Шпицци вместе с Раулем старался внести в общество немного молодости и огня. Он предлагал всякие детские игры, в конце концов решили играть в отгадывание слов. Когда очередь отгадывать дошла до него, Леа придумала не слишком легкую и не слишком трудную задачу, и он был горд, что относительно быстро нашел решение.

Визенеру задали особенно трудное слово. Он не возражал; он был опытным отгадчиком, вряд ли существовало слово, которое он в конце концов не отгадал бы. И сегодня он с большой уверенностью взялся отгадывать. Но вдруг, стоя посреди круга и сосредоточенно размышляя, он увидел в стороне лицо Рауля, который, чуть наклонившись вперед, пристально смотрел на него. После той памятной сцены Рауль был с ним неизменно вежлив и замкнут. Но в эту минуту Визенер прочел в глазах мальчика такую ненависть, что испугался. Он потерял нить мыслей, он уже не мог вернуть себе сосредоточенности, необходимой для решения загаданного слова. С изумлением увидела Леа, что он спасовал.

- Если уж играть в такие детские игры, - вполголоса сказала Мари-Клод своему соседу Перейро, - то следовало бы выбрать игру, которая больше подходит нацистам. - И она предложила обществу нечто вроде игры в разбойники. Все тянут жребий; тот, кому выпадает жребий разбойника, умалчивает об этом. Затем гасятся огни, играющие прячутся, и разбойник нападает на любую жертву. Жертва вскрикивает, некоторое время свет еще не зажигают, и тут сыщик, опрашивая каждого играющего, должен установить, что происходило в темноте, и найти разбойника.

Погасили свет, и игра началась. Вскоре раздался отчаянный крик, разбойник напал на свою жертву, и, когда немного спустя включили спет, сыщик приступил к делу. Но ему не пришлось блеснуть своими талантами. Не успел он начать опрос, как появился страшный, залитый кровью "разбойник", молодой итальянский скульптор, одним своим видом сразу открывший всем разгадку; оказалось, что, напав на свою жертву, он хотел быстро спрятаться сам, но при этом напоролся в потемках на острый край стола и разбил себе лоб.

Было уже поздно, и игры не повторили. Главные действующие лица находили, что вечер удался. Леа меньше мучилась сомнениями насчет Визенера, сам Визенер полагал, что вечер приблизил его к цели. Рауль установил дружеские отношения с обоими влиятельными нацистами. Гейдебрег не раскаивался в своем решении вновь побывать на улице Ферм.

У Гейдебрега машины не оказалось, но Визенера и Шпицци ждали машины. Визенер попросил у Гейдебрега разрешения доставить его домой. Шпицци стоял у дверцы машины, непринужденно болтая. У этих французов, говорил он, слабовато насчет манер. Мосье Перейро, например, после того как дамы удалились, пустил графин с портвейном по кругу не по часовой стрелке.

- А уж эта игра в разбойники, - прибавил он, качая головой, - завезена, вероятно, из Америки. Она скорее к лицу американским фермерам из далеких прерий. Грубая детская игра. Не правда ли? - Он улыбнулся своей сияющей улыбкой, попрощался, отошел.

Гейдебрег заполнил собой небольшое изящное авто Визенера. Задумчиво сказал он Визенеру, заводившему мотор:

- Странно, что именно коллега Герке находит эту игру грубой.

Визенеру пришлось вторично завести мотор, так поразила его мысль, ясно вытекавшая из слов Гейдебрега; он вдруг понял, в чем состояла "заслуга" его врага Шпицци, придававшая его положению такую неуязвимость.

"Как человек ни мил с лица, внутри найдешь ты подлеца", - подумал Визенер словами из "Скромности" Фрейданка, ибо он был очень начитан.

8. ЛУИ ГИНГОЛЬД МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

Было "Общество по закладу и продаже недвижимого имущества" в Куре (Швейцария); было "Общество земельного кредита" в Вадуце (Лихтенштейн); была "Международная ипотечная касса" в Гетеборге (Швеция); были такие же общества в Голландии, Дании и Норвегии. Но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что все эти общества сводятся к одному-единственному человеку, к господину Луи Гингольду, и что созданы они для сохранения земельного имущества, по дешевке скупленного господином Гингольдом за последние десять лет в Берлине и других крупных городах Германии.

Гингольд родился в маленьком румынском городке, в семье зажиточного еврейского торговца. Он изучал талмуд, ревностно и с большим успехом участвовал в делах своего отца, рано женился и был вполне удовлетворен жизнью, которую до начала войны вел на родине. Ему удалось уклониться от военной службы в румынской армии, но немцы заняли его родной город и заставили его рыть окопы на передовых позициях. С отступающей германской армией Гингольд попал в Германию, поселился в Берлине, выписал жену и детей. Хорошо разбираясь в конъюнктуре, он в короткое время стал владельцем изрядной доли немецкой земли с солидными немецкими домами на ней. Немцы много сулили "своим милым евреям". Гингольд ждал, что они освободят его и его единоверцев от притеснений со стороны антисемитского режима, и помогал немцам в меру своих скромных сил. Они же вопреки всем нормам международного права заставили его нести военную службу, исполнять самую тяжелую и опасную работу. Нет, у господина Гингольда не только не было никаких обязательств перед ними, у него были претензии к ним, и он не видел причин отказываться от своей доли предреченного библией блаженства: "Ты будешь жить в домах, которых не строил". Когда же пришли нацисты, они со своей стороны пытались путем свирепых налогов и строгих валютных ограничений отнять у господина Гингольда часть его приобретений. На их хитрости он отвечал еще большими хитростями; он переменил шкуру и предстал перед ними в образе "Общества по закладу и продаже недвижимого имущества", "Международной ипотечной кассы" и тому подобных загадочных иностранных юридических лиц. Так как властям рейха трудно было его перехитрить, они прибегли к той грубой силе, которую уже однажды к нему применили: издали специальные законы против него и его единоверцев и с бешеной руганью выгнали его вон - его, которого они сначала в благодарность за оказанные во время войны услуги заманили всяческими посулами в свою страну, - и забрали значительную часть его имущества. Но большая часть оказалась собственностью тех иностранных обществ, под личиной которых он укрылся и вел теперь в Париже свою частную войну против третьей империи, стремясь вырвать оттуда, что только возможно.