ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Та же декорация, как в первом действии Мошкин в архалуке, озабоченный и опечаленный, стоит у двери налево и прислушивается. Через несколько мгновений на пороге показывается Пряжкина.
Мошкин (почти шепотом). Ну, что? Пряжкина (так же). Заснула. Мошкин. И жара нет? Пряжкина. Теперь нет. Мошкин. Слава богу!
Молчание.
А знаете ли что, Катерина Савишна, все-таки не отходите от нее... что-нибудь, знаете, понадобится, неравно.
Пряжкина. Как же, батюшка, как же!.. Прикажите только самоварчик мне поставить...
Мошкин. Прикажу, матушка, прикажу.
Пряжкина уходит. Мошкин медленно идет на авансцену, садится, глядит несколько времени неподвижно на пол, проводит рукой по лицу и кличет.
Стратилат!
Стратилат (выходя из передней). Чего-с? Мошкин. Самовар для Катерины Савишны поставь. Стратилат. Слушаю-с. (Хочет идти.) Мошкин (нерешительно). Никто не приходил? Стратилат. Никак нет-с. Мошкин. И ничего... эдак, не приносили? Стратилат. Ничего-с. Мошкин (вздохнув). Ну, ступай.
Стратилат уходит. Мошкин оглядывается, хочет встать и опять опускается в кресло.
Боже мой, боже мой, что ж это такое? Вдруг опять, опять все
рухнуло... Теперь уж дело-то ясно... (Опускает голову.) Какое средство, какое средство, наконец... (Помолчав немного.) Никакого нет средства. Это все... (Махает рукой.) Само собой, разве как-нибудь... авось эдак перемелется. (Вздыхает.) О господи боже!
Из передней входит Шпуньдик. Мошкин оглядывается.
А, это ты, Филипп? Спасибо, что хоть ты не забываешь.
Шпуньдик (жмет ему руку). Бона! я разве ваш брат, столичная штука? (Помолчав.) Ну что, был?
Мошкин (поглядев на него). Нет, не был.
Шпуньдик. Гм, не был. Какая же причина?..
Мошкин. Господь его знает. Все извиняется - дескать, некогда...
Шпуньдик (садясь). Некогда! Ну, а что Марья Васильевна?
Мошкин. Маша не совсем здорова. Всю ночь не спала. Теперь отдыхает.
Шпуньдик (качая головой). Эка, подумаешь... (Вздохнув.) Да, да, да.
Мошкин. Что ты поделываешь?
Шпуньдик. Хлопочу, брат, по делам все. А только, признаюсь тебе, Михаиле Иваныч, как погляжу я на вашу братью, на петербургских- не-ет, с вами беда! Подальше от вас. Нет, вы, господа, ой-ой-ой!
Мошкин (не глядя на него). Да почему же ты... так?., здесь тоже есть хорошие люди.
Шпуньдик. Я не спорю, может быть... а только с вами держи ухо востро... (Помолчав.) Так не был Петр Ильич?
Мошкин (вдруг оборачиваясь к нему). Филипп, что мне перед тобой скрываться? Ты видишь во мне совершенно убитого человека.
Шпуньдик. Помилуй бог!
Мошкин. Совершенно, совершенно убитого человека. И как неожиданно! Ты помнишь, Филипп, когда ты приехал, всего две недели назад... помнишь, как я тебя встретил, какие планы составлял, помнишь? а теперь... теперь все это рухнуло, брат, все это провалилось сквозь землю, в самую преисподнюю- ко дну, брат, все пошло, и я сижу как дурак, думаю и ничего не придумаю.
Шпуньдик. Да ты, может быть, преувеличиваешь, Миша...
Мошкин. Какое преувеличиваю! Ведь ты почти каждый день здесь бываешь, ты можешь сам рассудить. Ну, положим, после того обеда, помнишь, что-нибудь ему не понравилось, он не ходил - ну, повздорил, так что-нибудь; положим. Я к нему отправился, объяснился с ним; ну, привел его сюда; Маша поплакала, простила его... хорошо. Ну, стало быть, все ладно,
не так ли? Правду сказать, он недолго у нас тогда посидел - совестно ему было, что ли... только он опять ее уверял, эдак, знаешь, как следует: все, дескать, по-прежнему остается - ну, словом, как жених. Хорошо. На другой день приезжает, и гостинчик еще привез; повертелся с минутку глядь... уж и уехал. Говорит: дела. На следующий день не был вовсе... потом опять приехал, посидел всего с час и почти все время молчал. Я, знаешь, о свадьбе, дескать, то есть, как и когда... пора, мол; он: да, да - и только; да вот с тех пор опять и пропал. Дома его никогда застать нельзя, на записки не отвечает. Ну, сам скажи, Филипп, что ж это значит? Ведь это наконец слишком ясно! Он, значит, отказывается. А? Он отказывается! Вообрази же ты себе теперь, в каком я положении! Ведь ответственность, можно сказать, вся на мне лежит: я ведь эту кашу заварил... а она, конечно, сирота круглая; за нее некому заступиться. Да и как мог я подумать, что Пет-руша... (Останавливается.)
Шпуньдик (с глубокомысленным видом). А знаешь ли, что я тебе скажу, Михайло Иваныч?
Мошкин. А что?
Шпуньдик. Не зашалил ли уж он как-нибудь? Фосс-паркэ, как говорится. Ведь Петербург на это - город, чай, не последний.
Мошкин (помолчав). Нет, это не то. Не такой он человек, да и не так бы он поступал.
Шпуньдик. А может быть, ему какая-нибудь другая девица пригляделась? Приятель его, этот важный-то, может быть, его познакомил с какой-нибудь этакой особой...
Мошкин. Это скорее. А впрочем, нет, все не то. В нем какая-то перемена вдруг произошла; я просто понять его не могу, словно кто его подменил. И глядит-то он на меня не так, и смеется не так, и говорит иначе, а Машу просто избегает. Ах, Филипп, Филипп! тяжело мне, вот как тяжело! Ведь что ужасно, Филипп: подумаешь, давно ли?., а теперь... И отчего же это? как это, как могло?..
Шпуньдик. Да, да, Миша, оно точно... того... не легко, как говорится. Только все-таки, мне кажется, ты напрасно уж так падаешь духом...
Мошкин. Эх, Филипп, Филипп, ведь ты не знаешь... ведь я его как сына любил! Ведь я с ним все делил - все до последнего. И ведь что меня сокрушает: хоть бы он сердился, знаешь - легче было бы мне: скорее бы я надеялся; а то просто равнодушие оказывает, сожаление даже... Вот что убивственно, Филипп. Ведь вот он и нейдет, и не придет, и завтра не придет, и мне словно уж и странно думать, что он будто может прийти к нам.
Шпуньдик. Да, брат, да; недаром говорится в стихах: "Так на свете все превратно". Да.
Мошкин. Просто хоть ложись да умирай...
Входит Пряжкина.
А! Катерина Савишна! Ну, что? Пряжкина. Ничего-с, Михаиле Иваныч, ничего-с; не извольте беспокоиться.
Шпуньдик ей кланяется.
Здравствуйте, Филипп Егорыч.
Шпуньдик. Наше вам почтение, Катерина Савишна. Как вы в своем здоровье?
Пряжкина. Слава богу, батюшка, слава богу. Как вы?
Шпуньдик. Я тоже слава богу. А Марья Васильевна как в своем здоровье?
