- Можно подумать эмоциональное мышление нельзя использовать при создании формул.

    - Нет, потому что тут больше субъективного влияния. То есть очень много зависит от личности пишущего, от его настроения. А поскольку чужая душа потемки, то есть шанс, что написанное не поймут потомки.

    - Значит у всех врачей женская логика, потому что они сами не понимают, чего пишут, - буркнула девочка, отхлебывая кофе. Ее ресницы резко распахнулись, и она закашлялась, - он же горький!

    - С горчинкой, это сорт с робустой. Чего это ты завела разговор о логиках?

    - Потому что вот вы рассказывали о системах безопасности и как их вскрывали. Но ведь по-женски  если их запрограммировать, то тогда фиг вскроешь.

    - Это ты верно заметила, если доверить сие женщине, то потом фиг вскроешь, - усмехнулся Крыс, - да вот беда, уволится этакий программист или еще чего, а у тебя рухнет система или надо что-нибудь исправить или дополнить. Все, приехали, финита ля комедия. (финита ля комедия)

    - И даже вы не смогли бы?

    - Нет, ну я может бы и смог, и есть в России еще парочка спецов. Но это было бы слишком дорого.

    Она еще отпила кофе и передернула плечами:

    - Гадость какая. Учитель, сознайтесь честно, не смогли бы.

    - Ребенок, мне такой фигни еще не попадалось.

    - Во-от, - она взмахнула руками, едва не задев его по носу, - потому что мужской шовинизм в программировании процветает.

    - Стоп, Ребенок. Посиди здесь.

    Крыс ушел в спальню, где последнее время жила девочка, и внимательно осмотрелся. Гламурный контрабандный журнал валялся на полу. Так и есть, одна из статей как раз о женской горькой доле. Хакер вместе с печатной белибердой вернулся на кухню и вовремя. Ребенок пытался налить вторую чашку кофе.

    - Э, дорогуша, тебе хватит, - перехватил он ее руку, - сядь обратно. С каких пор ты читаешь эту розовую ерунду?

    - Прикольное чтиво, мне нравится. Но ведь это так и есть, я про программирование. Вы лично много женщин программистов или хакеров знаете?

    - Ребенок, это лишь обусловлено особенностями профессии. Она не сугубо мужская или женская, просто мужчинам легче.

    - А я все равно напишу такую программку, которую вы не сможете взломать, - она покачала перед его носом кулачком.

    Он поймал ее руку, заметив, что от прикосновения девушка напряженно замерла:

    - Детка, в тот самый день, когда это произойдет, я признаюсь, что ты лучшая. А теперь, раз ты рано встала, поехали на великах кататься. Беги, собирайся.

    - Нет, Учитель, так не пойдет, - она хитро прищурилась, незаметно высвобождая свою руку, - клянитесь, что если я смогу создать программку, которые вы не взломаете, то вы, скажем, прокричите кукареку десять раз на улице.

    - А если взломаю?

    - Ну тогда я.

    - Нет, моя хорошая, не пойдет. Разные сумасбродства для тебя - это норма. Если я взломаю, тогда стану крестным отцом твоего ребенка, договорились?

    - Зачем вам это? - удивилась она.

    - Ты против?

    Она задумалась и тихонько спросила:

     - А вы крещеный?

    - Да.

    Девочка встала и отошла к окну. Когда она заговорила, ее голос звучал приглушенно:

    - Это вы хорошо придумали, Учитель. Наверно такое условие действительно поможет. Хорошо, я согласна.

    - Ты о чем сейчас? - насторожился он.

    - О том, с чего началась наша совместная жизнь, если можно так сказать, - ехидно заметила она, хотя в глазах блеснули слезы.

    Крыс подошел и обнял:

    - Глупый Ребенок, прости. Все образуется. Ну что спорим? По рукам?

    - По рукам, - шмыгнула она носом и улыбнулась, - я сейчас быстро соберусь, а куда на великах поедем?

    Крыс собрался ответить, но его прервал входящий на мобильный.

    - Через час я жду вас на Чистых прудах, - голос Соловьева был усталый и глухой, - собери Алинкины вещи, я забираю ее.

    - Володь, чего случилось?

    - Я жду.

  Ветер и солнце, сухо и тепло. Прекрасная погода никак не вязалась с хмурым Соловьевым, нервно вышагивающим вокруг машины. Он заметил их, пока они парковались и теперь нетерпеливо постукивал костяшками пальцев по крыше авто.

    - Папа, - радостно выскочила девушка и повисла на шее у отца.

    - Дочка, - голос особиста дрогнул, и подошедший с вещами Крыс заметил воспаленные глазами мужчины.

    - Па-ап, ты чего? - удивился Ребенок.

    - Дед умер сегодня ночью, - тихо сказал он.

    Крыс замер. Он лишь следил , как отец усадил растерянную дочь на переднее сидение и вернулся к нему. Хакер молча протянул сумки девочки.

    - Серег, прости, но...

    - Он был моим Учителем, - даже не сказал, просипел Крыс, развернулся и ушел.

  :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

  В понедельник Крыс стоял на центральном входе в институт напротив фотографии Кейтеринского Юрия Викторовича с траурной лентой. Небольшой некролог, несколько печальных гвоздик. Студенты при виде мрачного преподавателя тормозили и обходили его по огромной дуге. Часть лекций отменили, коллеги уехали на похороны. Крыс не смог. Из-за Ребенка, из-за Елизаветы Валерьевны, из-за себя. Он словно чувствовал толику и своей вины в произошедшем. Вот так, испугался. Он появился утром как обычно, точно к первой лекции. Вадим выловил его, пытался что-то говорить, но Крыс не слышал. Затем он столкнулся с ректором. Игорь Борисович лишь похлопал преподавателя по плечу ободряюще и ушел. Старшее поколение, старожилы института помнили, как долговязого худущего четверокурсника привел академик Кейтеринский и поставил перед фактом, что лекции первого курса будет читать Кленовичев. Деканы и ректорат возмутились, но после первой же открытой лекции быстро оформили парня на полставки. А первого своего дипломника Крыс выпустил на первом годе аспирантуры и опять же с подачи Юрия Викторовича, который после триумфальной защиты ушел на покой. Молодого преподавателя уважали, несмотря на вредный характер и циничные высказывания. Знания, феноменальные мозги и прирожденный дар к преподаванию с лихвой перекрывали мелкие недостатки характера дерзкого аспиранта, не признающим никакого авторитета, только  Кейтеринский.

  Крыс мотнул головой. Студенты вздрогнули и еще дальше отпрыгнули от вновь застывшего преподавателя. Он отослал Вадима на похороны, сам не поехал. Вадим понял и попросил его дождаться. Крыс же отправился читать лекции. Зашел в аудиторию, осмотрел сотни глаз, он даже настроил слайд шоу. Открыл рот и... Махнул рукой. Студенты зароптали, не понимая что происходит.

  - Свободны, можете идти домой, - едва слышно сказал он, и его услышали, потому что стоило открыть рот, все замолчали. Крыс смотрел в ноутбук, но тишина продолжала висеть.

  - Ну же, я непонятно сказал? - рыкнул он, поднимая голову. Аудитория была пуста. Студенты предпочли тихо раствориться, боясь его потревожить. Крыс вздохнул. Выходные прошли в тумане. Он помнил как звонил и Марише со словами соболезнования, как путано пытался объяснить Володьке, почему не придет на похороны и насчет завещания. Соловьев выслушал поток бессознательного бреда и спросил:

  - Мне приехать?

  - Нет, я в порядке.

  - Звони.

  А может он и приехал бы. Ради нее, но Алинка не брала трубку. На десятый вызов трубку поднял вездесущий Соловьев:

  - Серег, ложись спать. Алинка наревелась и спит.

  - Я нужен?

  - Ты определись, Кленовичев, - взорвался Соловьев, - я не могу запретить тебе проводить наставника.

  - Нет, потом. Ненавижу лицемерие. Я только из-за нее. Переживаю.

  - Справимся. Держись. И звони.

  В кармане зажужжал мобильник. Крыс,  не глядя,  скинул вызов. И снова телефон ожил. Крыс разозлился и совсем отключил телефон. Наставник с мягкой усмешкой смотрел с фотографии. В легкой интеллигентной иронии был весь Кейтеринский. На плечо легла чья-то рука. Крыс дернул плечом, пытаясь освободиться.