У Димы дела по службе шли хорошо, до звания старшины дослужился и настойчиво звал Лизу хоть на пару дней к нему в Москву приехать. В июне она засобиралась в дорогу.

Дима встретил ее на Курском вокзале. Подхватил Лизу прямо на подножке вагона. Зацеловал, закружил по платформе. Толпа встречающих расступилась, невольно образовав круг, в центре которого была эта сумасшедшая пара. Дима осторожно поставил Лизу на землю, и их губы слились в долгом поцелуе. Окружающие зааплодировали, загудели, раздались возгласы:

– Вот это да! Не зацелуй до смерти! Дает солдатик! Эй, военный, оставь и мне чуток!

Оторвавшись от губ Димы, Лиза оглянулась, и в глазах у нее потемнело. Стыдобища-то! Такого в ее жизни еще не бывало. Целоваться в центре толпы! Голова закружилась, она чуть было не упала, но Дима все еще обнимал ее, крепко прижимая к груди. Обвел глазом сборище, подумал: «Ни фига себе! Устроили сцену у фонтана! Надо сматываться, а то и патруль может объявиться, заметут за милую душу. Будет тебе, Димка, праздник!» Одной рукой подхватил Лизу, второй – чемодан, толпа расступилась, и они быстренько двинулись к выходу.

Через минуту ничто не напоминало о разыгравшейся здесь сцене.

Три дня прошли у Лизы как в тумане. Она остановилась у дальнего родственника в Сокольниках. Димка каким-то чудом разыскал его еще в начале службы в Москве, и они сразу потянулись друг к другу, стали друзьями. Поэтому вопроса, где жить, у Лизы не возникло. Виктор, так звали москвича, был одногодком Димы, простым, веселым и общительным парнем. Лизе он понравился. При встрече сразу заявил:

– А ты, сеструха, ничего, в порядке. Давай без церемоний. Мой дом – твой дом. Димка твой – во парень! – Он поднял вверх большой палец. – Мне как брат! А ты живи у меня сколько хочешь. – И, предупреждая возможные разговоры и вопросы на эту тему, добавил: – И запомни: никого ты не стесняешь, никого не ущемляешь. Вообще не забывай: мы ж родные.

С Виктором все было хорошо и просто. Диме дали увольнительную, и они втроем целыми днями бродили по Москве. И на Красной площади побывали, и в Мавзолее, и в Историческом музее, и кино посмотрели. Лиза подарков накупила. И маме с папой, и Мотьке, и детям. Дима ворчал:

– Всем всего накупила. А себе? Я ж без тебя не хотел покупать, вдруг не подойдет? А ты все тянешь. Вроде всем надо, а тебе не надо!

Лиза отмахивалась.

– Да ладно. И мне что-нибудь купим. Не переживай. Время есть.

На самом деле ей очень приятна была озабоченность Димы подарками для нее, Лизы.

На третий день добрались до дома поздно вечером. Лиза без сил упала на диван, вытянулась, сложив на груди руки, и заявила:

– Все, умираю. Сил моих больше нет по городу мотаться! Завтра – отдых!

Виктор поддержал.

– Правильно. Завтра отдыхаем. Но сегодня-то суббота. Надо отметить.

Полежала, полежала Лиза и пошла на стол накрывать. Поужинали, чуток выпили: Лиза винца, ребята водочки. И уселись прямо на полу, на большом толстом ковре, играть в карты, рассказывать анекдоты и разные истории из жизни. Больше всех старался Димка. Рассказать ему было что – армейская жизнь, она такая – не заскучаешь. Рассказчик Дима был отменный. У Лизы то слеза на глаза наворачивалась, то хохотала до упаду. И смотрела на мужа такими влюбленными глазами, что Виктор по-хорошему позавидовал другу. Угомонились они только к утру. Часа в четыре пошли спать.

Было утро 22 июня 1941 года.

ВОЙНА

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Иона Деген

Юрка заблудился. Он бежал по незнакомой улице и ревел. Слезы заливали его лицо, катились по щекам до шеи и по худым ключицам тонкими струйками стекали под майку. А те, что не успевали вылиться из глаз, попадали в нос и пузырились над верхней губой. Он не звал ни маму, ни бабу. Его рев состоял из сплошного а-а-а-а… Временами он захлебывался слезами и соплями, и тогда это бесконечное а-а-а прерывалось кашлем, после чего рев возобновлялся. Навстречу торопливо шло и бежало множество людей. Они обегали мальчика, им не было до него никакого дела. У всех были свои заботы, свои важные дела, свой страх за жизнь свою и своих близких. Большинство этих спешащих людей считало, что именно в эти часы или даже минуты решается их судьба. Никто не остановился, не спросил Юрку, кто он, как его звать, где его родители. Это еще больше пугало малыша. Он не понимал, куда и зачем бежит. Просто Юрке было очень страшно, но ему казалось, что где-то там, впереди, он найдет маму. Так он бежал, бежал, пока со всего размаху не уткнулся головой в серую юбку. Юра обхватил ручонками эту юбку вместе с ногами и заорал:

– Ма-а-а-ма-а-а!!!

Калугины уезжали в эвакуацию. Старенькая полуторка стояла у калитки. В кузове машины уже сидело человек десять. Они теснились на лавках, жались друг к дружке и нетерпеливо поглядывали на суетившихся у машины попутчиков. Екатерина Ермолаевна подошла к машине с Фёдором Николаевичем, Матвеем и Леночкой и увидела Сашу, сестру Димы. Обрадовалась:

– Сашенька! Так мы вместе едем! Как хорошо! – Осмотрела остальных пассажиров. В кузове из знакомых была только Лена Новосёлова с родителями. Екатерина Ермолаевна поздоровалась с ними и обратилась к родственнице: – Саша, а где же родители?

Саша вздохнула, нахмурилась. По лицу пробежала тень тревоги. Она, чуть не плача, сказала:

– Мама тяжело заболела. Врачи категорически запретили ей ехать. – Помолчала. – Папа остается с ней. Я тоже хотела остаться, но папа настоял, чтобы я уехала. Комсомолка, мол, ну и все такое… В общем, запретил мне оставаться. Вот. – Вздохнула: – Душа болит, теть Катя. Ну ничего. Будем надеяться на лучшее. Зато вместе едем. Веселее будет.

Екатерина Ермолаевна кивнула.

– Оно, конечно, вместе веселей. – Вздохнула. – Хотя уж какое тут веселье…

Эта машина была последней. Накануне и всю ночь через город тянулись подразделения нашей армии, оставлявшей город. К полудню все стихло. Никаких военных. Тишина. Только негромкий гомон нескончаемого потока беженцев. Фёдор Николаевич раньше уехать не мог: с утра до ночи занимался эвакуацией завода, а без него Лиза с детьми, а тем более Екатерина Ермолаевна, ехать категорически отказались. Так и получилось, что уезжали Калугины в последний день. Вещи, несколько узлов и чемоданов, они успели загрузить. Мотька первый легко заскочил в кузов. Помог взобраться Фёдору Николаевичу и Леночке. Они уселись на свободные места. Екатерине Ермолаевне с Юркой место было отведено в кабине.

Лиза в последний раз обежала квартиру, уже казавшуюся ей чужой, поправила занавески, плотно прикрывавшие окна, вздохнула и вышла на крыльцо. Закрыла тяжелый замок, купленный специально для этого случая. И тут силы оставили ее. Лиза села, прислонившись к закрытой двери, и беззвучно заплакала. Все ее худенькое тело содрогалось от рыданий. На душе было невыносимо тяжело. «Как же так? Как же так: война только пару месяцев назад началась, а немцы уже вон где – у родного порога, на Донбассе!»

Тогда в Москве, двадцать второго июня, она и мысли допустить не могла, что через несколько месяцев ей придется из родного города бежать неизвестно куда! Кто бы мог подумать? Тем страшным утром, когда они узнали о войне, Димка сразу засобирался в часть. А как же – война. Какие там прогулки, какие магазины? Он помог Лизе собраться и повез ее на вокзал.

– Там от Курского, – сказал он, – до части рукой подать. Доберусь. Мне кровь из носу нужно успеть с фашистами разобраться. А то без меня немцев разобьют, и плакал мой орден. Или медаль. Но медаль – это в худшем случае.

У Лизы сердце чуть из груди не выскочило. Она с ужасом посмотрела на мужа.

– Ты что, воевать собрался? Убить же могут!

Димка с сожалением взглянул на нее.

– Убить? Могут, конечно, и убить. Но не такой уж я дурак, чтоб под пули подставляться. Однако я ж красноармеец. Для того и призвали, чтобы Родину защищать. В кустах отсиживаться не собираюсь. Тут вопрос в том, что успеть надо. Ты думаешь, война долго продлится? Да ни в жисть! Зря немцы на нас полезли. Чего б им с Англией не стукнуться? У них же с англичанами война, а с Советским Союзом – мир! Так нет – полезли, сучата! И получат по полной! У нас броня крепка, и танки наши быстры. И своей земли клочка не отдадим! Так что не сомневайся: получат фашисты по мордасам! Ой, получат… Недельки за две-три управимся. – Он потряс в воздухе кулаком. – Готовься, Берлин, скоро будем!