Дом, в котором Нина получила квартиру, назывался во всей округе последним или крайним, а улица – Дальней. Первоначально ее предполагалось назвать «Имени двадцати шести Бакинских комиссаров», но в стране произошли значительные перемены, и название «Дальняя» было узаконено местными властями. Улица была действительно дальней, так как выползала за окраину города километра на два вдоль реки и отделялась от нее полоской соснового бора, состоящего из прекрасных, идеально прямых корабельных сосен. Затем улица переходила в старинный Северный тракт, по нему когда–то гнали осужденных на каторгу. До перестройки по генеральному плану развития города здесь планировался большой спальный район, и это была совсем не плохая идея – сносить старое жилье не нужно, а огромные картофельные огороды можно безболезненно перенести еще дальше вдоль тракта − там места сколько угодно. С этой стороны на сотни километров простиралась тайга с множеством заброшенных просек после лесоповалов.

Перестройка обернулась недостройкой. Нинин дом так и остался последним. За ним на огромном пустыре зарастал бурьяном и мелким осинником фундамент детского комбината, куда должна была со временем пойти Нинина дочка Аленка и другие маленькие жители микрорайона. Рядом стоял, зияя дырками окон, тоже недостроенный кинотеатр, а еще дальше – котлован для плавательного бассейна. Со временем он самопроизвольно заполнился водой и превратился в бассейн под открытым небом.

Двухкомнатная квартира Нины была в последнем подъезде на последнем девятом этаже. Получила она ее как молодой специалист химик – технолог после окончания местного политехнического института и распределения на основное предприятие города – огромный металлургический комбинат. Нинина мама, Валентина Петровна, жить под небесами отказалась и вскоре уехала в родную деревню, где стоял бесхозным вполне приличный родительский дом с огромным огородом. Свое решение она объясняла так: «Лучше к земле поближе, а под небесами жить не хочу, еще успею, да и такое хозяйство бросать жалко».

Причина ее отъезда была не только в этом. Она боялась быть помехой дочери в устройстве личной жизни. Нина была разведенкой, а точнее – брошенной. На последнем курсе института она вышла замуж, причем очень скоропалительно и непредсказуемо, точно по поговорке «Альпинизм рождает мужество, а туризм – замужество». Бывший Нинин муж, Аленкин отец Сергей Березин, покорил ее рассказами об НЛО, аномальных зонах, инопланетянах и прочих таинственных вещах. Сам он дважды побывал в районе падения Тунгусского метеорита, а на Алтае, якобы, несколько раз видел летающие тарелки. Всем этим он и увлек впечатлительную, романтичную и не очень красивую Нину, обожавшую туристические походы и песни под гитару у костра. Но Сергею песен у костра было мало, его страсть к аномальным явлениям нарастала день ото дня и становилась почти патологической. Он удрал с преддипломной практики и все лето просидел высоко в горах Тибета в компании с тремя очень странными москвичами. Валентина Петровна советовала дочери выгнать его сразу, но Сергей клялся, что такое больше не повторится и вел себя полгода относительно прилично. Исчез он так же неожиданно, как и в первый раз, правда, оставил коротенькую записку: «Вернусь, как только меня отпустят».

«Все ясно, чокнулся окончательно, и, слава Богу, надеюсь, больше не появится», − говорила Валентина Петровна дочери. Но через год он опять объявился так же внезапно. Вид имел ужасный – невероятно худой, с седыми длинными волосами, в рваной одежде. На родившуюся в его отсутствие дочь даже не взглянул, а на вопрос, где он был, ответил, что все это время жил у матери в Калуге, а не писал, потому что тяжело болел. Это была наглая ложь – его мать несколько раз звонила Нине и все это время разыскивала его через милицию. Сергей с удивительной легкостью согласился на развод и через день исчез, как казалось, навсегда.

Нине предаваться унынию и воспоминаниям было некогда: надо зарабатывать на жизнь и растить дочь. Она перешла на работу в научно – исследовательский институт. Посменная работа на комбинате теперь была невозможна: Аленке исполнилось три года, и она начала ходить в детский сад. Об устройстве личной жизни Нина даже не помышляла, понимая, кому она нужна: далеко не красавица, да еще и с ребенком. И умных, и красивых, и бездетных полным полно. Желающих жениться в пять раз меньше, чем желающих выйти замуж – такова неофициальная статистика.

Теперь все самое радостное и приятное в жизни у нее было связано с дочкой. Девчушка росла замечательная – подвижная, смышленая, веселая, и по меркам их города, где снег уже в феврале был цвета асфальта, очень здоровенькая. С ближайшими соседями по новой квартире тоже несказанно повезло. Ими оказались старые знакомые: Тамара Петровна, учительница английского языка из Нининой школы, с незамужней дочерью Галиной, закончившей, как и Нина, химический факультет, но на два года позднее. Работала она в том же, что и Нина научно–исследовательском институте, только в другой лаборатории. Нина и Галина очень обрадовались соседству, и уже через месяц они стали близкими подругами.

Все хорошо и спокойно долго продолжаться не может. Люди называют это «теорией полосатости». У Нины счастливая полоса прервалась неожиданно, в новогоднюю ночь…

Это был первый Новый год на новой квартире. Новый год решили встречать вместе, у Галины и Тамары Петровны, они только что купили прекрасный цветной телевизор. Приехала Нинина мама с деревенскими гостинцами: свежим мясом, разнообразными соленостями и домашним вином из белой смородины. Женщины, пока лепили пельмени, так «надегустировались», что даже разрумянились и похорошели. Аленку строгая Нина уложила спать в десять часов вечера – режим есть режим. В половине двенадцатого все уютно устроились за праздничным столом перед телевизором.

Около часа Нина пошла в очередной раз проведать спящую Аленку и взять к чаю спрятанную высоко на новой стенке шикарную коробку шоколадных конфет «Ассорти». Нина не без удовольствия представляла себе, как удивит всех сюрприз: время было талонное. Конфеты ей выдали в профкоме как лучшей по профессии по итогам года.

Каково же было ее изумление, когда включенная в прихожей люстра осветила пустую Аленкину кроватку! Трехлетняя девчушка уже умела включать телевизор, но он молчал. Нина в ужасе начала метаться по квартире и зажигать везде свет. «Мамочка, я здесь, − раздался тоненький голосок. Нина моментально успокоилась, вспомнив, что она заранее постелила для матери постель на диване в другой комнате. Видимо, Аленка перебралась туда, а она ее в панике не заметила. «Мама, здесь я, ты что, не видишь?», − снова послышался ее голос, только не со стороны дивана, а с противоположной стороны комнаты, да еще откуда-то сверху. Нина оглянулась. Радость мгновенно сменилась сильным испугом. Аленка сидела на самом верху стенки, ее головка почти упиралась в потолок, а хорошенькое личико от уха до уха было перемазано шоколадом.

− Доченька, сиди тихо, не шевелись. Я сейчас встану на твой столик и сниму тебя, − медленно и как можно спокойнее произнесла Нина, боясь испугать дочь. Высота стенки была больше двух метров.

Через несколько минут умытая Аленка уже лежала на диване. Нина сбегала к соседям и сказала, что останется дома, поскольку Аленка не спит и капризничает. «Лягу с ней, а как уснет, включу телевизор тихонько, уж очень «Огонек» веселый, − решила Нина, вернувшись от соседей. Легкий хмель бродил в голове – от вина из смородины и бокала шампанского. Из-за него, а, может быть от радости, что дочь нашлась, Нина не сразу спросила, как она забралась на стенку. «А, действительно, как?». Нина растормошила засыпавшую дочь и спросила: − Доченька, а как ты туда залезла? Аленка что -то сонно пробормотала в ответ, но окончательно протрезвевшая Нина решила действовать по горячим следам. «Надо наказать сейчас, ведь и в другой раз полезет. Дверцы, наверно, открывает и по полкам карабкается. А как еще? Ну и ловкая…»