– Почему она здесь жила? В лесу практически?.. От дороги далеко, от работы. – Есеня озиралась по сторонам.

– Так хорошо же. Не слышно ничего.

Меглин увидел царапины от сошек на подоконнике. Открыл окно и встал на корточки, вглядываясь в даль.

– И не видно.

– Оружия в доме нет. – Есеня вышла из дома.

Следом за ней вышел Меглин и, не разбирая дороги, направился к лесу. Санитары дернулись за ним, но Есеня их остановила:

– Сама!

Она шла за ним, спотыкаясь, судорожно шаря лучом фонаря в ночной темноте. Меглин падал, делал пару движений на корточках, снова поднимался на ноги, шел, шатаясь. Он шел по извилистой, почти заросшей тропинке в лесу, уклоняясь от лезущих в лицо веток. Есеня шла за ним и впечаталась в него, когда тот резко остановился у выхода на широкую прогалину.

– Ну, здравствуй, Катенька.

Свет фонарика высвечивает силуэт человека, а Есеня подсвечивает фонариком и, выхватив пистолет, целится в фигуру манекена с наклеенной на голову распечаткой человеческого лица. На поляне выстроена целая армия манекенов. Полтора десятка. Израненные пулями. В каждом не менее двадцати отверстий, у многих не хватает рук, голов, и отбитые руки, головы лежат на земле, покрытые листьями и травой.

– Посвети… Он? – Меглин достает из кармана фото, взятое в доме Кати. На фото за столом, заставленным выпивкой и закусками, – несколько молодых мужчин с короткими стрижками. Среди них – человек с фото на манекене; и один, выделяющийся из всех, – блондин с длинными волосами, разделенными на косой пробор и закрепленными тесемкой.

Есеня с Меглиным, вернувшись из леса, сели по машинам. Они направились в сторону свадебного салона. Подъехав к зданию, они остались ждать. Санитары дежурили на улице. Есеня осунулась от бессонной ночи. Меглин, кажется, напротив, нисколько не устал, а находился на пике возбуждения – ритмично качая головой, шевеля губами, говоря с самим собой, не отрывая взгляда от фотографии.

– Что ты там нашел?

– Я его знаю.

– Мишень?

– Вот этого. Чингачгук. – И показал на длинноволосого блондина с тесемкой.

– Кто это?

Меглин не ответил, поглощенный фото. Есеня выхватывает его.

– Объясни хотя бы – чего мы ждем?! Мы всех опросили уже.

– Кого не видят, тот знает больше всех.

Меглин резко открыл дверь, увидев, как к закрытому салону подошла и открыла его уборщица. Есеня и Родион прошли за ней. Женщина в сером халате сидела на уголке стула продавщицы, перебирая руками подол. Она была растерянна и смущена.

– Галина Ивановна, что она вам еще рассказывала?

– Да ничего. Муж у ней умер недавно. Или погиб, как там у них получилось, не знаю. Говорила, женились скромно. Денег не было на платье. Сама шила.

Уборщица вдруг засмеялась.

– Что? Нам скажите, вместе посмеемся. – Меглин улыбнулся.

– Да она… Рассказывала, они, значит, как поженились, пошли замки вешать на мост. Ну, чтоб вроде как навсегда у них… А замок муж старый взял. Из дома. Не закрывался он! Они, значит, на мосту стоят, говорит, а ей холодно, платье газовое, а он никак закрыть не может! Заржавел, замок-то!

– И что?

– Ничего. Он так замок оставил. Не верю я, говорит, в эти приметы все. Ну и вон как оно вышло. А вы в приметы верите?

После этого разговора Есеня поехала в отдел, ее ждал Худой для доклада ситуации. Она докладывала Худому в его кабинете, иллюстрируя рассказ фото и сканами документов в компьютере.

– Меглин как?

– Нормально. Для его состояния.

– Я не об этом. Он… сечет? Как раньше?

Есеня в ответ кивнула головой.

– Суворова – фамилия по мужу, девичья у нее Марецкая. Муж, Суворов Владимир, пятьдесят девятого года рождения, четырежды судимый за бандитизм.

– А сейчас он где?

– Повесился. Но на всех мишенях – его лицо.

– Высокие отношения. Где сидел?

– В Пермской области.

– Куртку возьми. В Перми сейчас холодно.

В провинциальном аэропорту сел самолет. Пермская область встретила Есеню холодом. В салоне «Нивы» ее ждал сотрудник местного МВД. Она села к нему в машину.

– У вас тут женские зоны тоже есть?

– Есть. И общего режима, и строгого, и особого. Край у нас такой.

– Какой?

– Такой.

– А кроме зон, какие достопримечательности?

– Природа. Хорошая.

Есеня смотрела в окно. С двух сторон трассы мелькал темный хвойный лес, тайга. Эта картина выглядела угнетающе. Подъехав к зоне, Есеня увидела начальника. Он подошел к ним и с ходу взял фото Суворова из рук Есени.

– Помню его, как не помнить. Два раза у нас отбывал. Серьезный, спокойный, воду зря не мутит, читает много, среди блатных теперь таких мало. Зеленая стена.

– Это что значит?

– Стены у нас тут зеленые. На спокойный лад настраивает, так считается. Зэк старой закалки. Двадцать лет у тебя перед глазами ходить может, а толком и не скажешь о нем ничего – зеленая стена.

– Вы ведь и женскими зонами руководили? Вот такая девушка симпатичная у вас не отбывала? Марецкая Екатерина.

Есеня показала фото на планшете. Начальник зоны удивленно поднял на нее глаза.

– Это ж… Катюша наша! Она и есть. Только она не отбывала у нас. Работала.

– Кем?

– Конвоиром. История у них была. У Катюши. С Суворовым.

– Что за история?

– Ну… Любовь… Катюша к нам после школы пришла. Работы в области немного. А у нее отец и дед – охотники. К оружию с детства приучена, терпеливая. А у нас терпение – главное. Стрелки на вышках – девчонки. Мужик не вытерпит на снег смотреть шесть часов, день за днем, год за годом. А девчонки – могут.

– Замечательно. Я тоже могу?

– Наверное… Катя работала нормально, спокойно. А как Суворов пришел отбывать. Уж не знаю почему. Он ее сразу приметил. А она его. Мы бы даже не узнали. Но побег был. Попытка. Бежать хотел убийца. Жену убил. Сбежал бы, хорошо подготовил все, снегоход. А Катя его оформила.

– Вы имеете в виду – убила?

Он посмотрел в сторону.

– А потом мне наколка пришла. Оказалось, попытку побега, снегоход, все Суворов и устроил. Для Катюши. Чтоб она убила.

– Зачем?

– Я ее три часа допрашивал, как… в гестапо, прости, Господи. Сказала – на снег надоело смотреть! Дело замяли. Катюшу я уволил. Суворов скоро вышел. Куда потом делся – не знаю, к нам не приходил больше.

Пока Есеня летала в Пермь искать информацию, Меглин находился в клинике. Он выпил очередные таблетки и открыл рот, показывая санитару, что выпил, но как только санитар отошел к другим больным, Меглин, оглядываясь, вышел из клиники. Мальчик, поглядев на него обеспокоенно, пошел за ним. Выйдя, Меглин выплюнул таблетки в ладонь. Стоя у мусорной урны рядом с лавочкой, посмотрел на мальчика, тот – испуганно – на него.

– Слышь… Ты не сильно резко начинаешь?

– Не, не, нормально. Все. Плюс на минус, физику учил?

– Мне десять.

– На слово поверь. – Меглин тянет руку к урне.

– Стой!.. Болеть же будет!..

– От них вата в голове. А мне вспомнить надо.

Достает групповое фото с Чингачгуком.

– Не только это!.. Еще – вспомнить!

– Уверен?

– Нет! Но если туда не идти, ничего же не увидим! – Меглин смеется и выбрасывает таблетки, присев на лавочку, пялится в фото, стереотипно раскачиваясь, неразборчиво бормоча себе под нос. Санитар издалека поглядывает на него с напряжением. Мальчик сел рядом, ковыряя камнем стенку лавочки, выписывая букву Р.

Вернувшись из поездки, Есеня направляется в клинику. Ей открыл санитар со свежим синяком на лице. Есеня задержала на нем взгляд.

– Блин, нет…

Она зашла в палату к Меглину. Родион лежал на кровати в позе зародыша, на лице виднелся свежий кровоподтек. К стене пришпилена фотография из Питера-98. Когда Есеня вошла и потянулась к его плечу, он вздрогнул.

– Меглин, мы его нашли. Чингачгука. Ты помнишь? Но он без тебя не говорит, отказывается. Собирайся! Слышишь? Надо ехать!

Меглин не реагирует. Мальчик, сидевший на корточках в углу, обратился к Есене: