Но Артур и тут не смутился, расцвёл улыбкой, слегка снисходительной.

– Алик, не шантажируй! А то разлюблю.

И заскакал дальше, бодренько и беззаботно. Надеялся, что оставит Алику в смятении, раздираемую вопросом: «Серьёзно он про любовь или шутит как всегда?». Но Алика-то давно постановила и утвердила для себя: шутит! Только Милка со всей своей наивностью и искренностью увидела нечто особенное.

– Между прочим, он недавно со своей очередной девушкой расстался.

– И что?

Милка тоже заскакала вниз по лестнице – у них с братом похоже получалось – чтобы не смотреть Алике в глаза.

– Ну круто бы было: мой брат с моей подругой.

Она улыбалась, скорее всего, но прятала от Алики и эту свою мечтательную улыбку.

– Глупости! – отрезала Алика. – Не смеши. И вообще я не собираюсь быть у него ещё одной очередной.

Милка остановилась, развернулась. Во взгляде ни насмешки, ни какой-то задней мысли, полные честность и открытость.

– Ты бы не стала очередной. Мне кажется, он с другими потому так быстро и расстаётся, что слишком много о тебе думает. Просто не решается. Ты же для нас почти как родная.

– Чушь какая!

Алика полагала, что подруга правильно поймёт: слова её относятся к первой половине Милкиной тирады. А последняя…

От последней стало теплее на душе и сердце как-то особенно стукнуло. Алика отвела глаза, посмотрела на выкрашенную в весёленький голубой стену подъезда.

– И хватит тут стоять. В школу опоздаем.

Домой девушки возвращались по отдельности. У Милкиного девятого отменили последнюю физкультуру, а у одиннадцатого Алики – полных шесть уроков и дополнительное занятие по математике. Поэтому Алика шла одна и думала о чём угодно, кроме дороги. Маршрут со всеми его особенностями прочно сидел в памяти, ссылка на него открывалась автоматически, стоило выйти из дверей школы: с крыльца налево, выходишь в ворота, потом направо, по дорожке между домов, мимо детской площадки, дальше – опять дворы, равноценные, и можно выбирать в зависимости от настроения, в какой из них сворачивать. Что в тот, что в другой – без разницы, в конце концов всё равно окажешься на бульваре, а уже по нему топаешь до дома.

Чаще всего Алика и Милка выбирали тот двор, который располагался правее. Он смотрелся гораздо симпатичней. Несколько качелей и ряд старых яблонь, которые в мае густо покрывались розовато-белой пеной цветения. Красота.

Левый – скучен и уныл, больше похож на заброшенный пустырь. Дома обращены в него задними фасадами, поэтому из достопримечательностей тут вместо качелей трансформаторная будка, вместо яблонь – большущий круглый мусорный контейнер, напоминающий наружный вход в какое-то таинственное подземное сооружение. Возле него постоянно сваливали крупногабаритный хлам: то старую мебель, то отслужившую своё бытовую технику, то строительные отходы. Со стороны детской площадки неприглядный двор прикрыт углом соседнего дома, и чтобы попасть в него, нужно сделать несколько лишних шагов. Добавочный незачётный пункт.

Естественно, что прохожие предпочитали правый двор. Но сегодня Алику потянуло в левый. Совершенно непонятно почему, но вот понесло и всё. Алика даже не сразу осознала, что ноги повели себя непривычно, взяли влево, хотя стрелка на внутреннем навигаторе твёрдо указывала вправо. Очнулась от мыслей, упёршись взглядом в сломанный холодильник, раздражающий яркой белизной в обычном сумраке со всех сторон закрытого от солнца двора, удивилась. Но не поворачивать же назад.

Собственно, какая разница, где идти. Вряд ли Алику хватит эстетический удар от созерцания помойки. А дальше будут раскидистые ивы над неширокой выложенной плиткой тропинкой и металлическая беседка в чешуйках почти совсем облупившейся тёмно-зелёной краски. Всегда пустая в это время. Но сегодня всё складывалось не как обычно.

– Милка! – Алика сначала неподвижно замерла от изумления, а потом торопливо рванула с места. – Ты чего тут делаешь?

Подружка вскинула голову, убрала руки от лица, и Алика мгновенно разглядела и припухшие веки, и покрасневшие глаза, и мокрый блеск на щеках.

– Милка, что с тобой? Тебя кто-то обидел? Милка!

Алика присела перед подругой, осторожно обхватила влажные от долгих слёз ладони и мгновенно почувствовала, как с силой впились ей в руки Милкины пальцы.

Наверное, точно так же цеплялся бы утопающий за призрачную соломинку спасения. Вот и Милка не до конца верила, что Алика не мираж, не галлюцинация, проверяла на материальность и надёжность. Потому что и взгляд её впился в Алику, одновременно с надеждой и недоверием: «Это действительно ты?».

– Да что с тобой произошло?

Милка беззвучно шевельнула губами и всхлипнула, а потом всё-таки сумела выговорить:

– Я не знаю. Я ничего не понимаю. Алика, что со мной?

Почему по дороге домой Милка свернула не в тот двор, через который они чаще всего проходили с Аликой, она тоже толком не могла объяснить. Вроде бы услышала, как кто-то позвал: «Сюда! Иди сюда!», но толком не смогла разобраться, прозвучали эти слова в реальности или только в её голове, в её воображении. Однако поддалась внушению, свернула налево, а после тысячу раз пожалела.

Когда Милка поравнялась с круглым контейнером, ей стало немного не по себе. Вроде бы без причины. Выброшенный холодильник вовсе не выглядел угрожающе, наоборот, будто намекал: «Чувствуй себя как дома. На родной кухне». Но Милка неуверенно остановилась.

Может, пойти назад? Если не нравится путь, стоит ли его продолжать? Дело же не в принципах, и не надо никому ничего доказывать.

Подумаешь, померещился какой-то голос! На самом деле – пусто здесь. В смысле, ничего особенного или непривычного. Холодильник – не в счёт. И никого.

Милка развернулась, прошла несколько метров, вступила в проход между углами двух соседствующих домов, но оказалась не перед детской площадкой, а вновь перед мусорным контейнером, большущим и круглым, похожим на наружный вход в какое-то таинственное подземное сооружение. И холодильник стоял рядом, старый, с вмятиной на боку, с обрывком электрического провода, очень напоминающим лысый крысиный хвост.

Милка, конечно, удивилась, засомневалась в себе. А точно она развернулась и ушла отсюда? Может, все эти действия ей тоже померещились?

Она предприняла вторую попытку покинуть неприятный двор, но опять оказалась перед мусорным контейнером. И на этот раз к её удивлению примешался страх.

Что происходит?

Больше Милка не стала возвращаться, ринулась вперёд, по плиточной тропинке между выпускающих свежие листочки ив. Шла и шла, шла и шла, а тропинка всё не кончалась. За ивами белели кирпичные стены домов, слепо поблёскивали тёмные окна.

От быстрой ходьбы закололо в боку, и Милка остановилась перевести дыхание, огляделась по сторонам, и тут наконец-то поняла, отчего ей стало не по себе в этом ужасном дворе.

Тишина. Абсолютная тишина, которой никогда не бывает в городе. Ни шелеста ветра в древесных ветвях, ни пересвистов птиц, особенно шумных весной, и никаких звуков извне. Они же обязательно долетают! Даже в самый пустынный двор. Тарахтенье проезжающих по улицам автомобилей, далёкие голоса. Да мало ли что ещё! И никакого движения. Одна Милка суетиться, а всё остальное даже не шелохнётся: ни тонкая травинка, ни нежный листочек. Только густое марево дрожит над головой.

Обычно такое бывает в сильную жару, воздух будто плавится над раскалённым асфальтом. Но сегодня прохладно.

Или нет. Очень душно.

У Милки закружилась голова, в ушах зазвенело до боли.

Сможет ли она хоть когда-нибудь выбраться из этого странного места?

Милка стиснула ремень висящей на плече школьной сумки.

А если позвать на помощь?

Хотя, как объяснить, где она и почему не способна самостоятельно добраться до дома? Признаться, что заблудилась в знакомом дворе? Но разве он – знакомый? А если её надо искать, то где?

Всё-таки Милка достала телефон. Руки дрожали, и мобильник едва не выскальзывал из вспотевших пальцев. Милка жала на кнопки, но экран оставался безжизненно чёрным.