Первое, что обращает на себя внимание, – это дата. Время жизни Исаака Катарского (согласно и Ишоднаху, и анониму Рахмани) – VII век. Исаак Эдесский жил в VI веке, или, как говорит аноним Ассемани, «в начале седьмой тысячи лет от сотворения мира». Здесь интересно то, что дата в этом последнем источнике дана по византийскому летоисчислению – от сотворения мира. Этой системой отсчета времени в Сирии пользовались только мелькиты, то есть православные. Все остальные сирийцы – и монофизиты, и несториане, – как правило, использовали счет от так называемой Селевкидской эры. Его использовали и хронисты, и церковные писатели.
Это значит, что житие, опубликованное Ассемани, происходит явно из православной сирийской среды. И, если судить по этому признаку, автор «Слов подвижнических» принадлежит к той же самой среде, ибо также использует византийское летоисчисление «от сотворения мира». Так, в 19-м Слове его автор так определяет дату Христова пришествия на землю – «пять тысяч и пятьсот с лишком лет». В этом он следует общепринятому во Вселенской Церквисчету времени (см., например, в деяниях VII Вселенского Собора: «Христос Бог наш в пять тысяч пятьсот первом году пришел к людям и жил с нами тридцать три года и пять месяцев»). А в 30-м Слове находим и дату написания самого его текста. «Ибо ты выходишь учить тех, – говорит о бесах автор этого Слова, – кому уже шесть тысяч лет». Шесть тысяч лет от сотворения мира – это самое начало VI века, что согласуется со свидетельством анонима Ассемани и ясно указывает на Исаака Эдесского как на автора «Слов подвижнических».
Второе, мимо чего никак нельзя пройти, – это семейные обстоятельства двух Исааков. У Ишоднаха о семье Исаака не говорится ничего. В житии, опубликованном Рахмани, сказано, что «он был из семьи мар Гавриила Катарского, церковного толкователя». В анонимном источнике Ассемани ничего не говорится о Гаврииле, но упоминается брат преподобного Исаака и рассказывается эпизод, связанный с ним. Теперь обратимся к «Словам подвижническим». Здесь об ученом Гаврииле, толкователе Священного Писания, не говорится ничего. А вот упоминание о брате автора мы там находим. Среди других Слов под номером 24 помещено письмо, озаглавленное «Послание к некоему брату естественному и духовному». В нем автор объясняет, почему не может нарушить свое уединение и прийти к адресату, что по смыслу вполне согласуется со свидетельством анонима Ассемани. Вспомним: там рассказывается о том, как брат преподобного неоднократно убеждал его вернуться в общежительный монастырь, но тот неизменно отказывался. Не лишним будет сказать, что биографическая ценность этого послания признается в научной среде.
И, наконец, третье, что нельзя упускать из виду, – это та духовная традиция, на которую опирается автор «Слов подвижнических». Весь текст «Слов» свидетельствует о том почтении, которое их автор оказывал ранней сирийской, то есть православной, экзегетической традиции. Особенно часто его мысль обращается к творениям его святого соотечественника преподобного Ефрема Сирина. Часто и с большим уважением автор «Слов подвижнических» цитирует и других православных святых и учителей Церкви и использует их аскетическую терминологию.
Все это свидетельствует о том, что автор «Слов подвижнических», вполне православный по духу, был укоренен в мелькитской (православной) среде и что его почитание как святого началось именно там. Кстати говоря, не этим ли объясняется полное отсутствие литургического почитания преподобного Исаака в восточно-сирийской (нехалкидонской) традиции?
Как нам кажется, приведенных аргументов вполне достаточно для того, чтобы ясно увидеть: православный епископ Исаак, о котором повествует анонимный источник, изданный Ассемани, и автор «Слов подвижнических» – одно и то же лицо, и он вполне отличается от несторианина Исаака Катарского. Тем не менее приведем и еще некоторые доводы, которые здесь, быть может, будут совсем не лишними.
Во всех рукописях «Слов подвижнических» – и монофизитских, и несторианских, и православных – в качестве автора указывается Исаак Ниневийский. Так он фигурирует и в традиции несторианской Церкви Востока с древнейших времен. И Исаак Катарский, и Исаак Эдесский в приведенных биографических источниках именуются епископами города Ниневии. Но оба ли Исаака имели право так называться?
Ответ на этот вопрос не так очевиден, как может показаться. Дело в том, что титул «епископ Ниневийский», несомненно существовавший еще в VI веке, в VIII веке уже не употреблялся. Более того, к этому времени не только епископы, подчиненные митрополиту Арбельскому, перестали называться Ниневийскими, но и сам митрополит принял новый титул Аль-Маусульский, то есть Мосульский.
Титул «епископ Ниневийский» вплоть до VI века носил архиерей города Мосул, избиравшийся из постриженников монастыря Мар-Маттай (где как раз и подвизался преподобный Исаак, согласно анониму Ассемани), а вовсе не Бет-Аве, куда помещают своего Исаака Ишоднах и анонимный автор, изданный Рахмани. Кстати говоря, истории известны имена более ста епископов несторианской Церкви Востока, вышедших именно из этого монастыря Бет-Аве. Однако имени Исаака Ниневийского среди них нет. Нет его и в диптихах несторианских иерархов этого периода.
Более того, нет там и таких имен, как Моисей и Савришо, – предшественника и преемника, согласно Ишоднаху, Исаака на Ниневийской кафедре. Исаак, епископ Ниневии, отсутствует и в служебниках Церкви Востока.
Иными словами, история не знает несторианского епископа Исаака Ниневийского. А вот епископ Исаак из Катара ей известен. Правда, титул у него был совсем другой. Историкам известно, что, когда католикос Геваргис (тот самый, о котором Иошоднах и аноним Рахмани сообщают как об иерархе, поставившем Исаака на Ниневийскую кафедру) прибыл в Катар, он действительно рукоположил некоего Исаака в епископы, но не на Ниневийскую кафедру, а на местную – Хаттскую. Не этот ли человек – реальное историческое лицо – и является тем самым епископом Исааком из Катара, с которым спутал преподобного Исаака Сирина Ишоднах, а вслед за ним и анонимный автор, изданный Рахмани?
Ишоднаху, жившему в IX веке, тем легче было перепутать эти две исторические личности, отделенные от него несколькими веками, что в его времена епископы города Ниневии носили титул Хаззских. И вот, к нему попадают сведения о двух духовных писателях. Один – Исаак, епископ Хаттский, другой – Исаак, епископ Хаззский. Оба оставили после себя свои писания, оба воспитали учеников и пользовались большим авторитетом. Ошибка могла возникнуть естественно. Решив, что речь идет об одном и том же человеке, Ишоднах объединил в своем повествовании сведения о личностях, между которыми пролегал век с лишком, смешав сведения о том и другом для большего, как ему наверняка казалось, правдоподобия.
Та же путаница коснулась, к сожалению, и творений преподобного Исаака. Аноним Ассема-нисообщает, что преподобный Исаак «написал изящнейшим слогом четыре книги наставлений в монашеской жизни». Аноним Рахмани сообщает о пяти книгах. А в каталоге сирийских авторов, составленном в XIII веке, уже говорится о семи. Даже по одним этим цифрам видно, как «разрасталось» наследие преподобного Исаака спустя века после его блаженной кончины – ему приписывали сочинения других авторов, соименных ему.
Все это осталось бы скрытым в глубинах истории, если бы не находка, сделанная в самом конце ХХ века и вызвавшая ажиотаж в некоторых научных кругах. Речь идет о событии, произошедшем в 1983 году, когда среди рукописей оксфордской Бодлианской библиотеки был обнаружен манускрипт, датируемый Х или XI веком. Он представлял собой несторианскую рукопись, надписанную именем Исаака, епископа Ниневийского, и содержал 41 беседу на сирийском языке. Обнаруживший рукопись западный исследователь С. Брок немедленно объявил ее вторым из утерянных томов творений преподобного Исаака.
Однако, как вскоре стало понятно всем непредвзятым читателям новонайденной рукописи, это было сделано несколько преждевременно, поскольку если не все, то по крайней мере некоторые из текстов, входящих в нее, явным образом не принадлежат преподобному Исааку. Язык и темы, затрагиваемые в них, свидетельствуют о более позднем их происхождении. Например, в некоторых местах отражена анти-иудейская полемика, разгоревшаяся в VI–VII веках, или полемика с сиро-яковитами, имевшая место лишь в IX веке.
