Разумеется, он сам во всем был виноват. Как всегда. Уже давно пора было уяснить, что когда рядом самки, за жвалами надо следить, ибо самца они ловят на словах еще проворнее, чем рогачей на охоте, так нет же…

Тем вечером сын Грозы бездельничал, валяясь на солнцепеке в самом центре сада. Последние несколько недель выдались на удивление спокойными: дичи расплодилось столько, что выслеживать ее стало не интересно, конкуренты прониклись уважением и не досаждали, жены вели себя нехарактерно покладисто, мальки не разбегались, не терялись и не дрались, а в доме ничего не ломалось. И как ни странно, Сумрак вскоре заскучал. Казалось бы, что такого? А ничего. Только вот говорить об этом не стоило…

— Ты что опять лежишь? — поинтересовалась Греза, появляясь на дорожке и направляясь к супругу.

— Скуча-аю, — с широким зевком протянул самец, приподнимаясь на локте, хватая подсевшую самку за талию и опрокидывая ее на себя.

— Это почему, интересно? — она уперлась в его грудь и заглянула в глаза.

— Да вот, никак не придумаю, чем сегодня заняться. Сходить, что ли, еще пару самок отбить у кого-нибудь? — блеснувший золотом в свете утренних лучей глаз хитро прищурился.

Греза недовольно заворчала. Сумрак рассмеялся. Конечно же на самом деле у него не имелось подобных планов, по крайней мере, в ближайшем будущем. Но позлить любимую иногда было забавно. Тоже какое-никакое развлечение.

— Неприятностей захотелось?

— Возможно…

— Целая шкура покоя не дает? — самка саркастично фыркнула.

— Наоборот, как-то слишком много покоя, — переворачиваясь так, чтобы она оказалась снизу, застрекотал сын Грозы, — непривычно.

Приступая к спариванию, самец не заметил, как в тени ближайших деревьев мелькнула коварная усмешка Главы гарема.

— Госпожа? — он заглянул в комнату и с поклоном перешагнул порог.

— Я уже давно тебя жду мой воин, даже… — Прорва откинулась на подушки и с улыбкой продолжила: — Даже успела немного заскучать.

— Ты занималась рукоделием? — Сумрак удивленно развел максиллы, когда его взгляд упал на тумбу возле кровати Госпожи. В приоткрытом узорчатом мешке виднелся целый ворох костяных игл. Такие делали из спинных лучей бронзового плывуна, что соперничали по остроте с металлическими орудиями самой тончайшей заточки.

— Нет, но планирую, — мурлыкнула Прорва, поманив к себе пальцем. — Знаешь, чем они хороши?

Рука самки медленно протянулась к мешку и извлекла верхнюю иглу. Сын Грозы автоматически проследил ее движение. Да, он знал…

— Нет ничего лучше для кожевенной работы. Легко протыкают даже самый толстый и жесткий материал, но не рвут и не оставляют больших отверстий.

— Правильно, — дочь Свободы ловко провернула иглу между когтями. — А скажи, мой воин… Ты хотел бы новых ощущений?

В этот момент Сумрак сразу догадался о ее намерениях — достаточно смутно, но догадался. Он прекрасно знал, как следует отвечать в угоду Госпоже.

— Да, — и вдруг сам удивился, когда не испытал после этих слов никаких внутренних противоречий.

…И вновь руки связаны за спиной. Дыхание учащено, сбивается: предвкушение борется со страхом, желание — со здравым смыслом. Госпожа кладет на плечо свою тяжелую ладонь и давит.

— На колени.

Сумрак встает на колени, а Глава гарема садится перед ним и смотрит долго, пристально, намеренно испытывая терпение самца. Затем поднимает руку и медленно ведет кончиками пальцев по груди партнера, чуть задевая кожу когтями. Она чувствует слабую дрожь напряженных мышц и замедляет движение. Прекратится или усилится?

Спина самца выгибается, и трепет становится заметнее. Рука срывается вниз и чертит когтями четыре белые дорожки на чешуе. Тихое рычание прокатывается по комнате и плавно сходит на нет. Сумрак дышит с открытой пастью. Ожидание становится все нестерпимее. Прорва отвечает ему резкими раздельными щелчками и вновь замирает.

Под челюстью выступает первая влага. Густая капля сползает по шее, щекочет, падает на черное покрывало. Сын Грозы фыркает и встряхивает гривой. Внезапно Госпожа кидается к нему, вцепляясь когтями в бедра и яростно рычит в лицо. Минуту они смотрят друг другу в глаза.

— Госпожа…

— Молчи. Или я передумаю.

Самец поджимает жвала и, зажмурившись, запрокидывает голову. Его горло беззащитно, но сочащаяся любовная испарина должна сделать самку более благосклонной. Прорва вдыхает усиливающийся запах и с грудным рокотом отодвигается. Некоторое время Сумрак не чувствует ее поблизости от себя, а лишь слышит глухой шорох перебираемых игл…

Левое плечо пронзает боль. Пронзает и потом тянется, тлеет, как уголек. Жвала вздрагивают, но воин не издает ни звука. Лишь открывает глаз и поворачивает голову, чтобы увидеть, как из-под тонкого острия выступает блестящая бусинка крови.

Госпожа берет вторую иглу и вводит ее под кожу под первой, как будто делая длинный стежок. Вводит медленно, чтобы успевал почувствовать. Ниже входит третья игла. Еще медленнее… Затаив дыхание, Сумрак наблюдает, как под пальцами Госпожи вниз по его плечу ступенька за ступенькой вырастает вниз маленькая костяная лестница. Стежок, стежок, стежок. Вдоль прихваченной иглами кожной складки течет кровь. Сбегает по предплечью, пропитывает стягивающую запястья веревку.

Лицо самки сосредоточено — будто она и правда делает затейливую вышивку. Это так не похоже на Госпожу…

Немного не доходя до локтевого сгиба, Прорва останавливается. Она берет еще горсть игл и то же самое начинает проделывать со вторым плечом. Боль постепенно притупляется. Кровь уже не бежит из первых проколов, но самка делает все новые и новые, и вот уже вторая рука самца покрывается мерцающими подтеками.

Запах партнерши усиливается. Он дразнит все больше, но руки связаны, и двигаться запрещено. Сумрак урчит, глубоко вдыхая призывный аромат и подается вперед.

— Нет, мой воин, — мурлычет Глава гарема, — еще рано. Я только начала.

И она продолжает.

Время тянется нитями, капает каплями. Кровь капает на покрывало. На плечах воина разрастается узор из окровавленных костяных штрихов.

— Один стон — и я остановлюсь, — желтые глаза смотрят пристально, испытывают.

— Нет, Госпожа, прошу…

Усмешка. Рука дочери Свободы ложится на его бедро и слегка поглаживает. И резко вгоняет иглу. Дыхание перехватывает. Но самец не издает ни звука.

Стежок, стежок, стежок.

Это даже красиво. Ровный ряд — как лента боеприпасов, как зубы хищной твари, как вскинутые над строем воинов копья. От середины бедер — к паху — стежок, еще стежок… Чем ближе, тем сильнее тянет под животом. Тело перестает обращать внимание на боль, тело хочет иного.

Сумрак не двигается. Под его коленями скопилось по липкой лужице, кровь постепенно впитывается в ложе.

Самка берет еще иглы и делает стежки от плеч к груди, спускается вниз. Контуры начинают напоминать узкие лепестки цветка, бутон которого растет из живота сына Грозы. Здесь кожа чувствительнее, каждый прокол отзывается мучительным жжением и почему-то… Усиливающейся пульсацией в самом низу.

Прорва начинает тихо рокотать — почти на пределе слышимости. Она прерывает узор на уровне пупка и отстраняется, чтобы полюбоваться на дело своих рук. Грудь самца полностью залита кровью, многочисленные яркие ручейки змеятся по ней, непредсказуемо сливаясь и вновь расходясь, мешаясь с потом. Запах ран и возбуждения не сравнить ни с чем.

Рука самки поднимает голову самца за подбородок, и Сумрак чувствует, как игла протыкает складку на горле. В глазу щиплет, и крик рвется наружу, но воин запрещает себе кричать. Он хочет знать, что будет в конце.

Стежки ведут вверх, один за другим. Острие ныряет под кожу, движется под ней и вновь выходит на поверхность. Шея — самое уязвимое место яутжа. Открыть ее — высшая степень доверия. Только доверять Госпоже опасно. А недоверия она не любит и жестоко за него карает.

Прорва не торопится, ее движения непривычно плавные, но это не более, чем обман… Крайняя игла занимает свое место под челюстью. Внезапно самка делает резкий выпад и агрессивно хватает партнера за максиллы, задирая их до хруста в суставах. Ротовые перепонки натягиваются… Чтобы быть пробитыми насквозь. Это неожиданно, это очень больно. Тело самца трясется, и возбуждение утекает стремительно, точно вода в землю.