Он взял несколько склянок с полки, аккуратно уложив их в холщовую сумку, перекинул ее через плечо и так же опасливо и осторожно принялся подниматься по лестнице, скрипя размокшими ступенями. Наверху уже ждала Миша, нетерпеливо подпрыгивая у двери, притоптывая на месте, скрипя меховыми сапогами на свежем снегу. Пес резвился около нее, падая на спину, дергая лапами, затем вскакивал и принимался бегать по сугробам, теряя равновесие, когда изувеченная лапа проваливалась в сугроб слишком сильно; тогда он снова падал на спину и начинал радостно лаять, чтобы девочка поиграла с ним или почесала его живот со свалявшейся замерзшей шерстью.
Они не догадывались, что припасов осталось совсем немного, что их не хватит, чтобы прокормить даже двоих до весны. Что убогие проселочные дороги завалило снегом, и даже если бы у старика имелись деньги, им бы все равно не удалось добраться даже до местного рынка на окраине соседнего поселения.
Для ребенка и пса мир выглядел совсем иначе – девочка то и дело выбегала во двор, чтобы слепить снеговика или вырыть ямку в сугробе, а пес с удовольствием утопал в снегу, порой из плотного белого настила виднелись только его нелепые уши.
За обедом в кухне царило непривычное молчание. Не слышно было ни обычного ворчания старика, ни его едких замечаний. Он сидел напротив окна, сложив сухие руки на коленях, глядя сквозь занавеску в заваленный снегом двор, где все так же медленно кружил бесконечный снегопад. Девочка, с привычной детям особой интуицией, понимала, что дедушке отчего-то тяжело и грустно, но была слишком занята обедом и своими мыслями, чтобы всерьез этим озаботиться. Она щебетала с набитым ртом, пользуясь странной молчаливостью старика, который в другой день бы непременно ее одернул и даже, быть может, ударил бы кулаком по столу. Она все рассказывала, какие узоры нарисовал мороз на окнах ее комнаты, как радовался пес новому снегопаду, какой странный сон ей сегодня приснился и как было здорово слепить огромного снеговика прямо посередине двора, возле самых ворот.
Она даже не заметила, что старик не притронулся к еде, что на столе стоит всего одна тарелка. Он только прихлебывал чай из кружки, заваренный из высушенных летом трав и ягод, все так же глядя в окно.
В конце весны старик и его внучка сделали неожиданное открытие. Поливая на огороде грядки дождевой водой по заданию дедушки, Миша то и дело отбивалась от пса, который жаждал поиграть и бросался ей в ноги, путался, мешая работе. В конце концов, она окатила его водой из ведра, однако животное это ничуть не успокоило, напротив, с задорным визгом оно принялось пуще прежнего носиться меж грядок, то и дело поднимая вверх искрящийся на солнце фонтан брызг. Под конец он так измазался и замарался, что Миша решила его выкупать – в клочья грязной шерсти намертво вбились комки грязи, трава и колючий бурьян.
Девочка оттащила собаку во двор, налила в большой таз воды из колодца, принесла из бани мыло и грубую жесткую щетку. Она вычесывала пса, распутывала его шерсть и несколько раз намыливала его, пока в таз не перестали струиться грязные потеки. Когда же пес полностью обсох на солнце, оказалось, что его шерсть имеет белоснежный окрас. Не на шутку удивленный дед даже громко присвистнул, завидев бегущего к нему вместо привычного серо-бурого замухрышки с искалеченной лапой чистого и ухоженного белого пса. Со смехом почесывая собаку за ухом, старик внезапно воскликнул:
– Да ты же и не стар вовсе, а я-то тебя из-за твоей неряшливости всегда обзывал Древнем!
Последние недели Захар все чаще бывал радостным и добрым: когда он наблюдал за внучкой или за резвящейся подле нее собакой, на лице его играла добродушная улыбка. В конце зимы старик едва стоял на ногах от голода и усталости, он исхудал еще больше, потерял силы, даже самая простая работа давалась ему с трудом. С приходом весны их дела пошли на поправку. Захар начал часто выпекать пирожки, крендельки да прочие сладости – на тарелке в летней кухне всегда громоздилась горка свежей сдобы. После затяжных свирепых холодов и жизни впроголодь Миша набрасывалась на угощения с прытью степного хищника, едва завидев лакомство.
– Экая ты прожорливая! – засмеялся старик, когда девочка, нетерпеливо подпрыгивающая подле него все утро, вдруг выхватила из тарелки горячий пирожок, едва он вынул их из печи. – Ты хоть осторожнее!.. Ты гляди, уже с этим управилась и за другим тянет руку!
– Ой, дедушка, как Вы вкусно их печете, никогда не ела таких пирожков! Научите меня, я тоже хочу.
Захар улыбнулся и в глазах его на мгновение появилась тоска и жалость. Он-то знал, что это не в пирожках его дело, а в самой девочке – оголодавшая, живущая в лишениях и в нищете, она видела даже в простом пирожке настоящее лакомство. Когда он, закончив утренние дела, шел с охапкою дров к печи, внучка с псом тут же увязывались следом, а Миша все выспрашивала, что такое он собирается выпекать, заглядывала в бадью с сырым тестом, принюхивалась к запахам из печи, стараясь угадать. Захар никогда заранее не отвечал – пусть для девочки это станет приятным сюрпризом, пусть развлечется, прыгая у печи и в радостном предвкушении ожидая свое угощение.
Пес тоже исхудал за зиму, сейчас даже плотная и пушистая белая шерсть не могла скрыть его выпирающих отовсюду ребер и костей. Он с надеждою глядел Мише в рот, когда та чем-нибудь лакомилась, и девочка непременно с ним делилась, даже когда тот, набираясь наглости и храбрости, начинал громко лаять и настойчиво попрошайничать.
– Дедушка, а что у собаки случилось с лапой? – спросила она однажды, когда в полдень они сидели в тени сада и лакомились пирогом с вишнями. Рядом стоял кувшин со свежим козьим молоком, в который пес то и дело норовил сунуть свою морду. Миша отломила от своего куска и протянула ему – ломоть пирога тут же исчез в пасти собаки, и та вновь начала выпрашивать добавки, глядя снизу вверх и щурясь от яркого дневного света, повизгивая от нетерпения.
– Да кто ж его знает! Я так себе думаю, что прежний хозяин над псом издевался, добротно поколачивал его. Может, сам же и выбросил его затем подыхать, или пес смог чудом улизнуть. Сперва подумал я, когда его увидел, что его собаки другие задрали, но потом понял, что ошибся. Пса били, сильно и свирепо, а животные не способны орудовать палкой или лопатой.
Я на рынок собирался ехать за продуктами, путь туда далекий, а в тот день ливень еще прошел вдруг, как назло, дороги наши совсем размыло. Пришлось мне пешком весь путь назад проделать, никак иначе домой было не попасть. Намучился я, по колено, бывало, ноги увязали в болоте и грязи. Уж не знаю, сколько часов я со своими тюками плелся по полям, но только к вечеру деревня на горизонте показалась. Присел передохнуть и попить воды на кривой старый орех, что аккурат за селом растет, а тут – дохлый пес. Я уж было собирался встать и уйти, как заметил, что тот слабо дышит. Весь грязный, окровавленный, тощий, не мудрено, что я его за дохлого принял. Я животное в беде оставить не могу, это большой грех. Человеку бы я уж точно не помог, а пса мне стало жалко.
Я его перевернул осторожно, осмотрел – сразу понятно стало, что избили его сильно. Пришлось тащить его с собою домой, хотя я был уверен, что он по дороге подохнет, до утра не доживет уж точно. Пока тащил его, он все тихонько стонал и сопел хрипло, будто вот-вот помрет. Во дворе снарядил ему настил под окнами кухни, влил ему в пасть воды побольше, те раны, что смог найти, обработал от инфекции, смазал мазями. Я больше всего беспокоился о том, что ежели ему удары повредили внутренние органы, то моя помощь будет бессмысленной. Но, видать, пса сам Господь уберег. Так сильно ему досталось, а покалечилась только лапа да шкура. Правда, я когда эту лапу увидел, то перекрестился даже. Она вся с мясом была вырвана ниже коленки, торчала в другую сторону. Пришлось ее топором обрубить до середины. Конечно, я сперва нашел в ящике уколы, что когда-то покупал, когда сломал себе руку, починяя крышу колодца во дворе. Они боль притупляли, чтоб не мучила она слишком сильно.
