За поворотом никого не оказалось, и последние десять метром жнец — нет, не пробежал, такого он позволить себе не мог — но преодолел исключительно стремительно. Обычный человек на его месте непременно бы запыхался.

Перед тем как открыть дверь, Молох глубоко вздохнул.

Танатос стоял у окна. Он любил принимать эффектные позы и выдерживать столь же эффектные паузы, так что Молох приготовился ждать. Спросить — проявить подозрительное любопытство. Чем меньше даёшь пищи для размышлений, тем больше вероятность сохранить уязвимые места в тайне.

— Трэйн кое-что разузнал, — сказал Танатос и замолчал, нагнетая напряжение. Отодвинул от стола кожаное кресло, но остался на ногах.

 «Спросить или дождаться, пока расскажет сам?»

Молох заставил себя расслабить лицевые мышцы: слишком сильно сжал челюсти — ещё немного, и это стало бы заметно.

Танатос окинул его пристальным взглядом. Уже не впервые Молох поймал себя на том, что не знает, куда деть руки. Хотелось стиснуть кулаки, но проклятый интриган подмечал малейшие детали. Смотрел, оценивал, делал выводы.

— Как она справляется?

— Нареканий нет.

— Кое-кто умер в Верхнем мире на той неделе, — Танатос следил за его мимикой.

Молох чуть дёрнул пальцами, и взгляд главы Совета метнулся к его руке. 

— Среди пифий этой женщины нет, хотя знать наверняка невозможно. Как бы то ни было, совпадений чересчур много.

— Считаешь, Трэйн узнал, кем была Эстер до того, как…

— Да.

Молох медленно выдохнул.

— И?

— Супруга Кайрама покончила с собой в тот день, когда в Крепости появилась Эстер.

«Смерть мучительная! Эстер — истинная высшего демона!»

Погибшая истинная. Но разве это имело значение, когда речь шла о бесе, потерявшем избранницу. Если Кайрам узнает, что его жена здесь, то, пытаясь её вернуть, не оставит камня на камне.

Захотелось ударить кулаком в стену, но он не мог себе этого позволить, не мог даже крепче стиснуть зубы: Танатос всё ещё на него смотрел. Приходилось следить за выражением  лица. И за дыханием. И за тембром голоса.

— До сих пор неизвестно, почему после смерти Эстер попала сюда, а не в туманный круг, — Молох постарался, чтобы тон был ровным, а во взгляде читалось полное равнодушие.

Внутри же бушевал ураган. 

Проклятие! Он не отдаст её! Не теперь. Не после того, как брал её на своём столе среди разбросанных в беспорядке документов. 

По спине пробежал озноб. Молох всегда избегал личной заинтересованности, и, как оказалось, не зря: проблемы не заставили себя ждать.

Как же не повезло! Почему Эстер не могла оказаться обычной человеческой душой, случайно погибшей в Ордене Искупления или в ямах Пустоши? Да даже ведьмой! 

Но избранница демона…

И дураку понятно, что замыслил Танатос.

— Мы не можем её отдать,  

«Меньше эмоций. Аргументы. Апеллируй к здравому смыслу».

— Смерть её выбрала. Собираешься нарушить  волю Великой? Мы соблюдаем законы, а не создаём их. — Молох осторожно переступил с ноги на ногу. Каждая мышца была напряжена до предела. Он чувствовал, что балансирует на краю пропасти: один неверный шаг и... — Если впервые за миллионы лет богиней смерти стала женщина, вряд ли это произошло случайно. Возможно, у Провидения на неё  планы.

— Планы, — презрительно выплюнул Танатос. — На женщину. Она уже научилась телепортации?

— Нет, — вот он и оступился и сейчас полетит с обрыва.

— Так какая же она, в Бездну, богиня смерти? Её появление здесь — ошибка. В ней нет нашей магии. 

Он должен ответить. Надо подобрать слова. Но какие?

— Никогда не поздно рассказать Кайраму о том, что его жена у нас, — одна мысль об этом заставила заскрежетать от злости. — Предлагаю не спешить. Магия ещё проснётся. Не всегда способности появляются сразу.

Что если Танатос не послушает? Сделает, как считает нужным? Отбивать избранницу у разъярённого высшего — безумие, но… 

Он не мог этого допустить. Не мог отказаться от…

«Не сжимай кулаки. Ни в коем случае не сжимай кулаки. Слишком очевидное проявление эмоций».

Он только-только почувствовал себя живым. Человеком, а не ходячей функцией. Нельзя позволить Танатосу забрать это ощущение, отдать Эстер в лапы чудовищу. Страшно представить, как относился к ней муж, раз даже смерть показалась спасительным выходом. Молох не знал Кайрама лично, но слышал, как демоны обращаются с избранницами. Как с бесправной собственностью.

— В любом случае, такие решения принимаются коллегиально, — он должен был это сказать, хотя понимал — они оба это понимали: Совет проголосует так, как будет угодно Танатосу.

Взгляды скрестились. Сколько продолжалась эта невербальная битва, определить было сложно, но в конце Молох почувствовал себя совершенно измотанным. Взгляд он отвёл первым. 

Удовлетворённый, Танатос нажал на кнопку рабочего телефона, стоявшего на столе.

— Совещание завтра в пять, — сказал, когда секретарь поднял трубку. — Оповестите Совет.

Глава 16

Впервые Альма увидела его из окна общей спальни на втором этаже. Подошла полюбоваться на Ибельхеймские холмы, окутанные голубоватой дымкой тумана. В другом конце комнаты хищницы заняли две смежные кровати и  увлечённо играли в «спрячься или убей». За спиной слышались голоса, иногда раздавался победный клич, но чаще — звонкий шлепок пощёчины. 

Суть игры заключалась в том, чтобы надавать собеседнице как можно больше оплеух, отвлекая беседой, — развлечение популярное настолько, что коридоры приюта наводняли девочки с лицами красными от ударов. 

Щёки Бриттани, тихо скулящей в углу, горели, словно лепестки мифической Ка: её в игру не включили — отхлестали просто, без повода. Сегодня её плач раздражал.

«Да подойди ты к ним, — хотелось закричать Альме, — и стукни в ответ как следует! Дерись, таскай за волосы. Получишь тумаков, зато в следующий раз они выберут другую жертву».

Временами Альма понимала хищниц, обозлённых жизнью в приюте и желающих выпустить пар. Порой понимала даже тех, кто избавлялся от напряжения, подставляя щёки. Она стояла у окна, всё крепче сжимая в кулаках край передника, и мечтала превратиться в туман над Ибельхейскими холмами. Или вон в ту птицу, что скользнула по небу и скрылась из видимости.  

Своё жёсткое саржевое платье, натирающее запястья и шею, Альма ненавидела всей душой, но сильнее — постоянное чувство голода, утолить которое не могли ни миска пересоленной каши, ни постная, жиденькая похлёбка с крупами. 

Железные койки, стоявшие рядами вдоль стен и скрипевшие при малейшем движении, были особенным видом пытки. Девочки быстро привыкали спать в одной позе, не шевелясь: стоило повернуться на другой бок — и сетчатое основание, на котором лежал матрас, гремело на всю комнату.  

А холод, ползущий изо всех щелей? А одеяла, прохудившиеся от старости? Сиротки выпрашивали на кухне пустые бутылки, наполняли горячей водой из крана и брали с собой в кровати, чтобы согреться. 

Альма вздохнула. За спиной одну из хищниц пощёчиной едва не скинули на пол, и остальные захохотали. Альма опустила взгляд и внизу под окном увидела его. На гравийной дорожке стоял мужчина. Бледная кожа, тёмные волосы, чёрный плащ. Когда Альма представляла себе демонов, обитающих в голубых горах, то в её воображении они выглядели так. 

Уруб. Кто ещё мог обладать столь инфернальной и… притягательной внешностью?

Сердце заколотилось. Незнакомец смотрел прямо в её глаза, и в какой-то момент его собственные блеснули колдовским пламенем. Вздрогнув, девочка отпрянула от окна и прижалась к стене.

Это Уруб! Уруб! Демон!

Сколько она слышала баек о кровожадных чудовищах, раз в столетие спускающихся с туманных холмов и ищущих себе жён среди молодых девиц городка. Говорили, будто урубы питаются женскими душами. Превращают избранниц в пустые сосуды без памяти и разумных мыслей.

Старшие девочки любили, сидя вечерами в кругу товарок, смаковать пикантные подробности таких историй. О том, как демоны неутомимы в постели и годами не выпускают супруг из страстных объятий.