- Зовите меня Марианной, Василий Федотыч, - я не хочу быть барышней! И прислужницы мне не надо... Я не для того ушла оттуда, чтобы иметь прислужниц. Не глядите на мое платье; у меня - там - другого не было. Это все надо будет переменить.

Платье это, из коричневого драдедама, было очень просто; но, сшитое петербургской портнихой, оно красиво прилегало к стану и к плечам Марианны и вообще имело вид модный.

- Ну не прислужница - так помощница, по-американски.

А чаю вы все-таки напейтесь. Теперь еще рано - да и вы оба, должно быть, устали.

Я теперь отправляюсь по фабричным делам; позднее мы опять увидимся. Что нужно будет - скажите Павлу или Татьяне.

Марианна быстро протянула ему обе руки.

- Чем нам отблагодарить вас, Василий Федотыч? - Она с умилением глядела на него.

Соломин тихонько погладил ей одну руку.

- Я бы сказал вам: не стоит благодарности... да это будет неправда. Лучше же я скажу вам, что ваша благодарность мне доставляет великое удовольствие. Вот мы и квиты. До свиданья! Павел, пойдем. Марианна и Нежданов остались одни.

Она бросилась к нему - и, глядя на него тем же взглядом, как на Соломина, только еще радостнее, еще умиленней и светлей:

- О мой друг! - проговорила она. - Мы начинаем новую жизнь... Наконец! наконец! Ты не поверишь, как эта бедная квартирка, в которой нам суждено прожить всего несколько дней, мне кажется любезна и мила в сравнении с теми ненавистными палатами! Скажи - ты рад?

Нежданов взял ее руки и прижал их к своей груди.

- Я счастлив, Марианна, тем, что я начинаю эту новую жизнь с тобою вместе! Ты будешь моей путеводной звездой, моей поддержкой, моим мужеством...

- Милый Алеша! Но постой - надо немножко почиститься и туалет свой привести в порядок. Я пойду в свою комнату... а ты - останься здесь. Я сию минуту... Марианна вышла в другую комнату, заперлась - и минуту спустя, отворив до половины дверь, высунула голову и проговорила:

- А какой Соломин славный!

Потом она опять заперлась - и послышался щелк ключа.

Нежданов подошел к окну, посмотрел на садик... Одна старая-престарая яблонь почему-то привлекла его особое внимание. Он встряхнулся, потянулся, раскрыл свой саквояж - и ничего оттуда не вынул; он задумался... Через четверть часа вернулась и Марианна с оживленным, свежевымытым лицом, вся веселая и подвижная; а несколько мгновений спустя появилась Павлова жена, Татьяна, с самоваром, чайным прибором, булками, сливками.

В противоположность своему цыганообразному мужу, это была настоящая русская женщина, дородная, русая, простоволосая, с широкой косой, туго завернутой около рогового гребня, с крупными, но приятными чертами лица, с очень добрыми серыми глазами. Одета она была в опрятное, хоть и полинялое, ситцевое платье; руки у ней были чистые и красивые, хоть и большие. Она спокойно поклонилась, произнесла твердым, отчетливым выговором, безо всякой певучести: "Здравы будете", - и принялась устанавливать самовар, чашки и т. д.

Марианна подошла к ней.

- Позвольте, Татьяна, я помогу вам. Дайте мне хоть салфетку.

- Ничего, барышня, мы к этому приобыкли. Мне Василий Федотыч сказывал. Коли что потребуется, извольте приказать, мы со всем нашим удовольствием.

- Татьяна, не зовите меня, пожалуйста, барышней... Одета я по-барски, а впрочем, я... я совсем...

Пристальный взгляд Татьяниных зорких глаз смутил Марианну; она умолкла.

- А кто же вы такая будете? - спросила Татьяна своим ровным голосом.

- Коли вы хотите... я, точно... я из дворянок; только я хочу все это бросить - и сделаться как все... как все простые женщины.

А, вот что! Ну, теперь знаю. Вы, стало, из тех, что опроститься хотят. Их теперь довольно бывает.

- Как вы сказали, Татьяна? Опроститься?

- Да... такое у нас теперь слово пошло. С простым народом, значит, заодно быть. Опроститься. Что ж? Это дело хорошее - народ поучить уму-разуму. Только трудное это дело! Ой, тру-удное! Дай бог час!

- Опроститься! - повторяла Марианна. - Слышишь, Алеша, мы с тобой теперь опростелые!

Нежданов засмеялся и тоже повторил:

- Опроститься! опростелые! - А что это у вас, муженек будет - али брат? спросила Татьяна, осторожно перемывая чашки своими большими ловкими руками и с ласковой усмешкой поглядывая то на Нежданова, то на Марианну.

- Нет, - отвечала Марианна, - он мне не муж - и не брат.

Татьяна приподняла голову.

- Стало, так, по вольной милости живете? Теперь и это - тоже часто бывает. Допрежь больше у раскольников водилось, а ноне и у прочих людей. Лишь бы бог благословил - да жилось бы ладно! А то поп и не нужен. На фабрике у нас тоже такие есть. Не из худших ребят.

- Какие у вас хорошие слова, Татьяна!.. "По вольной милости..." Очень это мне нравится. Вот что, Татьяна, я о чем вас просить буду. Мне нужно себе платье сшить или купить, такое вот, как ваше, или еще попроще. И башмаки, и чулки, и косынка - все, чтобы было, как у вас. Деньги у меня на это есть.

- Что же, барышня, это все можно... Ну, не буду, не извольте гневаться. Не буду вас барышней называть. Только как мне вас звать-то?

- Марианной.

- А по отчеству как вас величают?

- Да на что вам мое отчество? Зовите меня просто Марианной. Зову же я вас Татьяной.

- И то - да не то. Вы уж лучше скажите.

- Ну хорошо. Моего отца звали Викентьем. А вашего как?

- А моего - Осипом.

- Ну, так я буду вас звать Татьяной Осиповной.

- А я вас Марианной Викентьевной. Вот оно как славно будет!

- Что бы вам с нами чайку выпить, Татьяна Осиповна?

- На первый случай можно, Марианна Викентьевна. Чашечкой себя побалую. А то Егорыч забронит.

- Кто это Егорыч?

- А Павел, муж мой.

- Садитесь, Татьяна Осиповна.

- И то сяду, Марианна Викентьевна.

Татьяна присела на стул и начала пить чай вприкуску, беспрестанно поворачивая в пальцах кусочек сахара и щурясь глазом с той стороны, с какой она прикусывала сахар. Марианна вступила с нею в разговор.

Татьяна отвечала не чинясь и сама расспрашивала и рассказывала. На Соломина она чуть не молилась, а мужа своего ставила тотчас после Василия Федотыча. Фабричным житьем она, однако, тяготилась.

- Ни тебе город здесь, ни деревня... Без Василия Федотыча и часу бы я не осталась!

Марианна слушала ее рассказы внимательно.

Усевшийся в сторонке Нежданов наблюдал за своей подругой и не удивлялся ее вниманию: для Марианны это все было внове - а ему казалось, что он подобных Татьян видел целые сотни и говорил с ними сотни раз.

- Вот что, Татьяна Осиповна, - сказала наконец Марианна, - вы думаете, что мы хотим учить народ; нет - мы служить ему хотим.

- Как так служить? Учите его, вот вам и служба. Я хоть с себя пример возьму. Я как за Егорыча вышла - ни читать, ни писать не умела; а теперь вот знаю, спасибо Василию Федотычу. Не сам он учил меня, а заплатил одному старичку. Тот и выучил. Ведь я еще молодая, даром что рослая.

Марианна помолчала.

- Мне, Татьяна Осиповна, - начала она опять, - хотелось бы выучиться какому-нибудь ремеслу... да мы еще поговорим об этом с вами. Шью я плохо; если б я выучилась стряпать - можно бы в кухарки пойти. Татьяна задумалась.

- Как же так в кухарки? Кухарки у богатых бывают, у купцов; а бедные сами стряпают. А на артель готовить, на рабочих... Ну уж это совсем последнее дело!

- Да мне бы хоть у богатого жить, а с бедными знаться. А то как я с ними сойдусь? Не все же такой случай выдет, как с вами.

Татьяна опрокинула пустую чашку на блюдечко.

- Это дело мудреное, - промолвила она наконец со вздохом, - около пальца не обвертишь. Что умею - покажу, а многому я сама не учена. С Егорычем потолковать надо. Ведь он какой? Книжки всякие читает! - и все может сейчас как руками развести. - Тут она взглянула на Марианну, которая свертывала папироску... - И вот еще что, Марианна Викентьевна: извините меня, но коли вы, точно, опроститься желаете, так это уж вам придется бросить. - Она указала на папироску. - Потому в тех званиях, хоть бы вот в кухарках, этого не полагается: и вас сейчас всякий признает, что вы есть барышня. Да.