Вот какие мысли кружились, перегоняя одна другую и путаясь, в разгоряченной голове Марианны. Стиснув губы и скрестив по-мужски руки, села она наконец возле окна и осталась опять неподвижной, не прислоняясь к спинке стула, - вся настороженная, напряженная, готовая тотчас вскочить. К Татьяне идти, работать - она не хотела; она хотела одного: ждать! И она ждала, упорно, почти злобно.
От времени до времени ей самой казалось странным и непонятным ее собственное настроение... Но все равно! Раз ей даже пришло в голову: уж не от ревности ли это все в ней? Но, вспомнив фигуру бедной Машуриной, она только пожала плечом и махнула рукою... не в действительности, а соответственным этому жесту внутренним движением.
Мариаине долго пришлось ждать; наконец она услышала стук от двух людей, взбиравшихся по лестнице. Она устремила глаза на дверь... шаги приближались. Дверь отворилась - и Нежданов, поддерживаемый под руку Павлом, появился на пороге. Он был смертельно бледен, без картуза; растрепанные волосы падали мокрыми клочьями на лоб; глаза глядели прямо, ничего не видя. Павел перевел его через комнату (ноги Нежданова двигались неверно и слабо) и посадил его на диван. Марианна вскочила с места.
- Что это значит? Что с ним? Он болен?
Но усаживавший Нежданова Павел отвечал ей с улыбкой, в полуоборот через плечо:
- Не извольте беспокоиться: это сейчас пройдет...Это только с непривычки.
- Да что такое? - настойчиво переспросила Марианна.
- Охмелели маленько. Выпили натощак, ну, оно и того!
Марианна нагнулась к Нежданову. Он полулежал поперек дивана; голова его спустилась на грудь, глаза застилались ... От него пахло водкой: он был пьян.
- Алексей! - сорвалось у ней с языка.
Он с усилием приподнял отяжелевшие веки и попытался усмехнуться.
- А! Марианна! - пролепетал он, - ты все говорила: о... опрос... опростелые; вот теперь я настоящий опростелый. Потому весь народ наш всегда пьян... значит... Он умолк; потом пробурчал что-то невнятное, закрыл глаза - и заснул. Павел заботливо уложил его на диван.
- Вы не беспокойтесь, Марианна Викентьевна, - повторил он, - часика два соснет и встанет как встрепанный.
Марианна намеревалась было спросить, как это случилось, но ее расспросы удержали бы Павла, а ей хотелось быть одной... то есть ей не хотелось, чтобы Павел дольше видел его в таком безобразии перед нею. Она отошла к окну, а Павел, который тотчас все постиг, бережно закрыл ноги Нежданова полами его кафтана, подложил ему под голову подушечку, еще раз промолвил: ничего! - и вышел на цыпочках.
Марианна оглянулась. Голова Нежданова тяжело ушла в подушку; на бледном лице замечалось недвижимое напряжение, как у трудно больного.
"Как же это случилось?" - думала она.
XXXII
А случилось это дело вот как.
Садясь на телегу к Павлу, Нежданов вдруг пришел в весьма возбужденное состояние; а как только они выехали с фабричного двора и покатили по дороге в направлении к Т...у уезду, - он начал окликать, останавливать проходивших мужиков, держать им краткие, но несообразные речи. "Что, мол, вы спите? Поднимайтесь! Пора! Долой налоги! Долой землевладельцев!"
Иные мужики глядели на него с изумлением; другие шли дальше, мимо, не обращая внимания на его возгласы: они принимали его за пьяного; один - так даже, придя домой, рассказывал, что ему навстречу француз попался, который кричал "непонятно таково, картаво". У Нежданова было довольно ума, чтобы понять, как несказанно глупо и даже бессмысленно было то, что он делал; но он постепенно до того "взвинтил" себя, что уже перестал понимать, что умно и что глупо. Павел старался успокоить его, говорил, что этак помилуйте, нельзя; что вот скоро будет большое село, первое на границе Т...го уезда - "Бабьи ключи"; что там можно будет поразведать... но Нежданов не унимался...
И в то же время лицо у него было какое-то печальное, почти отчаянное. Лошадка у них была пребойкая, кругленькая, с остриженной гривой на зарезистой шее; она очень хлопотливо перебирала своими крепкими ножками и все просила поводьев, точно на дело спешила и нужных людей везла. Не доезжая "Бабьих ключей", Нежданов заметил - в стороне от дороги перед раскрытым хлебным амбаром - человек восемь мужиков; он тотчас соскочил с телеги, подбежал к ним и минут с пять говорил поспешно, с внезапными криками, наотмашь двигая руками. Слова: "За свободу! Вперед! Двинемся грудью!" - вырывались хрипло и звонко из множества других, менее понятных слов. Мужики, которые собрались перед амбаром, чтобы потолковать о том, как бы его опять насыпать - хоть для примера (он был мирской, следовательно пустой), - уставились на Нежданова и, казалось, с большим вниманием слушали его речь, но едва ли что-нибудь в толк взяли, потому что когда он, наконец, бросился от них прочь, крикнув последний раз: "Свобода!" - один из них, самый прозорливый, глубокомысленно покачав головою, промолвил: "Какой строгий!" - а другой заметил: "Знать, начальник какой!" - на что прозорливец возразил: "Известное дело - даром глотку драть не станет. Заплачут теперича наши денежки!"
Сам Нежданов, взлезая на телегу и садясь возле Павла, подумал про себя: "Господи! какая чепуха! Но ведь никто из нас не знает, как именно следует бунтовать народ - может быть, оно и так? Разбирать тут некогда! Валяй! На душе скребет? Пускай!" Въехали они на улицу. По самой середине ее, перед кабаком, толпилось довольно много народу. Павел хотел было удержать Нежданова; но уж он кувырком слетел с телеги - да с воплем: "Братцы!" в толпу...
Она расступилась немного, и Нежданов пустился опять проповедовать, не глядя ни на кого - и как бы сердясь и плача. Но результат тут вышел другой, чем перед амбаром. Какой-то громадный парень с безбородым, но свирепым лицом, в коротком засаленном полушубке, высоких сапогах и бараньей шапке, подошел к Нежданову - и, с размаху треснув его по плечу: "Ладно! Молодца! - гаркнул он зычным голосом, - только стой! аль не знаешь, сухая ложка рот дерет? Подь сюда! Тут разговаривать много ловчей". Он потащил Нежданова в кабак; остальная толпа повалила за ними гурьбой."Михеич! - крикнул парень, - ну-тка десятикопеечную!
Мою любимую стопку! Приятеля угощаю! Кто он такой, чьего роду и племени бес его ведает, да бояр честит лихо. Пей! - обратился он к Нежданову, подавая ему тяжелый, полный, мокрый снаружи, словно потный, стакан, - пей, коли ты точно о нашем брате печалуешься!" - "Пей!" - зашумели голоса. Нежданов схватил стопку (он был как в чаду), закричал: "За вас, ребята !" - и выпил ее разом. Ух! Он выпил ее с той же отчаянной отвагой, с какой он бросился бы на штурм батареи или на строй штыков... Но что с ним сделалось! Что-то ударило вдоль спины да по ногам, обожгло ему горло, грудь, желудок, выдавило слезы на глаза... Судорога отвращения пробежала по всему его телу, и он едва сладил с нею... Он закричал во всю голову, чтобы только чем-нибудь утишить ее. В темной комнате кабака стало вдруг жарко; и липко, и душно; что народу набралось!
Нежданов начал говорить, говорить долго, кричать с ожесточеньем, с яростью, хлопать по каким-то широким деревянным ладоням, целовать какие-то осклизлые бороды...
Громадный парень в полушубке тоже целовался с ним - чуть ребра ему не продавил. Но этот оказался каким-то извергом. "Перерву глотку! - рычал он, перерву глотку всякому, кто нашего брата забижает! А не то - мякну его по макушке... Он у меня запищит! Ведь мне что: я мясником был; дела-то эти знаю хорошо!" И при том он показывал свой громадный, покрытый веснушками кулак... И вот - господи! опять кто-то заревел: "Пей!" - и Нежданов опять выпил этот гадкий яд. Но этот второй раз был ужасен! Его точно рвануло по внутренностям тупыми крючьями. Голова поплыла - пошли зеленые круги. Гам поднялся, звон... О ужас!.. Третья стопка... Неужто он и ее проглотил? Багровые носы полезли к нему, пыльные волосы, загорелые шеи, затылки, иссеченные сетками морщин.
Жесткие руки хватали его. "Усердствуй! - орали неистовые голоса. Беседуй! Позавчера такой же чужак расписывал важно. Валяй, такой-сякой!.." Земля заколыхалась под ногами Нежданова. Собственный голос казался ему чужим, как бы извне приходящим...Смерть это, что ли? И вдруг впечатление свежего воздуха на лице - и нет уже ни толкотни, ни красных рож, ни смрада от вина, от овчин, от дегтя, от кожи... И он опять уже сидит на телеге с Павлом, сперва порывается и кричит: "Куда? Стой! Я еще ничего не успел сказать им, надо растолковать... - а потом прибавляет: - Да ты сам, черт, лукавый человек, какие твои мнения?" А Павел ему отвечает: "Хорошо бы, кабы не было господ и земли все были бы наши - чего бы лучше? - да приказа такого еще не вышло"; а сам тихонько заворачивает лошадь назад, да вдруг бьет ее вожжами по спипе, да прочь во всю прыть от того гвалта и гула... да на фабрику...
