Мне передали пакет с вещами, которые были на Алине и Денисе в тот злополучный день аварии, вернее то, что можно было вернуть, и драгоценности, в том числе обручальные кольца обоих. Так как у Власенко тоже никого не было, и он считался моим родственникам, его телом и вещами тоже пришлось заниматься мне.
Пока оформляла бумаги, мне в двух словах рассказали, что случилось. Медсестра в свою очередь посочувствовала моей утрате, как-никак больше родственников у меня не осталось, и перед уходом я ещё раз уточнила последовательность моих дальнейших действий. Морг, справка, свидетельство о смерти, ритуальное агентство…
– Спасибо, – брякнула я напоследок, толком не прощаясь, потому что встречаться не хотела ни при каких обстоятельствах.
– Всего хорошего, – женщина была более сообразительной и знала верные слова.
– И вам, – кивнула я, отворачиваясь.
– Кстати, Виктория Романовна, вам ещё что-то надо решать с малышом.
– К-каким малышом? – опешила, но чтобы задать этот вопрос, даже пришлось вернуться, хотя я, на автомате кивнув, вышла в коридор.
– Как? – женщина озадачилась не меньше моего. – Вам разве не сообщили? – сморгнула недоумённо.
– Кто сообщил и что сообщил? – в очередной раз тупила, и как никогда остро это понимала.
– Ваша сестра… – замялась женщина, заметно побледнев. – Она была на седьмом месяце беременности. Врачи, как могли, поддерживали в ней жизнь, но когда поняли, что малышу грозит смерть, приняли решение и сделали экстренное кесарево.
Повисло молчание.
У меня в голове случился коллапс.
– Он… жив? – ухнуло сердечко куда-то в пустоту. – Пострадал? – добавила упавшим голосом, толком не зная, какого именно ответа ждала, и чего опасалась больше всего.
– Жив, – мило улыбнулась медсестра. – Мальчик, – кивнула в тон. – Почти не пострадал, но всё-таки вам подробности лучше уточнить в больнице, куда его перевели сразу же после операции.
– Д-да, хорошо, – не то качнула головой, не то кивнула, спеша прочь.
Это стало новым оглушающим ударом.
Я машинально шагала по улице в сторону парковки, где оставила машину, а в голове было столько мыслей, что ничего внятного не рождалось.
Пока крутилась с оформлением документов, получала свидетельства о смерти и договаривалась о похоронах, всё время была в коматозе.
Даже работой некогда было заниматься, хотя о трагедии в семье начальнику сообщила, не забыв подтвердить, что от своих обязательствах не отказываюсь, и только разрешу вопросы с похоронами, сразу же вернусь в строй.
Меня не волновали знакомые Дениса и Алины, такими мелочами не занималась, поэтому похороны прошли тихо и в одиночестве.
Не было ни слёз, ни причитаний, хотя в душе я осознала страшную вещь: отвернуться и вычеркнуть из своей жизни человека, не то же самое, что потерять его навсегда.
Смерть – значит больше никогда его не увидеть!
Больше не поругаться, не помириться.
Больше на него не обидеться, за него не порадоваться.
Шанса вернуть больше не будет!
Это конец!
Это точка!
И теперь я реально осталась одна!
В душе образовалась пустота.
Это воронка была невыносимой, и я по-настоящему испугалась, что меня может затянуть в омут отчаяния, поэтому поспешила вернуться на работу.
Там я была нужна! Была не одна! Я чувствовала себя живой!
И даже почти смогла забыться, но у судьбы были другие планы на мой счёт.
– Агафонова Виктория Романовна? – Голос звонившей показался дежавю, жутким повтором кошмарного сна.
Последний раз, когда я принимала звонок и женский голос ронял эту фразу, следовала череда страшных новостей.
Перед ответом я немного замялась:
– Да, это я, слушаю.
– Вас беспокоит из детской городской больницы…
Сердце вновь пропустило удар.
– Из перинатального центра, – продолжала женщина. – У нас находится ваш племянник. Мы не могли до вас дозвониться…
– Да-да, я совершенно забыла. Мне говорили, что у сестры был ребёнок, – пробормотала я не в себе. – Что вы хотите от меня?
На конце провода явно замялись:
– Вообще-то вы ближайшая родственница, и мы бы хотели знать, какие у вас планы на его счёт?
– Никаких… – выдохнула ошарашено и это было искренне.
Опять на проводе повисло недолгое молчание:
– В любом случае, вам бы нужно подъехать к нам в больницу, и подписать необходимые документы, по отказу или согласию…
– Это обязательно? – скривилась я. Опять оказаться в больнице, пусть и не по своим болячкам – совершенно не хотелось – атмосфера угнетала, а мне никак нельзя впадать депрессию или хандру. – Я просто занята… – заткнулась, осознав, как это некрасиво, бестактно и тщедушно звучало. – Да, конечно, – тотчас переиграла свою реплику, – сегодня можно подъехать?
– Как вам удобно, – ледяным тоном отозвалась женщина, – но постарайтесь успеть до пяти, после администрация уже не работает.
Как назло, сбежать с работы пораньше не смогла: провозилась с подготовкой первой презентации для шефа, с документами, и с подчинёнными, разбирая детали проекта.
В детскую больницу приехала уже после шести и еле уговорила меня пустить в отделение. На всё про всё мне дали полчаса – я заверила, что этого вполне хватит.
– Мне бы просто увидеть малыша, – покивала, но самом деле, у меня не было цели на него смотреть.
Я хотела поговорить с персоналом и узнать подробности, что и как оформляется, чтобы наконец-таки быстрее разобраться с этим делом. Может у них уже шаблоны и формы подобных документов и заявлений есть.
В отделении наткнулась на медсестру.
– Простите, но вы опоздали, – девушка копошилась с документами за своим дежурным столом.
– Да, работа, – жевала я оправдание, испытывая непривычное для себя чувство стыда. – Но может я бы могла написать заявление и оставить…
– Боюсь вам нужно не со мной такое решать, я занимаюсь пациентами, – покачала головой девушка. – Нести ответственность за потерю или подписание документов не буду. Не мои обязанности.
– Да ладно вам, – выдавила улыбку я. – Некоторые сбегают из роддома и ничего не оставляют, а я пришла, и готова официально подтвердить отказ.
– И если вы настолько ответственная, то сделаете всё по правилам. Придёте в положенное время, оставите документ начальнику и не забудете поставить подпись… – девушка явно было не в духе, и разговор со мной её раздражал. Нет не язвила, не хамила, но была предельна холодна.
– Хорошо, спасибо, а форма заявления какая-то есть? – напоследок уточнила я.
– Свободная, но в шапке желательно указать кому и от кого, – покивала девушка, глазами уже шаря по строчкам в раскрытом перед ней документе.
– А увидеть мальчика не хотите? – вопрос меня нагнал в спину, когда чеканила шаг в сторону лифта, чертыхаясь про себя.
– Нет, спасибо, – брякнула мрачно я. – Этого не нужно! – это под нос, совершенно чётко понимая, что не хочу видеть ребёнка тех, кто меня предал. Кто скоропостижно ушёл из жизни и, будто издеваясь над моими чувствами, оставил после себя малыша.
Мне!
Мне?
Что мне с ним делать???
Его воспитывать?
Нет уж!
Я не нянька!
Я не мать!
Я слишком эгоистична и обижена, чтобы ввязываться в подобную историю!
Я просто не готова!
Чёрт!
Я просто не справлюсь, потому что материнством – не моё!
На следующий день я вырвалась в обед и примчалась в больницу с явным намерением быстрее поставить точку, но в отделении меня встретила уже другая медсестра.
Услышав, кто я и зачем пришла, девушка перестала шаблонно улыбаться и хмуро сообщила, где найти заведующего отделением.
Светлакова Антонина Викторовна.
Но найти её оказалось нелёгким делом.
Я пробегала по этажам, в поиске неуловимого начальника, пока устало не обустроилась перед его дверью. Самое верное решение, рано или поздно заведующий придёт к себе в кабинет!
