Моя кожа прилипла к сиденью, и я приподняла ноги и снова опустила их. Тряпка в трусах была мокрой и горячей. Я украдкой глянула на лицо Джейми. Он был похож на Джона Уэйна в фильме «Тихий человек». Во рту пересохло. Руки Джейми, коричневые от солнца, лежали на руле. Мужские руки, похожие на руки отца, — они могли поднять все, что угодно. Если бы папа захотел, он мог бы голыми руками выдернуть дерево из земли.

— Ты похожа на свою маму, Джастин, — сказал Джейми. — Она тоже была блондинкой, как и ты. Ты красивая.

Когда Джейми говорил, мне казалось, что на мне нет одежды, а кожу щекочет легкое перышко. «Ты похожа на маму. Ты красивая». Но Джейми — родной брат Стейси. Он звал ее «длиннорогой Стейси» и «йоламундской коровой», но он был ей братом. Он знал, по какой причине папа сидит в Пентридже. Тогда почему он со мной разговаривает?

Мы были уже недалеко от участка деда. Я не хотела, чтобы дед увидел меня в машине Джейми.

— Можешь остановиться здесь? — спросила я.

— Что?

— Можешь остановиться здесь?

— Ты говоришь так тихо — это так мило. Да, я могу здесь остановиться.

Он съехал на обочину и выключил зажигание. Мы сидели в машине, двигатель потрескивал от жары.

— Хочешь встречаться со мной, Джастин?

Я смотрела прямо перед собой; все, что я видела через ветровое стекло: деревья, небо, птицы, — все было покрыто слоем пыли.

— Если хочешь, можем вместе пойти поплавать, — предложил он.

С того места, где он остановился, я уже видела дом деда. Если дед пойдет проверить почтовый ящик, он тоже увидит машину Джейми.

— Ну же, Джастин. Не волнуйся из-за деда. Просто соглашайся.

Джейми был такой большой — в два или даже в три раза больше меня. Я была тоньше, чем его нога. Почему он хочет встречаться со мной?

— Хорошо, можешь не отвечать — просто кивни. — Он толкнул меня в плечо так, что я качнулась. Это меня удивило, и я невольно улыбнулась.

— Просто кивни, — повторил он. — Ну же. Вот так. — И он начал сосредоточенно кивать.

Я кивнула.

— Потрясающе! Тогда, может, встретимся в субботу на Удавке, во время обеда?

Джейми был похож на Джона Уэйна, когда он хотел, чтобы Мэри Кейт ночевала у него в постели.

— Хорошо, — тихо согласилась я.

— Ты такая милая, когда стесняешься, — сказал Джейми. — Увидимся в субботу.

Его белозубая улыбка поразила меня, как удар тока.

Машина Джейми Уорлли скрылась за поворотом.

Я не шла остаток пути до дома — я парила в воздухе.

Той ночью, перед сном, я увидела не Майкла и не Черного Красавца, не его друга Джо Эванса, не ночь в палатке, не ежевику и ванильный торт. Я увидела Джейми Уорлли. И песня из «Тихого человека» звучала словно колыбельная: «Он был у них всего один, отец и мать гордились им, и был для них дороже всех их непутевый сын».

41

Я снова увидела Джейми, когда смотрела «Настоящее мужество» по телевизору вместе с дедом. Джон Уэйн в роли Рустера Когберна выслеживал Чейни на землях индейцев. Как Чейни ни выкручивался, Рустер его все равно нашел. Когда фильм закончился, я спросила у деда:

— Дед, а когда его снова покажут?

— Бог с тобой, Джастин, откуда ж мне знать? Позвони на телевидение.

Той ночью, уже лежа в постели, я видела, как Джейми заходит к шерифу, держа в руках пистолет. «За тобой должок, Чейни. — Джейми обнял Мэтти Росс. — А ты храбрая, — сказал он». Я была Мэтти Росс, храброй девушкой, у меня были густые темные волосы, ровные зубы, розовые щеки. Когда Мэтти Росс говорила, она знала, какие выбирать слова и в каком порядке их ставить. «Кто знает, что на сердце у мужчины? Нет смысла разговаривать с пьяницей».

* * *

На следующий день я закинула за плечи рюкзак и направилась к камню на дороге, но не остановилась возле него. Я пошла дальше, в лес, к реке. Я была Мэри Кейт и ждала в своем убежище Торнтона из «Тихого человека». Он скоро вернется домой. «Где моя яичница? О, ты дьявол, дьявол! Теперь ты принадлежишь мне, Мэри Кейт». Я выправила стены, натянула крышу из полотенца и сделала припасы из камней и веток. В холодильник я поставила чашку с речной водой.

Я шла по тропинке к Удавке и слышала тот же плач, который стоял у меня в ушах с тех пор, как папа отвез меня к Стейси. Я спустилась к воде, сняла кеды и носки, футболку и юбку. Стянула трусики с окровавленной прокладкой и оставила их на земле. Я посмотрела на себя — из-под кожи у меня выпирали кости. Волосы — бледно-желтые, словно выгоревшая на солнце солома, — щекотали плечи.

Я ступила на грязь у кромки воды. Кровь из шрама между моих ног стекала по бедрам и щекотала кожу. Я зашла глубже, пока речная вода не смыла кровь, зашла еще глубже, по шею, затем перевернулась и поплыла на спине, устремив взгляд на деревья. Я медленно выдохнула — и моя грудь погрузилась в воду, вода покрыла все тело. Когда я снова вдохнула — грудь поднялась из воды. Я прикрыла глаза, чтобы защитить их от солнечного света. Я была деревом, иногда я была Мэри Кейт, а иногда — какаду на ветке. Можно было выбирать. Плач затих настолько, что я почти его не слышала.

Когда я села на берегу, чтобы обсохнуть, кровь из моего шрама начала затекать в паучьи норки на берегу. Я стерла речную грязь с коленей и лодыжек. Солнце пригревало плечи. Пока я одевалась, над головой у меня рассмеялась кукабара. Ветер пронесся сквозь деревья, и в лесу первой кукабаре ответила вторая.

Я почти дошла до участка деда, затем развернулась и снова повернула к реке. Я больше не ждала, когда вернется папа, когда его пикап проедет по дороге и спасет меня. Вместо этого я ждала, когда же покажется белый «валиант» Джейми, с выступами по обеим сторонам длинного приземистого кузова.

Когда ноги уже гудели от ходьбы по грунтовой дороге, я пошла домой и подождала, пока дед приготовит ужин. Он пожарил ветчину с яйцами, сыром и макаронами. Я ела тарелку за тарелкой, пока кастрюля не опустела. Дед свернул папиросу с «Белым волом» и сказал: «Господи, Джастин».

Этим вечером, когда я уснула, ножницы в моем сне вырезали две красные волны с белой полосой посередине, похожей на дорогу. Наверху торчал зуб, оставленный собаками. Это был шрам Джейми. Я запустила в него пальцы, вытащила зуб и стала катать его на ладони, будто пулю. Джейми сказал: «Отдай мне его», но я ответила: «Нет, он мой».

* * *

Утром я пошла проведать курочек. Я сидела на полу курятника и горстями бросала им зерна. «Не трать слишком много хорошего зерна, Джастин, — говорил дед. — Оно стоит целое состояние». Но я все равно сыпала им зерно.

— Здравствуйте, девочки, здравствуйте, крошки. Когда наступит суббота? Долго ли еще до субботы, красавицы? — спрашивала я у курочек. — Вы знаете Джейми Уорлли? Вы с ним знакомы, крошки?

В шкафу я нашла поношенный, растянутый купальник. Я была рада, что месячные уже закончились. Как вообще купаться с месячными? Я поискала дрова для костра, чтобы самой его разжечь, и натаскала веток из-за ограды. Кожу покалывало от жары, она стала влажной. Наступило лето, начался новый учебный год — но не для меня. «Йазред тьанз». Что мне было делать с этими словами?

— Какой сегодня день? — спрашивала я у деда.

Среда… Четверг… Пятница…

«Какой сегодня день недели, дед?.. Какой сегодня день?..»

Наконец он ответил, что наступила суббота.

Дед поставил на стол тарелку с хлебом и яйцами, и мы макали хлеб в яйца. Дед курил и пил чай.

— Можно мне тоже чашку? — спросила я.

— Чего?

— Чая.

— Черт побери, а ты растешь, — сказал дед.

Он положил в чай два кусочка сахара и налил туда столько молока, что чай стал почти белым. Я откусила хлеб, затем отхлебнула чай с молоком — и оказалось, что они так подходят друг другу, что их просто невозможно разлучить. Я сидела рядом с дедом, держала в руках теплую кружку, и мы вместе вдыхали аромат добрейшего животного.