Молох прищурился.

— Избранницей? — дёрнулась за спиной Эстер, и девичьи пальцы вцепились в его пиджак. — Кто это? О чём он говорит?

Ах да, они же ничего ей не рассказали.

Комнату озарила вспышка молнии. Хлынул дождь. Защитная плёнка на окне приглушила звуки, и вместо грохота грозы кабинет наполнил монотонный гул. Отчётливо запахло солью и морем.

Скрипнуло кожаное кресло: Танатос поднялся из-за стола, но беспомощно замер, не осмеливаясь вмешаться.

— Давайте успокоимся и всё обсудим, — выдавил он.

Соперники буравили друг друга яростными взглядами. 

Снаружи громыхнуло, да так сильно, что прозрачное магическое поле, заменявшее в оконном проёме стекло, подёрнулось рябью. 

— Нечего обсуждать, — сдвинул широкие брови демон, — я пришёл за тем, что мне принадлежит.

— Принадлежало, — поправил Молох. — Ты не можешь силой забрать её в Пустошь: Смерть расторгла брачный контракт.

— Брачный контракт, — потрясённо повторила Эстер за его плечом.

Кайрам зарычал, и одновременно с этим где-то за сплошной стеной дождя снова ослепительно сверкнула молния. Верхняя губа демона по-звериному приподнялась, обнажив в оскале клыки. Над головой угрожающе распахнулись чёрные крылья. Поглотили оставшийся свет. 

— Мне. Плевать.

Рука с длинными изогнутыми когтями потянулась то ли к Эстер, то ли к горлу соперника, и в грудь беса ударил зелёный горящий шар — чистый сгусток энергии. Раздался хлопок и треск. Молох перестарался: ядовитое изумрудное сияние затопило всё. Глаза резануло болью. Лицо обдало нестерпимым жаром. Демона отшвырнуло в другой конец комнаты, а Молоха и Эстер силой отдачи — к двери. Ту сорвало с петель и бросило на пол коридора. Жнецы рухнули сверху.

Молох приподнялся на локте. В ушах шумело, перед глазами двоилось, на расстоянии вытянутой руки откатившаяся от него Эстер застонала и схватилась за голову.

— Беги, — прохрипел Молох. — Беги к ближайшему окну и телепортируйся. Я его задержу.

— Кто он такой?

— Быстро!

Цепляясь за стену, Эстер удалось встать, и она медленно, очень медленно зашаталась в сторону ближайшей двери.

— Скорее, Эстер!

Она только слабо махнула рукой, всё ещё оглушённая и дезориентированная магическим взрывом.

«Надо вытолкнуть демона наружу, в окно, — подумал Молох. — Тогда защитное поле не пропустит его обратно в Крепость. Если, конечно, Танатос не изменил код доступа. Но он же не сумасшедший, чтобы это сделать».

Эстер ввалилась в соседнее помещение. 

На шум сбежались обеспокоенные боги смерти. Из-за поворота хлынули в коридор и нерешительно остановились, глядя на Молоха.

Да уж, вид у него был неважный: подпаленные волосы, обгоревшая одежда, расколотая линза очков.

«Вместе мы справимся с Кайрамом. Я и один с ним справлюсь», — с этой мыслью он обогнул снесённую дверь и снова вошёл в кабинет Танатоса.

Под ногами захрустела неопознаваемая чёрная масса. Стены комнаты обуглились от его магии. Круг оконного проёма напоминал солнце, схематично нарисованное грифелем: пятна копоти расходились от него подобно лучам. Книжные шкафы сложились карточными домиками. Рядом с обломками стола без сознания лежал Танатос с волдырями ожогов на лице.  Демона нигде видно не было.

«Всё под контролем, — попытался успокоить себя Молох. — Эстер уже должна была добраться до окна, откуда можно телепортироваться».

И тут его озарило.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

В соседнем кабинете, куда ввалилась Эстер, окна не было. Его, Бездна подери, там не было! Как и во многих других помещениях Крепости.

Где же демон? 

Молох попятился к выходу, напряжённо оглядываясь.

Только бы Эстер успела скрыться! Только бы успела!

Взгляд лихорадочно скользил по чёрным от копоти стенам, обуглившимся обломкам мебели.

Молох обернулся на скрип — и налетевший вихрь сбил его с ног. Как он мог забыть, что демоны умеют прятаться под покровом невидимости!

— Держите его! — закричал Молох жнецам в коридоре. — Не дайте ему схватить Эстер!

Но было поздно. 

Демон уже прижимал Эстер к стене и, пока супруга, вырываясь, молотила его по плечам, жадно обнюхивал её шею и волосы.

— Отпусти её! — Молох стиснул зубы. Ладони снова покалывало от искрящей магии. В груди кипел гнев, а вместе с ним рвалась наружу сила, разрушительнее которой никто не знал. Если он не сдержится, если не сможет её дозировать, восстанавливать придётся не комнату и даже не этаж — половину Крепости.

Эстер исступленно дёргалась. И смотрела на Молоха. С отчаянием и мольбой.

Он не мог отдать её этому скоту. Никому не мог.

Магия обожгла ладони, готовясь хлынуть наружу, бесконтрольная, способная спалить всё живое, но...

— Не она! — взревел бес, оторвавшись от своей добычи. — Не моя! Пахнет не так, неправильно, — и он в ярости швырнул девушку в объятия Молоха. 

Дыхание выбило — с такой силой они столкнулись друг с другом. Молох обхватил Эстер за талию, не дав упасть.

— Эта не моя жена! 

Кулак врезался в стену, и гранит пошёл трещинами.

Глава 28. Ретроспектива

Алая не знала своего отца и никогда о нём не спрашивала: та, которая её родила, говорила, что у ведьм это не принято. Девочек в Болотах воспитывали матери. Мальчиков и мужчин Алая впервые увидела в тринадцать лет — случайно набрела на спрятанное в лесу поселение.

— Это неинтересно, — сказала та, которая её родила, возвращая дочь на залитую лунным светом поляну. Упирающаяся девочка считала иначе: странные широкоплечие существа, похожие и непохожие на тех, кто её окружал, казались юной ведьме интереснее бестолковых занятий магией. Тем более давно выяснилось, насколько она бездарная ученица.

А ученицей Алая и правда была бездарной. Пока другие ведьмы, её ровесницы, плели кружева заклинаний, она едва могла очистить одежду от пятен земли бытовыми чарами. 

— Всё получится, — уверяли сёстры, но из года в год ситуация не менялась. Алая приступала к уроку, полная радужных надежд, а покидала поляну, свесив голову и стараясь не смотреть в глаза матери. Хоть раз бы увидеть в них гордость, а не горечь разочарования!

Были в Болотах и слабые ведьмы, получившие лишь крупицу дара.  Жили уединённо, словно прячась от посторонних взглядов. Медленно старели в тени чахлых кипарисов рядом с болотами, поросшими мхом, и с каждым веком под кожей их лиц всё больше проступали узоры голубых вен. По ним так легко было опознать бесталанную ведьму.

Никто над ошибками Алой, конечно, не издевался. Вздумай её дразнить — и обидчикам не поздоровилось бы. Даже не пришлось бы размахивать кулаками. Вежливость и уважение были у болотных чародеек в крови. Обидеть сестру — навсегда испортить себе репутацию. Кому хотелось становиться изгоем из-за неосторожной насмешки?

И пусть никто никогда не посмел бы назвать Алую неудачницей, она сама о себе всё прекрасно знала. Её удел — завидовать чужим успехам, день за днём умирая от самоуничижения.

С раннего детства Алая видела, что отличается от сестёр. Те могли часами неподвижно сидеть на земле, повторяя  и совершенствуя выученные заклятья. Их устраивали и болотная сырость, и тяжёлый запах багульника, от которого у Алой начинала болеть голова. 

Спать на ветвях деревьев, ощущать босыми ногами влажный мох и твёрдые камни, выпутывать из волос травинки и листья — всё это Алая ненавидела. 

Ей не хватало магии, чтобы защитить себя от дождя и холода, чтобы окутать одежду и тело отталкивающей грязь плёнкой, сделать деревья стенами, небо — крышей, а траву — пушистым ковром. В отличие от других, Алая не чувствовала себя на своём месте и не умела находить радость в серых, сумеречных лесах. Она хотела настоящий дом. С настоящей мебелью.

И однажды, когда мир сотрясался от раскатов грома и она сидела под дубом по щиколотку в воде, воображая себя на берегу тёплого моря, благословенная Тьма сжалилась. Лица коснулся ласковый жар. Алая открыла глаза, и её ослепил солнечный свет. Под пальцами и босыми ногами зашуршал сухой рассыпчатый песок.