Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Ну, подходит мне такое, dottore? - интересуемся мы, продолжая так смеяться. И дважды прокручиваем на полупальцах своё тело вокруг его вертикальной оси. - Сойду теперь за пациента... сбежавшего из психушки?

Подошвы свистят, и в этом весь эффект в целом довольно сносно выполненных полных пируэтов. Прилипший к потным бёдрам подол рубахи не развевается, а мы рассчитывали именно на это. Но прошлое не удивить неисполнившимися планами на будущее. Прошлое всегда подозревает, и не без оснований, что будущего у него вовсе нет.

- Вполне, - глаголет оно свои тривиальные истины устами Адамо. - Так ты и за бабу сойдёшь.

- За корову, ветеринар, - ворчливо поправляем мы.

- Всё роемся в чужом споднем... Ну, и нашла там, что искала?

Сейчас такой тон устанавливается между нами легко, с первых же слов. Теперь и самый тупой наблюдатель не сможет отрицать нашей бесподобной общности, подлинной родственности, глядя на нашу такую дружелюбную... супружескую ворчливость. Не отговорится бессодержательным определением подобия всего лишь сошедшимися в один миг и точку соразмерностями, наблюдая за уже не колеблющейся стрелочкой семейного барометра, указывающей стабильный уровень атмосферного давления, одну и ту же длящуюся во всех точках и мигах погоду: суховатую привычку.

- Как видишь. Ну что, по-прежнему будем запираться? Учти, сладкий мой, для меня уже не секрет, что именно ты прикрываешь своим ничегонеделанием, якобы принятым у вас традиционным dolce far niente. Мне вообще уже известно всё, известное тебе. Так что, нам обоим всё известно распрекрасным образом.

Разумеется, все распрекрасно знают, о чём идёт речь. У поднадоевших друг другу родственников мало тайн, кем-нибудь из них ещё непрояснённых.

- О! - снова получаем мы тот же грустный взгляд. Сам виноват, коли пропускаешь или зазываешь в спальню супруги взломщиков, сам же и создаёшь причины для последующих печалей. И это ещё не самые горькие из них, сахарный ты наш.

- Наконец-то мы заговорили, как принято в полиции, - дополняет он свой взгляд контрастирующим с ним, ироничным тоном. - Вот это уж точно нам подходит.

Сочетавшись с печальным взглядом, реплика его теряет часть ироничности, и опустевшее от неё место сразу заполняет нечто иное. Можно назвать это иное сочувствием, почему нет? Слово не имеет большого значения, зато назвав его так, а не иначе - можно расценить сочувствие как готовность, наконец-то, поддержать нас в предстоящей работе. Да-да, всё ещё только предстоящей. Мы без излишнего обдумывания принимаем оказываемую поддержку в нашем отныне открыто общем деле. Чего тут думать, поддержка эта вовсе не новость, как и сама фигура парного пируэта, её уже оказывали. Она проявилась позже, просто осознана позже, сейчас, - это да. А в действительности она просто продлена. Разве шмон в комнате не был уже совместным действием, начавшимся задолго до самого шмона? Разве не творили его мы вместе, все? Да, так оно и было, никто не станет этого отрицать, даже самый тупой из любителей отрицаний.

Чувство общности - о, это сладкое чувство. Оно так же уютно, как привычка, так же сигнализирует о надёжности хорошо согласованного дуэта. Хочется длить это приятное согласие, слушать ещё и ещё его сладкий зов. И, конечно, усилить его, потому что если его не усиливать, он быстро гаснет. Так уж слаб этот тихий зов, хотя и полон скрытой мощи. Чтобы усилить его - следует приблизиться к его источнику, вот мы и поворачиваем назад, и всё же возвращаемся к конторке... И занимаем хорошо освоенную позицию на привычном месте, как это и принято делать, если старт оказался фальшивым. Это наше место отмечено заранее прислонённым к стойке зелёненьким зонтиком, чтобы избежать ошибок. А чтобы вполне застраховаться от них - ещё и подсыхающей зеленоватой лужицей, почти уже высохшему овальному пятну, усыпанному жёлтыми кристалликами. И то и другое оставили тут мы сами.

Но одного лишь просто приближения уже недостаточно для усиления общности. После того, как наш желудок как-то раз вывернуло тут наизнанку, требуются средства помощней. Да, нужно бы проделать это ещё раз, но чем-нибудь усилив воздействие, проделать от всей души. Так-так, не обнажить лишь перед ним тело, а вскрыть его, обнаружить его интимное внутреннее, обнажить его исподнее, саму душу, высвободив её из-под спуда тела. Говорят же: излить душу, вот так и нам нестерпимо хочется теперь излить из себя всё - на него, для него. Вот, изливалась прежде душа наша в себя, а теперь желает излиться вовне. Вытягивание, высасывание излишков жидкости, оказывается, не вполне кончилось, есть ещё он, излишек. Хотя, казалось бы, откуда ему взяться?

Признания в детских слабостях, жалобы на папочкино насилие, все ли из них высказаны вслух, или нет, неважно: все они слишком слабое средство, ими не отворить полного излияния души. Да и он, первочеловек, слишком примитивен для таких тонкостей. Его грубую шкуру этими тонкостями не проколоть. Надо бы его самого раздеть догола, его вывернуть наизнанку - тогда дело пойдёт веселей. Ну да, когда змея видит одетого человека, она бежит от него, когда раздетого бросается на него, и обнимает его, схватывается с ним.

- А если я и вправду из полиции? - изливаем потихоньку мы, осторожно пробуя, как пойдёт это дело: излияние.

Но заносчивый первочеловек пропускает мимо ушей наше рискованное полупризнание, только плечами толстокожими пожимает, носорог.

- Всё-то ты бегаешь, вон как запыхалась, - продолжает он дудеть в свою зудящую дуду. - Не боишься, что от беготни снова стошнит?

Мы и сами уже сожалеем о том, что дали волю своему языку. И потому вместо раздражения глухотой слушателя испытываем облегчение.

- Нет, я чувствую себя куда легче, - так высказываем мы это облегчение. Не бегаю: летаю.

- Значит, корова порхающая, - поправляет нас он. - Ничего, с возрастом такое случается.

- Ну да, ты у нас специалист по крылышкам-подкрылкам, - хохочем мы. - А простой душ починить не в состоянии. Чем метафоры подыскивать, лучше бы вон... лужу прибрал. Воняет ведь. Или тебе нравится такой запах, извращенец?

Мы вытягиваем левую ногу вперёд и шаркаем подошвой. Золотистые кристаллики, перемалываемые ею в пыль, потешно визжат, и мы снова хохочем.

Наши сурово сведенные брови и немигающий взгляд откровенно противоречат смеху. Почти преодолевшие дистанцию между ними, сведенные в прямую линию брови с налипшими на них мокрыми кусочками эпидермиса, или засохшей краски, соскобленной и перенесенной туда со стойки или оконной рамы, разделяет только узкая вертикальная щель. Да уже и не разделяет, разделять нечего: эта проломленная навсегда во лбу вертикаль упирается в уже слившуюся единую бровь. Лоскутья кожи, свисающие со лба, обнажают нарастающую на язвочках, но тут же превращающуюся в корочки и отваливающуюся, молоденькую шкурку. Мы потрясаем всеми этими лохмотьями, как потрясают упавшими на лоб волосами. Как обнаглевшие нищие - своими тряпками и увечными конечностями. По обе стороны вертикали выпячиваются, одновременно приоткрывая глубины своих недр, наливающиеся кровью глазные яблоки. Давно ею налитая кожная бородка на челюстных костях подрагивает. В одном ритме с ней пульсируют пятна пигмента, эти сильно увеличенные веснушки, разбросанные по ней повсюду, кругом.

- Не твоё дело, - возражает он. - Эта твоя дрянь, как видишь, сама сохнет. А с чего это ты так развеселилась?

Стойка мешает ему увидеть, как развеселилась нижняя наша половина. Ниже пояса мы, может быть, и вовсе развесёлый крокодил. Вон ехидна от пояса и выше имеет человеческий облик, от пояса и ниже - облик крокодила. Идут же самец и самка её на соитие точно так же, скрестив жаждущие похотливые взгляды и руки.

- Надоело грустить... Я ведь тоже со всем справляюсь сама, - взмахиваем мы руками, выводя их в нужную позицию и изламывая в стороны кисти: а вот, мол, и мы. - Если уж всё равно приходится бежать от преследования судьбы - то лучше бежать весёлой. Я теперь буду Гектором весёлым. И буду хохотать, удирая от любого эпилептичного животного, которому взбредёт в голову развлечься, и для того побегать за мной. Хочу весело и без страха подставить всем вам задницу, раз уж каждый из вас пускает слюни, облапывая при каждом удобном случае мои ягодицы. Раз уж каждый извращенец норовит туда сунуть... свой вонючий хобот.

72
{"b":"70946","o":1}