– Емельян Фёдорович, мне нужно с вами поговорить наедине.

Они отошли в сторону, чтобы никто даже случайно не смог подслушать их разговор.

– Наш комиссар ничего не понимает в военном деле, – сказал Шмелёв. – Но вы, Емельян Фёдорович, вы должны же видеть, что вывод частей из города может стать фатальной ошибкой! Мы сильно распылили свои силы, это может нарушить управление армией, и тогда белым не составит большого труда обойти наши позиции и занять Уфу.

Елагин помолчал, потом посмотрел на начальника штаба и тихо произнёс:

– Именно на это я и надеюсь.

Шмелёв опешил; сначала он подумал, что ослышался, но спокойный и уверенный тон Елагина не оставлял никаких шансов на иное понимание сказанного.

– Значит, это не ошибка, – обречённо выдохнул Шмелёв.

– Нет, Михаил Степанович, не ошибка, – подтвердил Елагин. – Чехословаки должны появиться здесь через день-два. Уфа падёт без боя… И буду с вами откровенен. Я специально принял должность командующего армией, чтобы подготовить сдачу Уфы.

– Но… как?! – Шмелёв отступил на полшага.

– ЦК партии эсеров командировало меня в Красную Армию на подпольную работу. Я социалист, я всегда верил в социализм и считал, что с момента Февральской революции у России появился реальный шанс стать народным демократическим государством. И я сделаю всё от меня зависящее, чтобы у нашей страны этот шанс не украли.

– Вы не верите большевикам?

– А вы верите? – Елагин зло прищурился, непроизвольно повысив голос.

Шмелёв нахмурился.

– Я не политик, я военный, – глухо откликнулся он.

– Сейчас в России невозможно быть вне политики, – ответил Елагин. – И вы должны определиться, с кем вы? С народом или с кучкой профессиональных обманщиков? Для большевиков не существует России, а есть лишь территория для их бесчеловечных экспериментов. Можно ли верить людям, которые желают поражения своей стране в войне с внешним врагом и используют заложников и террор как инструмент давления на общество?

– Может быть, вы и правы, Емельян Фёдорович, – медленно, с растерянностью в голосе сказал Шмелёв и добавил: – Только всё равно это больше похоже на предательство.

– Для меня предательством будет продолжение службы в Красной Армии, – парировал Елагин.

Начальником штаба овладело смятение.

– Зачем вы мне всё рассказали? – сказал он с непонятной досадой. – Вы не боитесь, что я сообщу об этом Фридовскому?

– Боюсь, но всецело полагаюсь на вашу офицерскую честь, – ответил Елагин. – Вы не можете не признать, что я преследую благородную цель. Я, как могу, помогаю России не упасть в большевистскую пропасть, и хочу, чтобы вы были вместе со мной.

Шмелёв опустил голову.

– Я не могу.

– Но вы же офицер, – с упрёком промолвил Елагин. – Признайтесь, наконец, себе в том, что…

Начальник штаба не дал договорить Елагину.

– Я не могу, – повторил Шмелёв и спросил: – У вас есть семья?

– Нет, – признался Елагин.

– А у меня есть. И потому я не могу пойти с вами, – сказал Шмелёв. – У меня жена и двое маленьких сыновей в Москве… И для меня они дороже всей России.

Шмелёв повернулся. Уходя, он лишь буркнул:

– И будь, что будет…

Когда Шмелёв ушёл, к Елагину приблизился наблюдавший издалека за их разговором человек в тёмной гимнастёрке. Это был адъютант командующего Сергей Мухин.

– Вы всё ему рассказали? – коротко спросил Мухин.

– Да.

– Он с нами?

– Отказался.

– Может…

– Нет, – категорично отрезал Елагин. – Не трогайте его. Он будет молчать.

Через два дня к Уфе подошли чехословацкие части капитана Чечека. Накануне в ночь командующий армией Елагин, его адъютант и ещё несколько человек из штаба армии исчезли. Узнав о том, что командующий армией сбежал, уфимский гарнизон красных буквально растаял на глазах. Запоздалая жестокость Фридовского, который пытался восстановить дисциплину расстрелами, уже ничего не могла изменить. Солдаты массово дезертировали, бросали оружие и, срывая красные звёзды, разбегались по домам или в одиночку и группами покидали Уфу. Отчаявшись что-либо изменить, испуганный Фридовский вместе с чекистами укатил из города на авто, бросив на произвол судьбы штаб армии. И только организованные действия Шмелёва позволили эвакуировать штабистов и оставшихся бойцов из города буквально за полчаса до вступления в него авангарда чехословаков. Красная Уфа пала без сопротивления.

По прибытии в Самару Елагин был принят как герой эсеровским правительством Комитета членов Учредительного собрания – КОМУЧа, – и тут же вступил в Народную армию Поволжья. В июле от красных был освобождён Хвалынск, и Елагин стал командиром белых частей Хвалынского района.

В бригаду Елагина вошли весьма разношёрстные военные формирования. Их боевым центром стали рота чехословаков и сотня оренбургских казаков. Основные же силы бригады были сформированы из добровольцев Поволжья. Это были офицеры, гимназисты, студенты, мещане и даже рабочие – все те, кто решил с оружием в руках выступить против большевиков. Было много местных крестьян, объединённых в отдельные отряды. Спасаясь от красной мобилизации, они добровольно вступали в белое ополчение. Мужики из большого и богатого городка Балаково составляли самое крупное воинское подразделение в бригаде Елагина. Красные успели их чем-то сильно обидеть, и потому балаковские мужики отличались особой решительностью и стойкостью. У Елагина была и своя артиллерия – две пушки старого образца, которые при стрельбе сильно подпрыгивали, производя много шума, но совершенно не отличались точностью.

Дисциплина в частях держалась исключительно на сознательности добровольцев и авторитете руководителей. В Народной армии погоны были упразднены, отличительным знаком белоармейца стали георгиевская ленточка на околышке фуражки и белая повязка на левом рукаве; званий тоже не было, к вышестоящему обращались просто «командир».

Боевое крещение вновь образованная бригада Хвалынского района приняла на следующий день после своей организации. Около деревни Васильевка произошёл скоротечный бой. Красные, потеряв несколько человек убитыми, поспешно отошли за Волгу, бросив пару пулемётов и исправное орудие. Успешное начало вдохновило белых. Скоро из Самары пришёл приказ о наступлении на город Вольск, который занимали части красной бригады под командованием Василия Чапаева.

Стремительное продвижение подразделений Елагина, поддержанное Волжской речной флотилией, не дало красным укрепить оборону города. Подойдя рано утром к Вольску, белые сразу же развернули свои силы в поле и начали обстрел позиций противника из орудий. Красная артиллерия ответила.

Елагин расположился на холме и наблюдал за довольно бестолковой артподготовкой атаки и не менее бестолковым ответом красных – орудийная дуэль не нанесла ни одной из сторон никакого ущерба.

– Дрянные у них артиллеристы, – весело заметил Мухин, бывший адъютант командующего армией красных, а ныне начальник штаба белой бригады.

– Наши не лучше, – угрюмо ответил Елагин, рассматривая в бинокль город.

Наконец, пара снарядов, выпущенная из орудий белых, легла в опасной близости от пушек противника; орудия красных на время замолчали.

– Разрешите, Емельян Фёдорович? – с жаром попросил командир роты самарцев капитан Владимир Окунев.

Елагин согласно кивнул.

– Давайте, с Богом.

Через пару минут лежавшие на краю поля самарцы поднялись и цепью двинулись в атаку. Где-то слева застрекотал пулемёт, но внезапно умолк, раздались растрёпанные одиночные ружейные выстрелы, а потом неожиданно красные стали покидать свои позиции, отходя к центру города. Видя, что противник отступает, самарцы перешли на бег и с нестройным, но радостным «ура!» ворвались в город.

– Наш Вольск! – удовлетворённо выдохнул Мухин, наблюдая, как белые решительно продвигаются вперёд.

Самарцы, не встретив никакого сопротивления, добежали до центральной площади города и с удивлением увидели десятки красноармейцев, которые, побросав оружие и подняв вверх руки, держали в них белые платки. Вдохновлённые той лёгкостью, с которой далась победа, самарцы забыли про осторожность и остановились посреди площади. Вдруг сразу с нескольких сторон ударили пулемёты, спрятанные в соседних домах. Пулемётные очереди нещадно косили столпившихся на открытой площади самарцев. Те попытались организованно отступить, но это отступление превратилось в бегство. Из города сумела вырваться только половина роты. Оставляя на улицах убитых и раненых, самарцы бросились под прикрытие своих частей. Когда они оказались в поле, снова заработала красная артиллерия, шрапнелью добивая отступавшую роту.