– Корнахт-стрит… что эта тварь делала так далеко от озера?

– Питалась, – мягко сказал Лонгсдейл. Шеф полиции метнул в него грозный взор.

– Как вчера?

– Это было очень глупо, – признал консультант. – С вашей стороны.

Бройд побагровел. Бреннон кашлянул, но Лонгсдейл презрел намеки:

– Мне пришлось охранять вас, вместо того чтобы преследовать нежить, а заодно следить, чтобы вы не вышли из дома.

– По-вашему, мы малые дети?! – громыхнул Бройд.

– Вы думаете, она бы вернулась нас добить? – спросил Натан, стремясь разрядить обстановку.

– Нет. Вряд ли.

– Тогда какого черта!..

– А почему вы считаете, – меланхолично осведомился консультант, – что это единственная нежить в городе?

Бройд шлепнулся в кресло, как мешок с картошкой.

– Так их что, много?!

– Нет, именно эта – одна. Но есть множество других существ, нуждающихся в жизненной силе, крови или плоти.

Шеф полиции ослабил галстук и пробормотал:

– Понятия не имею, что меня больше шокирует. Наверное, мысль о том, что для кого-то весь город – это сервированный к обеду стол.

Он нашарил в ящике флягу с виски, стаканчик и налил. Пока начальство вкушало односолодовый нектар, Бреннон вернулся к тому, что его занимало:

– Почему оно стаскивает тела к озеру? Вы говорили, оно питается жизненной силой человека. Ну, допустим, оно поело, зачем уносить труп с собой?

Лонгсдейл на миг задумался, почесывая загривок пса.

– Может быть, оно собирает их как трофеи. Хотя, скорее всего, таким образом тварь освежает свою память. Все тела были вморожены в лед лицом вниз, так что она могла смотреть на них.

Бреннон нахмурился.

– То есть мало того что эта ваша нежить жрет людей, она еще и любуется на тех, кого съела?

Бройд поперхнулся виски. Пес с интересом обнюхал пролитый на пол напиток богов.

– Боже мой, – прошептал комиссар, потрясенный своим же озарением, – она же ищет того, кто превратил ее в нежить! Это не трофеи. Она пытается его вспомнить.

Бреннон разложил на столе карту и сердито втыкал в нее цветные булавки. Лонгсдейл не без интереса следил за этими действиями, и комиссара не покидало ощущение, что консультант наблюдает за ним, как нянька за слабоумным ребенком. Пес положил морду на стол и тоже смотрел, и к животному Натан испытывал больше симпатии.

Картина не складывалась. Синие булавки обозначали места, где нашли тела, – полукругом на озере Уир, в двенадцати-шестнадцати ярдах от берега. Красные булавки указывали на места, где жертвы жили. Зеленые комиссар по памяти воткнул туда, где встретил нежить. Итог не утешал.

– Оно шляется по всему городу, – мрачно сообщил Бреннон псу. – Без всякой системы. Мерфи, Маккарти и отец Тайн принадлежали к разным кругам общества и едва ли могли пересечься где-то, кроме собора. Но по ночам там мог ошиваться разве что поп, так что…

– Вы отыскали Библию? – спросил консультант.

Раздражение Натана ослабло. Иногда Лонгсдейл был способен и к разумным вещам.

– Пока нет. Но я отправил на поиски всех, кого мог. Наша единственная зацепка – это место, где кто-то подобрал Библию. Там оно и напало. Возможно, тогда нам удастся выяснить, где же жертвы могли пересечься. Найти отправную точку.

Лонгсдейл промолчал. Склонил голову набок и принялся бессистемно водить пальцем по карте. Здоровяк следил за его движением с нарастающим интересом.

– Какой путь проходит ребенок от рождения до смерти? – вопросил консультант.

Бреннон чуть не приколол палец булавкой к собору.

– Что вы порете?

Пес поднял морду и уставился в лицо Лонгсдейла.

– Рождение, – меланхолично продолжал тот, – где-нибудь в подвале, с помощью пьяной повитухи. Крещение – тайком, под осуждающим взглядом священника. И смерть – чаще всего в ближайшей реке. Или озере.

Натан тяжело оперся кулаками о карту. Следы на снегу принадлежали ребенку.

– Разве дети не рожаются безгрешными?

– Дело в смерти, а не в безгрешности.

Натан прочертил извилистый путь по красным булавкам. Смерть в озере – крещение в соборе – место рождения? Допустим, отец Тайн крестил ребенка, а Маккарти мог иметь какое-то отношение к родам как бывший врач. Но при чем тут пивовар Мерфи? Ребенок родился в его доме? Зачат там?

– Кто же тогда четвертый? – спохватился Натан. – Отец ребенка? Или это Мерфи?

Консультант покачал головой.

– Нет, – пробормотал Бреннон. – Но тогда кто?

– Четвертый – аптекарь. – Лонгсдейл взял газету, зашуршал страницами и сунул объявлениями под нос комиссару. – Аптекари нелегально смешивают средства для абортов. Продают под видом «облегчающих микстур».

Комиссар стукнул кулаком по столу и сорвал с кресла сюртук.

– Финнел!

Дежурный галопом пронесся по коридору.

– Сэр?!

– Я – в дом Маккарти. Найди среди пропавших всех фармацевтов, аптекарей и их помощников. Пусть Риган сличит описания с нашей последней неопознанной жертвой. И досье на Маккарти ко мне, все, что найдете. Живо!

– Думаете, она замешана? – тихо спросил консультант.

Бреннон покачал головой.

– Не уверен. Но нелегальные аборты – это всегда крики, кровь и… отходы, – глуше добавил комиссар.

Ему доводилось брать с поличным тех, кто делал подпольные аборты, – и это были те редкие воспоминания, от которых Натан иногда просыпался в холодном поту.

– Аборт – это штука, которую сложно сделать незаметно. По меньшей мере, женщина будет кричать.

Лонгсдейл изучающе оглядел миссис Хьюз. Забившись в угол, она судорожно прижимала к себе детей; правда, на всю ораву ее рук не хватило, только на двоих. Остальные семеро сбились в кучку за спиной матери. Худая, замученная жизнью женщина, отметил комиссар. Она часто смаргивала слезы, губы у нее слабо дрожали; еще немного дожать и…

– Тут не аборт, что-то другое, – прошептал консультант. – Нет следов.

– Чего?

– Запаха.

– Кровь давно смыли.

– Не кровь. Такие места пахнут смертью.

– А тут вам не пахнет, – буркнул Бреннон и покосился на Здоровяка.

Пес, едва переступив порог дома, принял деятельное участие в обыске – уткнул нос в пол и стал вынюхивать. Полицейские почтительно не мешали. Собака методично обошла комнату и остановилась перед миссис Хьюз. Женщина сильнее прижала к себе детей. Здоровяк понюхал пол у ее ног и потянулся носом к подолу.

– Уберите его! – взвизгнула миссис Хьюз.

– В чем дело? – поинтересовался Бреннон. – Боитесь собачек? Или пол недотерли после аборта?

– Господи, о чем вы говорите?!

– Мы проведем опрос соседей. Они-то расскажут, как часто сюда приходили незнакомые женщины. И уж не сомневайтесь, все ужасы распишут в красках.

– Боже мой, да какие женщины? Какие ужасы? О чем вы?!

На щеках женщины проступили красные пятна. Один из младших детей зашмыгал носом и заревел.

– О воплях, – невозмутимо продолжал комиссар, не сводя с нее тяжелого взгляда. – Об окровавленных тряпках. Об отходах, в конце концов. Где вы их закапывали, кстати?

Миссис Хьюз побелела и привалилась к стене: ноги уже ее не держали.

– Н-неправда, – пролепетала она.

– Сэр, – в комнату заглянул полицейский, – прислали досье на Маккарти.

Комиссар взял неожиданно увесистую папку, и она раскрылась сама там, где была вложена еще одна папка, потоньше. Бреннон прочел название и поднял глаза на супругу пристава Хьюза.

– Ваш домовладелец, мэм, двадцать восемь лет проработал врачом в муниципальной больнице для бедных. Думаю, он знал, с какой стороны засовывать щипцы.

Лонгсдейл выхватил у комиссара папку и принялся быстро листать. Миссис Хьюз всхлипнула, закрыла лицо передником и залилась слезами.

– Послушайте, – зашипел консультант, – здесь дело не в этом!

– А в чем?

– У нее самой девять детей! Она не стала бы делать аборты другим!

– Еще как стала бы. Чужие – это не свои. С год назад мы повесили одну дамочку, у которой было шестеро своих чад, однако при этом она восемь лет вычищала нежелательных детей.