Каждое утро начиналось с дружного требовательного писка на два голоса. Солнышко и Греза вскакивали и поскорее неслись к малькам, пока Прорва и Осень неторопливо собирались на службу. Похватав детенышей, младшие самки волокли их в купальни, где тщательно мыли подопечных и заодно поспешно споласкивались сами, после чего возвращались в отделанную антивандальными материалами детскую. Дальше начиналась кормежка, во время которой Греза предпочитала иметь дело с мальком мужского пола, бывшем немного покладистей сестры. Солнышко же традиционно пыталась сладить со своенравной, неожиданно кусачей дочкой. Хотя, чему было удивляться? Малышка приходилась родной внучкой самой Свободе… Тем не менее, Рыжая души не чаяла в этой пакостнице и прощала ей абсолютно все, даже проколотую ротовую перепонку и пожеванную гриву.
После завтрака развеселую парочку можно было ненадолго представить самим себе. Как правило, сытые мальки тут же заваливались спать, и мать с молодой тетушкой могли несколько часов посвятить домашним хлопотам, рукоделию и изготовлению снадобий. Затем кто-то из них шел проверять малышню, которая, выспавшись, раз за разом преподносила новые сюрпризы. Иногда это была отчаянная потасовка, иногда тихое и сосредоточенное совместное отколупывание стенного покрытия, иногда гонки с визгом, а временами (к счастью, нечасто) увлеченное размазывание чего-либо занятного по полу… Непонятно только было — это конкретно у Сумрака такие активные мальки получились, или неопытные самки просто о молодняке пока мало знали.
День при подобных обстоятельствах пролетал моментально. Возвратившись к вечеру, старшие сестры как правило заставали Солнышко и Грезу за выгуливанием, очередной кормежкой или помывкой мальков. Обнаружить их за другими занятиями было очень маловероятно. Тогда Прорва непреклонно распоряжалась о том, чтобы молодняку позволили в течение пары часов развлекать себя самостоятельно, и гарем собирался в зале, дабы подкрепиться и передохнуть. Чуть позже под настроение возиться с детенышами шла Осень, а негласной обязанностью Прорвы стала отправка мальков на боковую. Старшая самка как никто другой могла утихомирить маленьких забияк под вечер, баюкая их своим низким урчанием. Снабдив каждую из детских лежанок, напоминающих небольшие гнезда, мягкой грелкой, Глава гарема отлавливала племянников, самолично купала их пред сном, позволяя наплаваться до одури и уже обессиленных уносила в теплые кроватки. Поначалу у Солнышка был соблазн брать детенышей к себе в постель, но Прорва предостерегла от этого, объяснив, что, приучая отпрысков к подобному, мать рискует привязать их к себе настолько, что потом и на минуту нельзя будет одних оставить.
— Вы и так с ними целый день нянчитесь по очереди или сразу вдвоем, — объяснила старшая самка, — а ты подумай, сколько мальков гарем наплодит через несколько лет — что, всех по кроватям распихивать будем? А под мамкиным боком каждый спать захочет. И перестанут хотеть лишь годам к десяти. Вот и представь: когда этим двоим исполнится десять лет, у тебя при благоприятном раскладе, кроме них еще штук пятнадцать будет, а то и двадцать… Всех разбалуешь, да? Яутжам, дорогая моя, природой положено буквально с рождения самим себя обеспечивать, именно потому они так быстро встают на ноги, именно поэтому выходят из яйца зрячими и слышащими. Задача матери лишь в том, чтобы защитить на первых порах и обучить. Ты должна помочь детенышам стать самостоятельными, а не сделать их беспомощными.
Солнышко хмурилась, но соглашалась — все-таки, у Прорвы было больше опыта в воспитании молодняка. Лишь в одном Рыжик оставалась непреклонна: в вопросе имен. С момента появления на свет второго детеныша прошло четыре недели, но мальки по-прежнему оставались безымянными, так как упертая мать решила непременно дождаться мнения Сумрака. Прорва фыркала на этот счет, утверждая, что мужику абсолютно без разницы, как зовут его детей, он все равно не будет утруждать себя запоминанием их имен, равно как и общением с ними.
— Это, когда после Сезона сорок мальков вылупляется, с именами сразу запариваться не резон, проще пронумеровать, — ворчала старшая самка, — а, когда их всего-то навсего двое…
Солнышко, тем не менее, продолжала возражать, говоря, что выбор имен для первого потомства — дело ответственное и не терпящее спешки. Результат ее упрямства не заставил себя долго ждать: скоро мальки с легкой руки тетки-Прорвы и к великому ужасу собственной матери стали временно именоваться Козявка и Шкет.
Погода наладилась, и холода окончательно отступили, сменившись предвестниками надвигающейся жары. Детеныши как раз достаточно окрепли, чтобы впервые самостоятельно выйти в вольер. Получив в свое распоряжение неисследованное пространство и иллюзию полной свободы, малышня с воодушевлением принялась за покорение новых территорий, а у измученных самок появилось чуть больше времени на себя. Это было как нельзя кстати, так как уже совсем скоро им предстояло встречать из дальнего странствия своего любимого воина, и каждой хотелось предстать перед ним в наилучшем виде: приближался Сезон Любви.
Каждый год это происходило примерно одинаковым образом: сначала самками овладевали неясное беспокойство, суетливость, жажда деятельности. Хотелось то срочно прибраться, то сшить платье, то нарисовать картину. А потом откуда-то изнутри начинало подниматься невыразимое чувство полного счастья, разрастающееся с каждым днем все больше и больше. Теперь безмерно радовал буквально каждый пустяк, а все проблемы отходили на второй план. Это больше всего напоминало восторженное и прекрасное состояние в ожидании некоего чуда, полусон-полуявь, взгляд через яркий солнечный витраж. В голове принимались роиться бессвязные мысли, дыхание то и дело на миг само по себе замирало, и время словно бы останавливалось на долю секунды, заставляя разум погружаться в неведомые пучины бессознательного, а затем стремительно выныривать на поверхность в радужных брызгах эмоций. В эти моменты чувствовалось, как кровь начинает быстрее бежать по телу, наливающемуся небывалой жизненной силой. Звуки и запахи обретали новые оттенки, и весь мир казался реальнее, объемнее, ближе, чем обычно.
Однако к прибытию самцов эта эйфория немного отступала, заставляя пробуждаться критическое мышление. Одновременно активизировались реакции иного порядка — уже не столь приятные. Самки вступали в половую охоту: разум переставал творить глупости, а тело начинало требовать физической любви. И в том случае, если инстинкты долго не получали реализации, самками завладевали апатия и агрессия. Особи мужского пола эту особенность отлично знали, а потому стремились прибыть пораньше, дабы застать дамочек в более-менее благосклонном настроении. Что до припозднившихся охотников, то они рисковали познать всю несдержанность и ярость, на какую были способны заждавшиеся внимания девы.
Именно таких удовольствий в минувшем году с избытком отхватил Сумрак, неизвестно из каких соображений явившийся на территорию самок лишь во второй половине брачного периода. И тем выгодней на фоне дочерей Свободы, в очередной раз разочарованных мужской половиной общества, выглядела Греза, впервые проснувшаяся для любви, когда все нормальные сроки для этого уже вышли. Впрочем, второго такого подарка сыну Грозы уже не предвиделось — в этот раз дочь Желанной почувствовала наступление Сезона в положенное время. С осени молодая самка подросла и набрала приличную массу, заслужив тем самым исключительное одобрение Главы гарема, кроме того, ее гормональный фон ожидаемо синхронизировался с новыми соседками, а близкое общение с детенышами довершило дело в эмоциональном плане. Короче говоря, все предпосылки к успешному размножению в этот раз присутствовали налицо. И в интересах самого Сумрака было к началу Сезона не опаздывать.
Наступление Сезона Любви Жрицы провозглашали на ежегодном праздновании дня весеннего равноденствия. Для женского сообщества это было одно из важнейших событий. В этот день к Храму со всех концов стекались нарядные прихожанки, принося богатые подношения богам и завороженно пялясь на устраиваемую служителями культа фантасмагорию, а вечером на площади начиналось безудержное веселье, длящееся вплоть до самого утра. С рассветом же набесившиеся вдоволь самки расходились по домам, принимали серьезный вид и, в зависимости от своего социального положения, готовились к встрече супругов, либо к выбору женихов.
