– Ты, – командир указал рукой на ближайшего воина, что стоял почти бок о бок с ним, – скачи по войску, прикажи оставить осаду. Пусть ждут. Когда открою ворота – наступать мгновенно!

И он зашагал глубоко в лес, пытаясь не замечать удивленного взгляда, сверлящего спину. Если люди прознают о проклятье, ему не сыскать места на земле Степи. Даже те, кто был ему братом всего минуту назад, оголят пику, чтоб пронзить звериное сердце. Да только жизни братьев дороже куска плоти, тревожно бьющейся о ребра.

И Ашан продолжил путь.

Ночью в лесу он был не единожды, но каждый раз помнил: здесь живет сила, которая неподвластна живым. И от нее не спастись, не укрыться. Только, может, удача и на этот раз не покинет его?

Он все углублялся в девственный лес, и его ноги утопали в снегу уже по колено. Еще с десяток шагов – и он почти замер, не смея двинуться дальше. Если войдет глубже – встретит беленицу. Иль гадюшницу. Кто его знает? Слава богам, хоть огневики пока не показались…

Воин ненавидел Земли Лесов люто и истово. Ненавидел за то, что они когда-то предали его.

Степняк мигом сбросил с себя одежду и обернулся.

Кровь горного орла тут же загрохотала в голове, а в горле появился вкус добычи. Да, голод всегда терзает такого, как он.

Голод и запах крови.

Орел повел головой и взмахнул крылом. С ночного неба ему был виден лес и высокие стены Белограда. Унислав не ждет степняка в палатах белокаменных. Что ж, это его ошибка. Правитель должен быть готов ко всему.

Ашан видел восемь степных отрядов с войском. В глазах же орла отражались огни над телами убитых. Пламя, мерцающее багрянцем, – так проклятый видит кровь. Запах багрового цвета жижи резко ударил в ноздри, и орел чуть не сбился с курса. Терпкая, солоноватая. Совладать с собой – редкостный дар. И, пожалуй, не знай Ашан столько смертей, он бы подчинился проклятью. Да только смерти он видел едва ли не больше, чем самой жизни.

Взмахнув крыльями, горная птица скрылась за облаками. Конечно, в Белограде не верят в проклятых Степью, однако ж рисковать не стоит.

Под Ашаном раскинулись белые стены из гладкого камня, какого не достать среди песчаной Земли Шатров, и он на миг замер. Притих и встречный ветер, боясь спугнуть удачу.

Внизу суетились люди. Кричали, плакали. Кто-то молился, только совсем тихо.

В основном, женщины и дети: мужики все были на стенах. Среди них тоже пахло кровью, но страхом – больше.

На площади рассыпана еда, повозки брошены. И раненные лошади ржут, понимая, что их добьют.

Страх.

Больше всего Ашан ненавидел именно его. Не смерть и голод – страх.

Он бросился вниз, и, обернувшись, кинулся к воротам.

Стража в четыре воина. Наверное, остальные расставлены по периметру стен. Княжество захлебывалось в бессилии, и стоило только подтолкнуть…

Ашан обернулся волком, метнувшись в сторону самого крепкого мужа. Один рывок – и горло того порвано, оголяя изношенные сосуды с кровью. Воин стар, и не его вина, что продержался так недолго.

Два других пытались сражаться, да только где им тягаться с волком?

А вот четвертый…

Этот сильный. Лицо в шрамах, изуродовано. От рук тянет гарью и тисовым деревом лука – стрелок. Значит, спустился помочь.

Ашан ранил его, уже обернувшись. В лютую стужу он сражался нагим. Человеком. Без оружия и стрел – по-другому не мог. Братья научили его уважению к крови противника. Воин Белограда же бился достойно, заслужив тем самым кровавую дань. И степняк преподнес ее. Позволил ранить себя, лишь затем нанеся последний удар. Когда же окровавленное тело стрелка упало на истоптанный снег, проклятый смахнул багряную каплю с брови и надавил всем весом на рычаг. Его воины успеют. Он знал это, как и знал, что должен вернуться в лес. Там остались одежда и скакун.

И в небо снова взвился горный орел.

Отчетливо пахло воском и пылью. Затхлостью, сыростью, сквозняками…

Палаты Белограда казались капищем в тусклом свете догоравших свечей. На троне, укутанный в дорогой куний мех, сидел Унислав. Его спина была пряма, а лицо сурово. И хотя другие испугались бы, Ашан слышал, как сильно стучит его сердце. И как оно пропускает удары, заслышав звук шагов.

Унислав разумеет, что проиграл. Знает, но надеется на мир. Хотя и править-то уже нечем.

А когда-то он был статен, могуч. Князем звался в Северных Землях, и его боялись не только степняки – соседние Княжества платили дань. Кто золотом, кто кровью, кто землей. Все одно, плату взимали.

Дитя в проклятом воине помнило те дни. Как и то, за что понесло кару.

Пробужденный гнев разъярил волка, и воин едва совладал с собой. Уж и кровь забила в глазах, затягивая их багровой пеленой. Да только гниль и падаль он рвать зубами не станет: противно.

Ашан шагал тихо, аккуратно ступая по каменным плитам. Тот, кого он купил, уговаривал ступать лишь по белым…

Да только кровь, пущенная из живота, развязала язык: лишь красный узор был безопасен.

– Вижу, ты купил моих людей, – с неодобрением в голосе проскрипел Унислав. С каждым шагом Ашана его лицо становилось все старше, и когда до ступеней оставалось несколько шагов, степняк понял: перед ним – старик. Седой и сгорбленный, хоть и пытается выгнуть спину к каменному трону.

Пальцы Князя судорожно сжимают позолоченные головы волков, украшающих княжье же место. На ладонях – россыпь грубых узлов, окаймляющих суставы. И запах болезни…

– Нет, – спокойно ответил воин, – за деньги он соврал. Ты хорошо держал слуг. Да только смерти они все одно боятся больше.

Старик кивнул. Неудобно вытянул ноги и глубже устроился в венценосном кресле. А Ашан отчего-то понял: Князь устал.

– Я не стану убивать твоих людей, Унислав. Как и не стану грабить их дома. Мои воины возьмут дары из дворца, падут лишь покорные тебе. Ты вдоволь испил крови, теперь твой черед кормить воронье.

– Даже не выслушаешь?

Вот, изношенное сердце стучит сильнее, и пот уж пропитал ценный мех.

– Нет, Унислав, твой час пришел. Как и мой – найти прощенье. Испить месть за брата.

– Брата? – Князь с интересом подался вперед, понимая, что это, быть может, его единственный шанс. – Расскажи.

Ашан устало потер лоб. Перерождение и битва отняли у него много сил. Да и брата уже не вернуть. Вот только…

– Два мальца, которых заковали в цепи из-за украденной еды. Суд в Белограде. Головная Площадь, кишащая любопытными носами. И приговор. Помнишь, Князь? Нет? Вспоминай! Младшего изгнали из Княжества, а старшего, взявшего вину на себя… Казнь за краюху хлеба – это справедливо, Унислав, Князь великого Белограда?

Воин чувствовал, как гнев снова восстает, будит дурную кровь. Но боль… она была сильнее.

Проклятый двигался плавно, подобно огромной дикой кошке. Его взгляд завораживал, как завораживает глаз змеи. Нет, ты понимаешь, что перед тобой – смерть, только двинуться не можешь.

И Унислав сидел неподвижно, вглядываясь в суровые черты. От гибели его разделяло крошечное пространство – всего в несколько шагов – когда на лице появилось понимание.

– Ты изменился, – прокашлял он. – Из маленького воришки стал вторым сыном Хана. Это заслуживает уважения.

– Мне ни к чему твое уважение, Князь.

– Верно, – отозвался тот. – Зато у меня есть кое-что, что тебе необходимо. Интересно?

– Нет! – Ашан рывком пересек преграду, уколов дряхлую шею острым клинком.

Он уже было хотел завершить начатое, когда Князь сдавленно проговорил:

– Твой брат остался жив, степняк.

Лезвие проделало небольшое отверстие в коже, из которого тут же засочилась кровь. И как бы не был уверен во лжи Ашан, надежда оказалась сильнее. Глупые люди! Жизнь ничему не может научить их!

– Говори! – Коротко приказал он, услышав сбивчивое дыхание в ответ.

– В утро казни во дворец пришел командир одного из трех огромных суден – катергонов, торговавших от моего имени за Морем Северного Ветра. Все они попали в дикий шторм, и уцелело только это. Правда, товары и рабы, спасавшие их, утонули…