— И что же? — поинтересовался Николай.
— Если бы это был психом, то при попадании никакой крови не обнаружилось бы, а сам он, вероятнее всего, дезинтегрировался, поскольку его квазимолекулярная структура весьма неустойчива к экстремальным воздействиям, — глухо пробормотал ученый.
— Идеальный способ! — не выдержал я. — И простой, как амеба!
— Так, — Берест потеребил кончик носа, — Антон Аркадьевич, а теперь потрудитесь объяснить, что такое психом?
— Да-да, — Вольский вздохнул и выпрямился в кресле, хлопая себя по карманам. — Дайте, пожалуйста, сигарету, господин Котов.
Я протянул ему «Монте-Карло», он долго терзал свою зажигалку, наконец прикурил и глубоко затянулся.
— Видите ли, господа, психом — суть душа человеческая в чистом виде. Точнее — психокинетическая эманация биополя, имеющая все психометрические характеристики данного, конкретного индивидуума. Я понятно изъясняюсь?
— М-мм, не совсем, — покрутил головой Берест, а я пожал плечами:
— Думаю, профессор имел в виду как бы копию личности без материальной оболочки, верно?
— И да, и нет, — Вольский вскочил и принялся расхаживать по комнате, потирая виски и лоб, как бы стараясь вспомнить все подробности случившегося. — Мы работали над модулированием зет-излучения Чижевского, считая его ключом к психоэмоциональной матрице всех живых существ, пытались создать нечто вроде теории Единого поля биосферы… Была сконструирована камера Жизни… Получены отличные, даже ошеломляющие результаты на животных — крысах, кошках, обезьянах… «Голубая дымка в розовом рассвете…» Слишком все шло гладко! Слишком!..
— А потом? — тихо спросил Николай. — Понадобился доброволец?
— Д-да… — медленно проговорил Вольский, останавливаясь перед ним, и не один…
Он снова зашагал по гостиной, стряхивая пепел куда попало.
— Только ни черта у нас не получилось с ними! Ни черта! — ученый распалялся все больше. — И теория — кувырком, и деньги — по ветру, и тему под сукно!.. Я пытался отстоять группу, доказывал, что для работы с людьми требуется большая интенсивность облучения, другая резонирующая частота и так далее, но… — Вольский ткнул окурок в хрустальную пепельницу на столе и замолчал.
— И что же случилось? Ведь это произошло в лаборатории случайно, не так ли? — мягко продолжал наседать Берест.
— Да-да, конечно, вы правы, — Вольский с силой сдавил ладонями виски. — Все великие открытия происходят случайно или по наитию. У нас тогда не сработала экранировка, но установка была тут же автоматически обесточена — время экспозиции составило каких-нибудь пять-шесть секунд, а сам радиан излучения, мы тут же подсчитали, мог накрыть лишь парк, да пару ближайших кварталов… — он резко остановился и схватил Николая за куртку. — Но ведь мы до этого не получили ни одного положительного результата!
— Все равно вы обязаны были сообщить обо всем случившемся в управление экологической безопасности! — жестко оборвал его Берест. — А вы вообще скрыли аварию!
— Господин комиссар, вы должны понять меня, как специалист специалиста, это же был уникальный незапланированный случай получить ценнейшую информацию по нашей проблеме. Ведь ни на что-либо подобное мы никогда бы не получили разрешения!
— «Победителей не судят»? — хмыкнул Николай, но тут же резким толчком выдал главный вопрос: — Когда появились эти ваши… психомы?
— На третий день после аварийного пуска, — Вольский попросил еще сигарету, снова терзал зажигалку, бросил, полез за спичками, наконец закурил и продолжал. — Это оказались двойники наших сотрудников, хотя мы и отметили некоторую их самостоятельность в поведении, но это никого не обеспокоило, поскольку психомы были малоактивны, и им постоянно требовалась энергетическая подпитка от установки. В противном случае — мы установили это эмпирически — происходил быстрый распад квазимолекулярной структуры, то есть психом как бы таял в воздухе.
— И все-таки, почему вы не приняли соответствующих мер и не сообщили обо всем властям? — продолжал наседать на ученого Берест.
— Да поймите же вы, ведь это бесценная информация, дар Фортуны! Пользу надо извлекать из всего! По крупицам собирать… — Вольский уже бегал по комнате, размахивая руками.
— Было бы счастье, да несчастье помогло?! — я вдруг рассвирепел. — А вы в курсе, что ваши психомы людей убивают?
Это было почти озарением, вспышкой, а они оба уставились на меня, как на сумасшедшего.
— Коля, дело Закревской закрыто! — меня понесло. — Энни-Шоколадку прикончил собственный психом! А Гурвич видел эту драку! Представляешь картинку?.. Я бы от такого тоже, наверное, сбежал.
— П-позвольте?!.. — на профессора было жалко смотреть. — Это шутка?!.. Вы не имеете права так…
— Увы, Антон Аркадьевич, — Берест весь подобрался, как лев перед броском: клиент раскололся — значит, надо брать его тепленьким, выкачивать максимум информации, пусть даже моя догадка окажется в последствии ошибочной. — Одно убийство уже произошло, могут случиться еще, так что настоятельно рекомендую вам обдумать прямо сейчас, как прекратить дальнейшее распространение этой… заразы. Вы ведь не будете отрицать, что ваш так называемый эксперимент вышел за рамки, если не сказать хуже?
— А вы ничего не путаете? — Вольский жалобно смотрел то на одного, то на другого. — Может все-таки совпадение, трагическая случайность?..
— У нас есть свидетель, — напомнил ему комиссар.
— Да?.. Конечно… Ну что ж… — профессор снова потянулся за сигаретами, прикурил, ломая спички, вздохнул, глотая дым. — Видите ли, мы все же предприняли некоторые меры предосторожности сразу, как только появились психомы. Нам удалось выявить частотный модуль, привлекающий их наподобие «манка», и мы посчитали это достаточным. А вот теперь оказывается, что — нет…
— Получается, что психомам не больно-то нужна эта ваша подпитка, — я все еще кипел от злости. — И не душа это вовсе, скорее — изнанка!
Эта мысль тоже родилась как бы по наитию, но Вольский мгновенно среагировал на нее, даже курить перестал. С минуту он в упор разглядывал меня, будто видел впервые, потом кровь медленно отлила от его лица. Берест, внимательно наблюдавший за ним, тут же продолжил допрос:
— Итак, Антон Аркадьевич, можете ли вы, как руководитель исследований, дать мне, как представителю власти, гарантии о безопасности проводимых вами экспериментов для жителей города?
— Господа, — Вольский изо всех сил старался не потерять самообладание, но это ему плохо удавалось: пальцы мелко дрожали, желваки на скулах напряглись и побелели, — психомы, по нашим наблюдениям, были отмечены лишь у двух-трех процентов облученных. Но ведь уже одно это знаменательно! — он попробовал укрепить голос, но связки предательски не выдержали и дали «петуха», профессор закашлялся. — Извините… Появилась возможность избавить человека от пороков, мешающих жить в гармонии с людьми и природой, познавать окружающий мир, не нанося ему вреда! М-да… А справляться с ними просто: достаточно нарушить частотно-модульную квазимолекулярную структуру и психом рассеется в пространстве.
— Вы чего-то не договариваете, Антон Аркадьевич, — с сомнением покачал головой Берест. — Если вы считаете психомов неопасными, почему же стреляли в господина Котова?
— Вы правы, — Вольский окончательно сник и затравленно посмотрел на комиссара. — Мы… мы недавно заметили: они начали вести себя! А когда один из них бросился на лаборанта, пытавшегося отключить установку, стало ясно, что эксперимент… — он обреченно умолк.
— Это была женщина? Психом, который напал на лаборанта? — резко спросил я, толком и сам не понимая, откуда взялась эта убежденность.
— Д-да… Откуда вы знаете?! — Вольский непонимающе уставился на меня. — Понимаете, — вдруг заторопился он, — к нам незадолго до… м-мм, аварии пришла новая сотрудница, психолог, Надежда Селимова. Красивая молодая женщина, умница, она как-то сразу влилась в коллектив, вникла в проблемы лаборатории, высказала несколько весьма ценных соображений по поводу модуляции установки… — профессор задумчиво подергал себя за подбородок. — Единственной, пожалуй, неприятной чертой ее характера я назвал бы холодность. Да, именно холодность, буквально во всем: в общении с коллегами, в решении проблем, в отношении к мужчинам… И вот когда появились психомы, Надя первая высказалась, что, мол, мы, то есть люди, ученые, пока еще не доросли до понимания сути явления, а потому про него надо забыть до поры до времени.