— Войти легче, чем выйти, — проговорил он. — Но и выйти тоже возможно.

Эньята остался. И, надо сказать, на лице его не было довольства и спокойствия.

Маленький отряд из двенадцати человек спустился во двор. Высокий солдат городской стражи, шедший впереди, уверенно повел их под галереей к левой стороне двора, к дверям в конюшни. Пройдя по проходу между стойлами, вошли в клеть, где хранилась сбруя. Для двенадцати тут было маловато места. Солдат отпер небольшую дверь. Впереди виднелась еще одна. Как сообразил Айса, она выходила на улицу. А слева от нее внутри стены уходила вверх и вниз лестница. Наверху виднелось квадратное окно, из которого на ступени падал яркий дневной свет. Ступени же, ведущие вниз, постепенно пропадали во мраке.

«Туда мы и пойдем», — понял Айса.

Второй солдат взял пару факелов, стоявших в углу клети, зажег один, и возглавил путь. За ним двинулась бардесса Мирьенде. Айсу поразило ее лицо. Взгляд ее словно остановился. Она будто не дышала. Если это и есть знаменитый «покой барда», то страшноватое это зрелище. Он коротко оглянулся на Талина. С ним было то же самое. Лицо его превратилось в застывшую неживую маску. Онда шел сзади, и Айса порадовался, что не видит его лица. Он задрожал. Авера подтолкнул его, и Айса начал спускаться по ступеням, следом за мрачновато-красным пламенем факела.

В конце коридора они остановились. Тупик. Авера протиснулся вперед, внимательно рассмотрел стену где-то в правом углу, и нажал ладонью на красный камень. Часть стены с низким пугающим шорохом повернулась, и солдат с факелом вместе с госпожой Мирьенде нырнули во тьму.

Здесь было гораздо холоднее и просторнее, чем в низком пыльном коридоре. Пахло сырой землей. Темнота скрывала, судя по ощущениям, огромное пространство, в котором странным образом изменялись звуки. Айса начал задыхаться от мрака, который даже факелы не могли рассеять, когда вдруг слева и сзади загорелся ровный зеленоватый свет. Он обернулся. Это светился небольшой фонарь на шесте в руке у Талина. Лицо барда в зеленоватом свете казалось почти нечеловеческим. Айса невольно посмотрел на тень барда. На неровной стене пещеры тени менялись чудовищно, и понять ничего было нельзя.

Зато было понятно, что оказались они в большом и довольно низком подземелье. От входа в темноту уходила натоптанная тропа. Пол был глинистый и мокрый, в низинах стояли лужи, где-то журчала вода, где-то капало. Откуда-то издали шел ровный низкий шум. Река?

Солдат затушил факел и поставил его возле входа. Подобрался и ловко, по-звериному пошел в темноту. Талин встал последним, освещая дорогу на много шагов вперед.

Они все шли и шли. Страх ушел, сменившись нудным ожиданием. Айсе показалось, что они идут уже целую вечность. Спросить кого-нибудь, что происходит, куда они идут, зачем, он просто боялся. Нельзя было нарушать живую, пугающую тишину пещеры. Это все страшно напоминало испытания, которые он проходил, когда его принимали в охотники. Есть условия, которые нельзя нарушать. И он понимал, что надо сейчас просто молчать и идти. Молчать и идти. И как можно меньше шуметь.

Через тысячу лет они вышли к большому ровному потоку, забранному в каменную трубу. Вдоль трубы тянулся узкий карниз, на который все они и вышли, и пошли гуськом. Вода в трубе тошнотворно воняла, по ней то и дело плыла всякая дрянь, и Айса понял, что они в городских стоках. Справа и слева часто попадались выходы других труб, поменьше, а то и поднимающиеся куда-то вверх пологие проходы в человеческий рост. Иногда откуда-то падал дневной свет.

Через некоторое время господин Авера приказал остановиться. Они расположились в сухом проходе перекусить. Двое солдат и госпожа Мирьенде стояли на страже.

— К ночи будем, — сказал Талин.

Авера только кивнул.

Когда идущий впереди солдат поднял руку, Айса даже вздрогнул, словно его разбудили. Он отупел от пути, он ни о чем не думал и ничего не боялся. Даже не замечал ничего по сторонам. Сейчас кровь мгновенно ударила в голову, сердце запрыгало. Что, что, что там?

Талин быстро погасил фонарь. Айса еще успел заметить, что они стоят в каком-то коридоре, поднимающемся вверх, и что впереди видны старые, полуразвалившиеся ступени. Потом свет погас. Некоторое время он ничего не видел, и весь обратился в слух. Откуда-то спереди и сверху слышались тихие голоса, но сколько там человек и что они говорят — не разобрать. Он стоял, не шевелясь, только рука медленно нащупывала рукоять короткого меча, а левая искала кинжал. Затем глаза привыкли к темноте, и он понял, что спереди идет рассеянный слабый свет, и в кирпично-красном прямоугольнике на стене медленно передвигаются тени. Он обернулся. В темноте светилось мертвенно-неподвижное лицо госпожи Мирьенде. Она чуть подтолкнула его и сама проскользнула вперед. Следом прошли Авера и шестеро солдат. Талин подошел ближе, но все равно держался сзади. Трое солдат остались с ним, охранять подходы с тыла.

«Иди сюда», — послышалось у него в голове. Видимо, не у него одного, потому, как он, Авера и солдаты подтянулись к тому месту, откуда на стену падал свет. Краем глаза он увидел почти правильно круглое помещение, вырезанное в красном камне скалы. В тусклом свете четырех факелов и воздух, и темнота казались багряными. Четыре ступени спускались амфитеатром к каменному кругу, что там было в самом его центре — Айсе не было видно, тем более, что свет от четырех факелов загораживали люди. Айса вздрогнул.

Это были дети.

Подростки. Их было около двадцати, все они были одеты одинаково, кроме одного, в длинном белом одеянии. Вроде тех, что встречали свиту Тианальта во время его въезда в столицу. Те, что стояли сзади, были старше остальных, лет пятнадцати, и они были вооружены, и хорошо вооружены. Здесь же присутствовали и несколько взрослых, тоже вооруженных. И, к ужасу Айсы, там было еще и существо с бесстрастным серым лицом, круглыми желтыми глазами и красными губами. Оно было нагим, на шее его был большой тяжелый ошейник с цепью, конец которой держал в руках красивый темноволосый бледный мужчина.

Айсе казалось, что его учащенное дыхание слышно всем и каждому. Сердце прыгало в груди. Но потом он услышал в головсе странную, завораживающую мелодию и почти различимые слова. Это успокаивало. Айса понял, что это кто-то из бардов. Сейчас он и увидит их силу.

Авера поднял три пальца и дважды сжал кулак. Потом поднял еще два пальца. Тридцать два, понял Айса. Слишком много. Госпожа Мирьенде оскалилась, Айса никогда не видел такого зверского выражения на женском лице.

— Давно, давно, еще до Грозовых Лет земля держалась на жертве. Чтобы стояла крепость, под стеной зарывали жертву. Чтобы стояла земля, нужна жертва. Земля изголодалась за долгие века. Мы исправим все. Одна никчемная, пустая жизнь за жизнь многих. Мы пришли подтвердить договор и получить силу.

— Мы пришли подтвердить договор и получить силу, — послышались юные голоса.

Айса понял, что они глубоко, яростно верят в правоту своего дела.

Девочка в белом одеянии впереди всех подняла вверх нож. Треугольное широкое лезвие кроваво блеснуло в свете факелов.

— Заключи же свой договор, юная, — сказал мужчина. Откуда-то из темноты двое юных подтащили невзрачного мужичонку, вонявшего так, что Айса даже отсюда почуял его смрад. Он был не то пьян в стельку, не то в забытьи.

— Одна никчемная жизнь за жизнь многих.

У Айсы желудок начал толчками ползти к горлу. Он отвернулся. «Почему мы не нападем прямо сейчас? Неужели им надо досмотреть до конца?»

Барды действительно хотели досмотреть до конца. Они смотрели молча, как девочка выпила крови с ладони. Как изменились ее глаза. Как потом она вырезала мертвецу язык и протянула на ноже ойха, улыбаясь, словно кормила любимую собаку. А остальные стали тесниться ближе к середине, тянуть руки к крови, бормоча — «договор, мы подтверждаем, дай нам силу, договор, силу…»

«Прямо как голодные свиньи к чану…», — он вздрогнул от внезапного осознания. Они тянулись туда, в середину, жадно шевеля ноздрями, словно стремились к кормушке. К жратве. У Айсы противно потяжелело внизу живота. «Они даже не стерегутся. Они не боятся, или так жрать хотят? Может, и Майюхитта был таким же, как они… он не был ойха, он был таким же… человеком он был!» Айсу раздирало омерзение, ужас, ненависть, желание убивать, нарастало волной, надо было выплеснуть, заорать…