Мы в шутку начали называть их костёр «взрослым», а наш «детским».
Камешек сидел в сторонке ото всех, рядом с кучкой булыжников. Казалось, мыслями он был где-то очень далеко. Толстыми, узловатыми пальцами он водил по камням, возможно, зачарованный тем фактом, что находится ближе, чем когда-либо, к легендарному первородному камню. На самом деле его называли «корурак» – самый древний минерал во Вселенной. Такой древний, что этот камень, который, по слухам, и составлял основу амулета, был единственным в своём роде. По крайней мере, в изученной Вселенной.
– Так что там случилось с этой заброшенной деревней? – спросила Тики. Всполохи огня бросали на её лицо таинственные тени. – Чумикан – или как её там?
Мы вшестером: Глэм, Ари, Лейк, Тики, Головастик и я – сидели прямо на земле вокруг «детского» костра, изо всех сил стараясь согреться его теплом.
– Понятия не имею, – ответила Ари. – Я весь день про неё думаю.
– Наверное, жители просто сбежали, когда мир рухнул, – сказал я, не упоминая, что это мне рассказал старый эльф, с которым я там познакомился.
– Мир не рухнул, – поправила меня Глэм. – Некоторые вообще уверены, что всё только начинается.
– Ну да, но большинство людей, когда вернулась магия, решили, что настал конец света, – сказала Ари. – Только представь, разом не стало: Интернета, телефонов, инстаграма, нетфликса и всех машин и механизмов. Да вообще, всех вещей, которые составляли их жизнь.
Мы мрачно кивнули в знак согласия.
Без сомнения, людям трудно будет приспособиться к новым условиям. И я был из их числа ещё семь месяцев назад, пока не узнал, что я на самом деле гном.
– Ребята, а как, по-вашему, выглядит Затерянный лес? – спросила Ари.
– Если всё будет, как в том тупом фэнтезийном фильме, который я видел недавно, то нас ждёт целая компания штампов, – попытался отшутиться я, вместо того чтобы передать им слова старика из Чумикана, утверждавшего, что всё, что мы там найдём, – это смерть. – Ну, знаете, гигантские говорящие пауки, тролли в набедренных повязках, язвительные кентавры, говорящие деревья и всё такое прочее.
Но никто не рассмеялся.
Тики отважно хохотнула, но шутка, скорее, заставила всех нервничать ещё больше. Потому что, даже если это всё просто клише, окажись оно правдой, нам не поздоровится. И мы все это знали.
– Предков мир ваших вы узнать шанс имеете, – нарушил молчание Лейк. – Подобное очевидцы наблюдать могли времена жизни отделённой на Земли примерно во.
– Да, здорово будет посмотреть на часть мира, не тронутого современной цивилизацией, – согласилась Ари.
– Лично мне без разницы, что мы там найдём, – заявила Глэм. – Главное, чтобы мне было что покрушить.
Хотя Глэм и вправду любила крушить всё на своём пути, сейчас она пошутила специально, и мы все с благодарностью залились смехом.
– Эй вы, тихо там! – крикнул один из караульных от «взрослого» костра.
– Вот именно, – добавил другой. – Собираетесь всем в округе сообщить, что мы тут? Всем монстрам или эльфам, которые рыскают поблизости?
Дружно отчитав нас за шум, они снова принялись спорить о своём так оглушительно, что эхо отскакивало от тёмных деревьев. Я даже расслышал, как одна стражница пыталась построить свою аргументацию на том, что её большой палец – вылитый палец Борина Лесоруба, а это, между прочим, единственное, что сохранилось от его статуи.
У «детского» костра мы все закатили глаза и захихикали.
– А ваши караульные назвали вам свои имена? – спросила Тики. – Тот, с которым нас прибило к берегу, даже не представился, тухлый огрызок!
– Нет, – ответила Глэм. – По-моему, это странно.
– Они никогда не открывают своих имён, – впервые за несколько часов подал голос Головастик. – Потому что их у караульных не бывает.
– В смысле не бывает? – потребовала объяснений Тики. – Да у всех есть хоть какое-нибудь занюханное имя!
– Только не у членов Караула, – сказал Головастик, когда мы все придвинулись к нему. Даже Глэм, похоже, впервые услышала про такую традицию. – У них были имена. Когда-то. Но они отдали их как часть клятвы, которую они приносили, когда вступали в Гномий Караул.
– Чем им имена-то помешали, пипидастр их задери? – спросила Тики.
– А по-моему, это клёво, – сказала Глэм. – Кучка безымянных воинов!
– Так, а в чём смысл? – всё ещё не понимал я. – Что такого, если у них будут имена?
– Смысл в том, что имя предполагает индивидуальность, – пояснил Головастик, за последние две минуты сказав больше слов, чем за почти целый месяц на корабле. – Они уверены, что на войне или в битве для имён места нет. Имена – для личностей, а в армиях личностей нет, есть лишь сплочённые отряды, которые действуют как единый механизм. Имя придаёт гному индивидуальность, позволяет иметь собственные мысли и мнение, а этот груз отвлекает их от самого важного. Гномы из Караула стали считаться самыми лучшими воинами, потому что они приносили клятву, посвящая всю свою жизнь большому делу. Они отреклись от собственной индивидуальности, чтобы войти в число тех, чья цель – защищать существование расы гномов и ничего больше.
– Откуда ты всё это знаешь? – спросила Глэм.
– Отец рассказал мне, – ответил Головастик, упоминая нашего старого наставника и тренера по боевым искусствам Суфира Бака Знатнобородого. – Он сам когда-то был одним из них.
– Был когда-то? – уточнила Ари. – Ты только что сказал, что это выбор на всю жизнь.
– Так и есть, – признал Головастик. – Но его исключили, когда он встретил мою маму. Жениться и завести детей для караульного уже само по себе плохо. Одно это может привести к позорному исключению. Но тот факт, что она была ещё и эльфийка… Повезло, что Данмору удалось как-то замять это дело. Иначе его бы исключили из сообщества гномов.
Наступила долгая тишина. Единственными звуками было потрескивание огня и непрекращающийся спор у «костра взрослых». Так вот почему Бак не жил в Подземелье, когда мы впервые его встретили. И вот почему он всегда злился на гномью политическую систему, да и на многое другое.
Наконец я откашлялся и вернулся к прежнему разговору[10].
– Ребята, а за последние несколько дней вам попадались эльфы? – спросил я Головастика, Тики и Лейка.
Лейк покачал головой.
– Ничего мы не видели, кроме долбаной дикой природы, – сказала Тики. – Даже животных нет. Очешуенно странно.
Я кивнул. Она права – странно всё это.
С тех самых пор как магия начала возвращаться, животные по всему миру по какой-то – до сих непонятной нам – причине нападали на гномов. В городах, в зоопарках – повсюду. А теперь в чаще дикого леса, который должен кишеть дикими тварями, мы до сих пор даже несчастной белки не встретили или там птички. Ни разу.
Старик в Чумикане уверял, будто это потому, что животные чуют опасность вблизи Затерянного леса, в который теперь можно попасть из нашего мира. Они ушли в надежде избежать надвигающейся угрозы. Но я снова не стал посвящать товарищей в подробности своего пребывания в Чумикане, потому что решил, что не стоит пугать их ещё больше.
Мы так и сидели в молчании, и тишину нарушали лишь треск костра и гул голосов караульных.
Рассказ Головастика о прошлом его отца заставил меня задуматься о своих собственных родителях. Ведь я почти ничего не знал о своей маме. Она умерла, и я её совсем не помню, а отец почти никогда не рассказывал о ней. Я никогда не докучал ему расспросами, но с тех пор как я узнал о своём истинном происхождении – то, что я гном и всё такое, – я не перестаю размышлять, какой она была и почему отец почти не рассказывал о ней.
Иган когда-то сказал мне, что она была из рода Секирваров – династии заговорщиков оружия. Но это почти всё, что я знал.
Именно поэтому я иногда думал: а может, моё призвание – это заговаривать оружие, а не быть легендарным героем? Вдруг именно потому у меня всё так плохо получалось: просто я должен был стать простым ремесленником, как моя мама. И кстати, почему, если гномы твердят о равноправии, дети должны наследовать фамилию отца, а не матери? А также предопределённые навыки и судьбы предков по отцовской линии? А что, если я вообще просто Грег: закоренелый неудачник, у которого лучше всего получаются эпические провалы? А может, я вообще должен был стать дантистом или кем-нибудь таким?
