Димку била мелкая дрожь. Он окинул взглядом поле боя. Винтовочный наш огонь, казалось, не причинял фашистам вреда. Они густой цепью двигались вперед. Шли ускоренно, уверенным шагом. Поблескивали штыки винтовок, автоматы у пояса периодически вспыхивали огоньками очередей. «Мать твою, – пронеслось в голове, – как их много. Не устоим». Кто-то из бойцов дернулся назад. Поляков оглянулся. «Суки!!!» Но не стрелять же по своим. Сердце готово было выскочить из груди. Мелькнули в памяти лица мамы, Лизы, детишек. Стало страшно. Этот страх, вперемежку с отчаянием и ненавистью к фашистам, сжал его сердце. «Что же делать? Что делать? Вот и смертушка моя пришла». А немцы – вот они! Шагах в тридцати… Уже и побежали. В окопе не отсидеться! Нервы у Полякова не выдержали. Он схватил свой карабин с примкнутым штыком. В голове пронеслось: «Была не была! Где наша не пропадала!» Какая-то неведомая сила пружиной выбросила его из окопа. Он заорал:

– Братцы! Бей фашистов!

И бросился вперед. Если бы потом у Димки спросили, о чем он в тот момент думал и на что надеялся, ответить он бы не смог.

Тогда он еще не понял, что это отчаяние и ненависть погнали его вперед. Димка сразу не заметил, что не одинок, что слева и справа в контратаку бросились и его товарищи. Они бежали молча, стиснув зубы. И это молчание было страшнее грохота боя.

Поляков не просто бежал, а нацелился на конкретного немца, опережавшего на несколько шагов своих товарищей. Димка сразу заметил, что был фашист молод и здоров. Он что-то орал, но голос расслышать было невозможно. Мелькнуло только: «Ори, ори, красномордый. Недолго осталось!» Тут они сблизились. Немец выбросил вперед руку с винтовкой, но Димка этого и ждал, он ловко отбил выпад фашиста. Дистанции для замаха у него не осталось, мордатый со всего маху чуть не врезался в Полякова, и он врезал немцу ногой пониже живота. Гримаса удивления и боли исказила лицо фашиста, нижняя челюсть отвисла, и он стал падать прямо на Полякова, но Димка уклонился, перехватил карабин и со всего маху дал ему прикладом прямо в лоб. Тот кулем свалился наземь. «Получай привет с Донбасса!» – Дмитрий бросился дальше, к следующей жертве.

А слева и справа наши бойцы уже крушили наступавших. Фашисты явно не ожидали от красноармейцев такой прыти. Это было свежее пополнение, прибывшее откуда-то не то из Франции, не то из Бельгии, еще не познавшее русского штыка.

Поляков притормозил, оглянулся. Повсюду наши брали верх. Фашисты пятились. Чуть правее Димка увидел Фёдора. Тот ухватил ПТР за ствол и этой двухметровой дубиной крушил обступивших его немцев. «Ну дает!» – восхитился Поляков и с криком «Держись, Федя! Подмогну!» бросился на помощь. Одного в упор застрелил, второго заколол штыком. Двух других Фёдор уложил прикладом ружья. В этой заварушке они несколько отстали от рвущихся вперед красноармейцев. Поляков все же успел похлопать своего второго номера по плечу. На ходу бросил:

– Ты как, браток? В поряде?

Тот так же на ходу ответил:

– Та що мэни зробыться? Порядок.

Поляков кивнул:

– Добрэ. Ну давай догонять своих.

И они кинулись вперед.

Немцы сопротивления больше не оказывали. Они бежали. Бежали, с ужасом оглядываясь на настигавших их наших бойцов. Падали, сраженные штыками и пулями. Падали на сырую от недавно прошедшего дождя русскую землю, оборачивались с умоляющими взглядами и поднятыми руками. Но в плен их брать было некогда: рукопашная, она и есть рукопашная. Бойцы, не останавливаясь, стреляли в них, кололи штыками, вымещая скопившийся гнев за погибших друзей и товарищей, злость за наши неудачи, за долгое отступление, за покинутые города и поселки. Кажется, в глазах каждого красноармейца читалось одно и то же: «Мы ж вас не звали! Так сдохните на нашей земле! Нет вам пощады!»

Так бегом пересекли они поле, за которым пристроилась деревенька. Фашисты до нее не добежали – все полегли на этом русском поле.

На пустынной деревенской улочке стояло несколько грузовиков и легковушка. Человек пять солдат крутились около них. Увидев наших бойцов, бросились врассыпную. Только водитель легковушки успел вскочить в машину и рванул с места так, что колеса сначала буксанули, машина на месте подпрыгнула, а уж потом рванула вперед, поднимая тучи пыли. Из одной избы выскочили несколько офицеров и тут же упали, сраженные автоматными очередями. Пожилой красноармеец с трофейным автоматом подошел к одному из них, ногой повернул и, взглянув на труп, сказал:

– Готов падла. Туда ему и дорога.

Подбежавший Поляков переспросил:

– Готов?

Тот довольно подтвердил:

– А как же? Готов.

Поляков недовольно покачал головой.

– Напрасно ты. В плен надо было брать.

Автоматчик возмутился:

– В плен? Эту погань? Не дождутся! Брательника мово в плен не брали. Где-то под Брянском убитый лежит. Так што от меня плена они не дождутся.

Поляков похлопал его по плечу:

– Жаль брата, конечно. Только воевать с умом надо. Этот офицерик мог многое нам рассказать. Где да как они дальше наступать собираются. И еще многое другое.

Тот ощерился:

– Ты, я вижу, умный дюже… – Помолчал. – Это и так видно где. Здесь и будут. А я буду их бить. И здесь, и в другом месте. Везде, где попадутся. Вот так-то, старшина. Вместях бить будем.

И отошел.

Кто-то из бойцов заглянул в хату. Вышел. Покачав головой, сказал, обращаясь к Полякову:

– Пусто. Всех порешили. Только карта какая-то на столе. Ты б зашел, глянул. Небось разбираешься.

Поляков удивился:

– Почему я? Что, больше некому?

Тот повертел головой, пожал плечами.

– Да, видать, некому. Командиров всех повбивали. Ты ж нас в атаку поднял. Теперича командуй, пока других командиров нету.

Поляков осмотрелся. Народу было немало. Человек до ста. Они растеклись по улице, часть пристроилась во дворе. Командиров действительно видно не было.

«Во попал, – подумал Димка. – Че делать? Взаправду командовать, что ли? Но делать что-то надо! Немцы очухаются, как стадо баранов перестреляют». Он не спеша пошел вдоль хилых плетней по улочке. Деревня словно вымерла. Наконец в одном из окошек заметил чей-то силуэт. Зашел во двор. Навстречу из хаты вышел дряхлый старик. Поляков окликнул его:

– День добрый, дедушка.

Старик приложил ладонь к уху.

– Ась?

Дмитрий усмехнулся, приблизился к нему. Сказал громче:

– Добрый день, говорю.

Старец закивал головой:

– Добрый, добрый. – Помолчал, пытливо взглянул на него. – Кому он добрый?

Поляков пожал плечами.

– Да вот мне добрый. Отбили-то деревеньку у фашистов.

Старик снова покивал седой головой. Прошамкал беззубым ртом:

– Деревеньку отбили. Теперича всю Рассею отбивать надо. – Снова взглянул на него, как будто прожег неожиданно молодым взглядом. – Можа осилишь?

Вздохнул Поляков.

– Не боись, дед. Осилим, дай срок.

Старик покачал головой.

– Ну-ну. Осиливай. Хранцуза, было дело, аж в Москву запустили… А потом осилили. – Помолчал. – И вы тожа?

Повернулся, пошел в дом.

Димка прихватил его за плечо.

– А ты, дедушка, сомневаешься?

Тот обернулся, покачал головой.

– Не… Однако дожить бы… Во задача.

– Доживешь, дедушка, доживешь. Мы с тобой по этому поводу еще беленькой тяпнем! Не сомневайся.

Дед снова покивал:

– Ну-ну… ну-ну.

Поляков спросил его:

– А где ж народ? Деревня будто вымерла. Поубегали все, что ли?

Дед отрицательно покачал головой.

– Не. У нас народу испокон мало было. Небогатая деревенька. Однако до войны жили не тужили. А щас.. Молодые все в армии. Женки да дети здесь. Попрятались тока. Тут же громыхает все время. По погребам сидят. Куда бежать? – Вздохнул. – Вы уж, ребяты, супостату нас не сдавайте. Непривычные мы к ним.

Поляков улыбнулся:

– Не сдадим, дедушка. Не сдадим. Мы к ним тоже непривычные.

Повернулся, чтобы уйти, спохватился:

– Да, дедушка, забыл спросить. Деревня-то ваша как называется?