустим, одноклассницу, глубоко ранившую его в юном возрасте. Он действует внезапно, с холодным расчетом, всегда точно, как часы, и исчезает, почти не оставляя следов. И все, что связывает его жертвы, – это близость железной дороги от места их гибели. Если рассматривать дело Александры Афанасьевны в этом контексте, то и тут ничего не сходится. От ее дома до железнодорожного вокзала пара кварталов.