Сегодня было пасмурно и казалось, что залив налился серой свинцовой тяжестью. Рваные тяжелые облака спрятали газпромовский небоскреб, и горизонт был едва различим. Ивану почему‑то сейчас пришло в голову, что, наверное, при строительстве этой башни украли столько, что позавидовал бы основоположник питерского воровства Сашка Меньшиков. А уж этот соратник Петра Великого отправил в голландские банки почти годовой российский бюджет.

«Ничего в стране не изменилось», – грустно подытожил он свои размышления.

Еще до командировки в Испанию Иван думал, что пора увольняться. Но не из‑за выгодного предложения матери, которая материнским чутьем почувствовала его настроение. И не только потому, что давно понял, что занимается не защитой Отечества, как мечтал с детства, глядя на отца, а участвует в разборках каких‑то полумафиозных транснациональных финансовых групп.

Главной причиной, из‑за которой ему захотелось изменить свою жизнь, была Маша – девушка, с которой он познакомился три месяца назад, когда только переехал в Санкт‑Петербург.

Она тоже была приезжая. Родилась в небольшом поселке на берегу Онежского озера. Сколько себя помнила, Маша мечтала быть актрисой. Пока она росла, Дом культуры, куда она ходила в театральный кружок с первого класса, закрыли и начали восстанавливать женский монастырь. В поселке еще работал старый лесопильный завод, открытый лет двести назад питерскими купцами. В 1918 году после революции завод национализировали. Почти все жители поселка так или иначе были с ним связаны. Кто‑то там работал, кто‑то учил детей заводских рабочих, кто‑то лечил. А недавно завод обратно приватизировали. Новые собственники набрали на работу непьющих и неприхотливых мигрантов из Средней Азии. Местные, кто смог, разъехались по большим городам. А те, кто остался доживать здесь, перебивались на нищенские пособия, что‑то выращивая на огороде, что‑то вылавливая в озере или собирая в лесу.

Маша, скорее всего, так и осталась бы в деревне рядом с матерью, местным фельдшером, если бы та сама, понимая какие перспективы ждут ее дочь, чуть ли не вытолкала ее поступать в Санкт‑Петербургский институт культуры. Больше всего на выбор повлияло наличие общежития при институте и то, что в этом общежитии работала хорошая знакомая мамы, которая могла присмотреть за Машей.

Но долго приглядывать не пришлось. Уже на втором курсе Маша вышла замуж. Все произошло неожиданно даже для нее самой. Думать, что причиной были деньги, ей не хотелось. Да и не было таких уж больших денег у молодого инженера с Васильевского острова. Зато была хорошая квартира, оставшаяся от бабушки и вполне приличная для Питера зарплата.

Маша решила, что любовь не главное в жизни и быть хорошей матерью и женой она сможет и без нее. Правда, завести детей они решили только после того, как Мария закончит институт.

Первый год упрекнуть ее было не в чем. Муж души в ней не чаял. О такой заботливой бережливой скромной жене он даже не мечтал. Маша сама сделала небольшой ремонт в квартире. Завела кошку. Прочитала кучу литературы для будущих мам со всевозможными советами и рекомендациями и книг по домоводству, как правильно и экономно заниматься домашним хозяйством. Даже попробовала вышивать бисером.

Но однажды после ужина, записывая в тетрадь дневные расходы, она вдруг ясно осознала, что живет не своей жизнью. И в эту же минуту она почувствовала, что жить без любви невозможно. И как будто рельсы, по которым ехал паровозик их семейной жизни резко закончились. Маша вспомнила, что хотела стать актрисой, сниматься в кино, ходить по красным дорожкам кинофестивалей. И главное, хотела любить, как в кино и книжках: восторженно и трагично, неистово и безрассудно, парить от счастья и страдать от боли.

Она закрыла свой бухгалтерский журнал, прошла в ванную, включила воду посильнее, чтобы никто ничего не услышал, и заплакала.

* * *

Утром она не пошла в институт, а свернула в свой любимый сквер около Смоленки. Без каменных набережных река текла свободно и естественно. Старые ивы опускали в воду длинные ветки. Здесь Маша чувствовала себя как дома в деревне. Там за поселком тоже лениво текла река, чуть дальше за лесом, впадая в Онежское озеро.

Иван сидел на скамейке, вытянув ноги, и с мечтательной улыбкой наслаждался ярким весенним солнцем. Маше он понравился еще издалека. Если бы ее спросили «чем» – она бы не нашла что ответить. Но если бы он не заговорил первым, то она бы сделала это сама. Ей не пришлось искать повод для этого: Иван ее опередил.

– Мне показалось, что если вы пройдете мимо, то произойдет что‑то непоправимое.

Маша не стала ничего отвечать, но остановилась, дожидаясь продолжения фразы. Она надеялась, что если он сумеет найти нужные слова, то вся ее жизнь изменится. Иван встал. С наслаждением почувствовал запах ее рыжих, разогретых солнцем волос, и показал рукой в том направлении, откуда она пришла.

– Когда вы появились из‑за того поворота, я заметил как изменилось ваше лицо. Оно засияло. Вы то улыбались, то прятали улыбку, но с этого мгновения вы уже знали, что идете именно ко мне. И знали, что наконец‑то нашли кого искали.

Маша оглянулась и посмотрела куда он показывал. На мгновение она закрыла глаза. Почему‑то ей хотелось сказать: «Да, все именно так». Но она сделала усилие и ответила по‑другому:

– Не слишком ли вы самоуверенны? – спросила она. – Посмотрите внимательно, – Маша всегда старалась объяснить все четко и понятно, даже  когда этого не требовалось, – я вышла из‑под тени деревьев липовой аллеи на яркое солнце, поэтому лицо, как вы сказали, «засияло». А потом я никак не могла привыкнуть к яркому солнечному свету и от этого улыбалась. Но вы всего этого видеть не могли: отсюда далеко. К тому же вы смотрели себе под ноги, греясь на солнце как мартовский кот. И пока я шла, думали, как со мной познакомиться, – Маша сделала паузу, повернулась к Ивану, посмотрела снизу вверх ему в глаза и неожиданно добавила: – А непоправимым было бы то, если вы бы так и не решились.

За эти несколько секунд она решила, что этот молодой человек, мгновение назад абсолютно незнакомый, ей послан судьбой после бессонной вчерашней ночи. И потерять его она не имеет права.

На мгновение у нее мелькнула мысль: «Маша, ты хорошо подумала?» Но тут же она сама себе и ответила: «Думают пусть те, кому это положено, а я женщина – я не думаю, я чувствую. И сейчас я чувствую, что делаю все правильно».

Они немного погуляли. Оба чувствовали себя неловко и больше молчали. Так бывает, когда чувства и мысли ушли гораздо дальше сделанных дел. Маша собирала выскочившие повсюду из зеленой травы желтые одуванчики и плела из них весенний венок.

– У меня есть предложение, – сказал Иван, когда они дошли до конца аллеи. – Есть один способ узнать друг друга чуть быстрее.

– Надеюсь, вы не предложите заняться сексом вон в той беседке, – Маша остановилась. – Даже предложение выпить водки выглядело бы более оригинально.

– Нет, конечно. Но нам придется поехать за город. Вы согласны?

«Я бы, может быть, и на беседку согласилась и на водку», – пронеслось у Маши в голове неожиданная веселая мысль.

– Если вы обещаете к вечеру вернуть меня в целости и сохранности, то я не против, – без ложного жеманства ответила Маша и водрузила венок молодому человеку на голову.

– Я, конечно, постараюсь, – пожал плечами Иван, – но обещать не могу. Мы же хотим узнать лучше друг друга, а для этого придется чуть выйти из привычной реальности.

Через полчаса они вышли из такси у маленького синего деревянного домика на краю леса. Иван постучал. Дверь резко распахнулась и из нее вывалился крупный мужчина. От него прилично попахивало перегаром, и Мария подумала, что пить ей сегодня все‑таки придется. Но мужчина, не приглашая их в дом, спрыгнул с крыльца и быстро пошел куда‑то в сторону.

– Только не как в прошлый раз, – видимо продолжая какой‑то разговор, крикнул он на ходу. – А то я тебя больше не допущу…