Когда песня закончилась, Кирк поднялся на ноги, смял под ногой пустую банку из-под пива и кинул в воду еще один камень. Я смотрела на него.

— Увидимся, Джастин, — сказал он, глаза у него блестели.

Я не могла ничего ответить. Мятный напиток так размягчил мои слова, что ни одно не могло выйти наружу. Я была не в состоянии сказать ни «пожалуйста, не оставляй меня здесь одну, Кирк», ни «забери меня с собой», ни «я же еще маленькая». Я ничего не могла сделать. Кирк улыбнулся мне — глаза у него были похожи на глаза отца и одновременно на глаза Релл — и оставил меня одну. Стив шел за ним, он всегда был позади него. И даже если они мне и братья — то только наполовину.

44

Остались только Джейми, Лэки, Стю и я. В лунном свете виднелась река, покрытая легкой рябью. Я слышала ее тихую музыку, словно к каждому гребешку маленькой волны было привязано по крохотному колокольчику.

— Еще? — спросил Джейми. Не дожидаясь ответа, он приложил к моим губам зеленую бутылку.

Я видела очертания деревьев на другом берегу Муррея. Если бы меня ждала моя секретная лодка, я могла бы отвязать ее и поплыть к другому берегу. Я могла бы пойти дальше. Мальчишки о чем-то болтали, но я их не слушала. Я не узнавала их голоса. Кто еще там был? Там раздавался еще один голос, мужской, похожий на голос Джейми. Кто это? Они говорили про машины, про скорость и кто окажется быстрее, если надавить на педаль газа. Лэки сказал, что может доказать свои слова. «Валяй», — предложил Джейми, а еще один парень сказал, что он засечет время. Лэки возразил, что у «форда» двигатель мощнее, а Джейми ответил: «Иди к черту, „форд“ приедет в два раза быстрее». Я выпила еще и перестала скучать по Кирку и Стиву, мне больше не хотелось, чтобы они остались. Все, что мне было нужно, — пить дальше. Джейми притянул меня ближе к себе: сквозь футболку и джинсы я чувствовала, где наши тела соприкасаются. Я слушала перезвон речных колокольчиков и их голоса. Джейми обнимал меня — и мне было этого достаточно. Я была частью его мира, и мне не нужно было искать слова, никто не просил меня говорить.

Я закрывала глаза и видела под рубашкой Джейми его шрам, две красные волны разделялись, и показывалась полоса между ними. Мальчишки все болтали. Они говорили: «Гребаное шоссе, уйма копов, а ты слышал, что случилось с Шоном? Его раз тормознули копы, но стоило ему от них убраться — через десять минут его тормознули другие!» Они разговаривали с Джейми так, будто он был главным, как мой папа, они хотели, чтобы он смеялся над их шутками, чтобы ему нравилось то, что они говорят. Никто не велел мне проваливать, никто не повторял, что у меня торчат зубы или что я тощая, слишком тощая, как палка или скелет. Никто так не говорил, потому что я принадлежала Джейми. Он сжал мою руку — и казалось, что у наших пальцев есть свой язык, который знаю даже я, они говорят без слов. Джейми передал мне бутылку, и, когда я глотнула из нее, мне больше не было больно.

Все собралось воедино в одно и то же время. Шрам Джейми, разговор наших тел, речные колокольчики, ночное небо, голоса кузенов и друзей Джейми — все это сплелось в одеяло и окутало меня. Мне казалось, что с тех пор, как я родилась ногами вперед, с тех самых пор, как сбежала мама, когда я сделала свою первую ошибку, мне всегда было холодно — а теперь я наконец-то согрелась.

* * *

Мне снилось, что на коленях у меня сидит Шерри. Она улыбалась и дергала меня за волосы, маленькие кулачки поднимались и опускались в такт музыке — перезвону речной воды, песне в магнитофоне. Я слышала голоса. Видела звезды. Лестница уводила меня прямо в небо.

* * *

В следующий раз, когда я открыла глаза, я увидела падающую звезду. Никто не мог встать у нее на пути. Ни другие звезды, ни планеты, ни кометы, ни огромные расстояния. Звезда знала, куда ей нужно лететь, прорезала ночную черноту и оставляла в небе след, который можно увидеть из Антарктиды. Я попыталась поднять руку, чтобы показать на нее Майклу: «Смотри, смотри! Майкл, смотри! Звезда знает, куда ей нужно лететь. Видишь? Звезда все решает!» — но не могла даже пошевелиться. Я почувствовала, как меня берут на руки и куда-то несут. Кто меня нес? Папа? Или дед? Ночное небо качалось и прыгало у меня над головой. Меня замутило, к горлу подступила тошнота. Я слышала, как открылась дверь машины. Кто-то положил меня внутрь и сел рядом. Я лежала на спине. «Майкл, Майкл, ты видел звезду?»

Меня стошнило горячей мятой.

— Вот черт! — выругался кто-то.

Я слышала, как открылась дверь машины, меня подняли и вывели наружу, и меня снова стошнило, уже на землю. Мысли рассыпались на куски, словно буквы на школьной доске, и не получалось сосредоточиться на какой-то одной. Меня снова положили в машину.

* * *

Я услышала плач. Луна осветила недостроенный дом Стейси: груды кирпичей, гофрированного железа и досок, бетономешалку. На меня навалилось что-то тяжелое. В лунном свете отец срывал со Стейси одежду и бил ее наотмашь по лицу — а тяжесть наваливалась на меня все сильнее, подминая под себя. Я видела отца на Стейси, его тело атаковало ее, будто он был очень голоден, а она предназначалась ему на ужин. Я видела корыто для скота, ее волосы в воде и руку отца на ее голове и слышала музыку. «Ты моя навсегда, так что просто целуй меня, крошка».

Я видела папу в больнице, у постели Лиззи, перед тем как она умерла, перед тем как все изменилось и потерялось, перед тем как она забрала лучшую часть папы с собой. Лиззи оказалась в больнице не из-за пневмонии — она попала туда, потому что дед сломал ей кости, когда вернулся с войны, в ушах у него все еще гремели выстрелы, поезда оставляли дорожки на его лице, а в животе хозяйничала бактерия. Ему пришлось разделить все это с Лиззи, ведь он любил ее больше всего на свете. Что-то разорвалось. Я задыхалась, а берега реки смыкались вокруг моего горла. Я не могла идти, не могла даже двинуться. Я услышала, как мужской голос произнес с тяжелым вздохом:

— Чертовы Ли.

Я зарыдала и только теперь поняла, что третий голос принадлежал мне самой.

До этой секунды не было произнесено ни единого слова. Никто не родился на свет, никто еще ни в чем не ошибся. Все было правильно с самого начала. Не было ни живого, ни мертвого. Потом, в пустоте, появился маленький огонек, словно искра. Первая ошибка сияла, словно бриллиант, — и ее совершила я сама.

* * *

— Просыпайся, Джастин. Выметайся отсюда.

Я не понимала, где нахожусь. Кто со мной говорит? Кто меня трясет?

— Просыпайся. Выметайся из машины, — сказал папа. Кто-то плакал. Стейси? Но мы были не в фургоне Стейси.

Я открыла глаза. Меня разбудил не папа, а Джейми Уорлли. В лицо ударил холодный воздух. Джейми вытащил меня из машины, мотор у нее уже работал. Руки и шея у меня болели. Он посадил меня на землю. Я подняла взгляд и увидела, что мы перед домом деда. Я попыталась сказать «Джейми», но изо рта не вырвалось ни единого звука. Джейми вернулся в машину, захлопнул дверцу и уехал. Земля подо мной качалась, царапала руки и колени, пока я ползла вперед. Болела спина. К горлу подступала рвота. Больно было двигаться, больно дышать. Я не помнила, как доползла до крыльца, как открыла дверь.

* * *

— С тобой все нормально, Джастин? — Надо мной нависал дед. — Встаешь?

— Ага, — ответила я, но изо рта не вылетело ни звука.

— Что?

— Да, — прохрипела я. — Встаю.

— Господи, Джастин! Ты что, пила спиртное?

— Нет, дед.

— Что я тебе говорил про выпивку? — Он сдернул с меня одеяло. — Боже, Джастин, чем ты занималась прошлой ночью?

— Ничем, — ответила я.

— Черта с два! От тебя воняет. Во что ты вляпалась?!

— Да ни во что, дед. Ни во что. — В животе и между ногами все горело. Я перегнулась с кровати — и меня стошнило на пол.