Необычное в этом году выдалось начало июня, странное. Весна по календарю уже кончилась, а лето, о наступлении которого провозгласили в домоуправ-лении перед тем, как отключить отопление, еще не наступило. Солнца нет, тепла нет, бабушка изнылась, не зная, что надеть в гости: то ли новый плащ, кото-рый, по ее словам, душу грел больше, чем тело, то ли пальто, которое грело тело, но смущало настроившу-юся на летнюю волну душу. В итоге, как я и предпо-лагал, победил компромисс. Несмотря на мои угово-ры не смешить людей – одеться по сезону, бабушка укуталась в старое толстое пальто, а плащ велела взять с собой.

«Переоденусь в машине, перед тем, как войти в дом».

Машина – это родительская «копейка», дом – трехэтажный коттедж Худобиных в поселке Мыски-но, построенный дядей Толей – недавно умершим родным братом бабушки. Вообще-то, правильнее бы-ло бы его назвать моим двоюродным дедушкой, да только величать дедушкой человека, который при жизни бессовестно игнорировал внуков, не относя-щихся, как сказано в Гражданском кодексе, к наслед-никам первой очереди, не хочется. Тем более что я в этой очереди, по выражению одной моей бывшей по-дружки – студентки юридического факультета – нахожусь где-то между бабушкой и ее, подружки, бу-дущей внучкой. Ну и ладно. Главное, что к бабушке это не относится. Дядя Толя, надо отдать ему долж-ное, не только искренне любил ее, но и сумел привить это чувство всем Худобиным вообще и своему сыну Виктору, способному, как мне всегда казалось, лю-бить только тех, кто богаче его, в частности. Несмот-ря на небольшую разницу в возрасте – ему тридцать два года, мне двадцать три – Виктор считался моим двоюродным или, как сказано в том же Гражданском кодексе, неполнородным дядей. Однако называть дя-дей человека, в устах которого выражение «дальние родственники» звучит чуть ли не как «дикие предки», у меня лично язык не поворачивается.

Шоссе у въезда в Мыскино, несмотря на недавний дождь, оказалось на удивлении сухим и чистым, словно незадолго до нашего приезда кто-то прошелся по нему большой метлой. Нигде – ни пятнышка, ни соринки, и только на обочине, где трава вплотную подступала к асфальту, можно было кое-где заметить черные пятна луж.

Не люблю я Мыскино. Причем, не столько поселок – многоэтажный, помпезный, всем своим видом де-монстрирующий окончательную победу частного ка-питала над коллективным хозяйствованием, сколько живущих в нем Худобиных, благодаря стараниям ко-торых ковалась эта историческая победа. Каждый раз, приезжая к ним в гости, я постоянно испытывал чув-ство неловкости. Так, словно у меня под лопаткой за-стряла колючка, и я вместо того, чтобы получать удо-вольствие от общения с родственниками, вынужден считать минуты, когда можно будет пойти переодеть-ся. Да что там я! Даже бабушка, несмотря на горячую любовь к Виктору приезжала сюда, как я заметил, с явной неохотой. Однако воля умершего брата – закон, а закон в частности гласит: «Местом открытия наследства является последнее место жительства наследодателя». Не знаю, как правильно трактовать формулировку «место открытия наследства», но судя по официальному приглашению посетить поселок Мыскино, дабы присутствовать при оглашении заве-щания, наследодатель – дядя Толя, по всей видимо-сти, решил именно здесь осчастливить сестру частич-кой своего благосостояния.

Бабушка, хоть и не слыла сребролюбивой, но воз-можному наследству обрадовалась. Пообещав купить себе и мне по теплому пальто, а если наследство ока-жется большим – то и новую машину, еще раз прочи-тала текст приглашения, подписанного неким Рома-новым, и решила ехать.

Я согласился: ехать действительно надо. И дело тут даже не в пальто, которые мы ей как-нибудь сами ку-пим – не разоримся, и уж, конечно, не в гипотетиче-ском автомобиле, а в том уважении, которое каждый из нас, живущих, обязан проявить к умершему род-ственнику. Каким бы он не был.

Так, пор крайней мере, сказала моя бабушка.

***

*

Не успел я загнать машину во двор, как полил дождь. Крупный, сильный, он обрушился на поселок также внезапно, как и утих. Не успела бабушка в са-лоне автомобиля переодеться в плащ, как туча рассе-ялась и из-за конька крыши, приветливо улыбнув-шись, выглянуло солнышко.

Нас встретил работник Худобиных – Михаил – единственный в Мыскино человек, с кем можно было поговорить по душам, не опасаясь того, что тебя пе-ребьют на полуслове и, снисходительно похлопав по плечу, посоветуют чаще прислушиваться к мнению старших. Худой, нескладный, лично мне он был сим-патичен тем, что, несмотря на немалые годы – а вы-глядел он лет на пятьдесят, не меньше – был напрочь лишен важности, свойственной людям его возраста. Перед тем, как ответить на любой, даже самый незна-чительный вопрос, он – всегда улыбчивый – застен-чиво поднимал глаза и смотрел так, словно заранее хотел успокоить собеседника. «Ничего страшного», «Ты, пожалуйста, не волнуйся», «Всё будет хорошо», – казалось, говорил его всегдашний вид. С ним было легко и спокойно. Настолько легко, что даже Виктор, любящий по поводу и без демонстрировать свой дур-ной характер, «ндрав», как однажды по этому поводу выразилась бабушка, только раз обругал его при пер-вой встрече, видимо, «для порядку», и больше, насколько я знаю, не трогал.

Михаил появился у Худобиных около полугода назад. За две грядки земли, выделенных ему дядей Толей в углу своего сада, небольшую зарплату, бес-платную кормежку и каморку на первом этаже рядом с кухней, он взвалил на себя все хлопоты по ведению хозяйства. Вставал с рассветом, готовил еду, мыл по-суду, убирался в доме, работал на участке. Когда наступал вечер, закрывался в своей комнате, включал телевизор, пил портвейн, о чем, как ему казалось, ни-кто не догадывался, и смотрел бесконечные сериалы. Кто он такой, откуда пришел, мы не знали – на вопро-сы о своем прошлом Михаил отвечал неохотно. О нем было известно лишь то, что в молодости он работал шофером, задавил человека, попал в тюрьму, отсидел срок и вернулся доживать век в родные места. Еще у него была женщина, у которой он ночевал раз в неде-лю, с пятницы на субботу, однако о том, что это за женщина и как ее звать, никто тоже ничего не знал. Впрочем, если быть откровенным, никого это особен-но и не интересовало – всем хватало своих проблем. Женитьба Виктора, до сих пор не раскрытое убийство Виолетты – дочери дяди Толи и, наконец, смерть по-сле долгой болезни самого дяди Толи отодвинули на второй план все другие события, происходящие во-круг них.

Сегодня как раз была пятница. Открыв дверь, Ми-хаил помог бабушке снять плащ. Подал тапочки и принялся торопливо одеваться. Доложил вышедшему встречать нас Виктору о проделанной работе (обед на плите, газонная трава на лужайке со стороны кабине-та скошена, грядки политы), попрощался со всеми и, мелко семеня ножками, побежал в сторону автобус-ной остановки.

– Бедный человек, – вслед ему вздохнула бабуш-ка. – Ни кола, ни двора. К бабе, как в баню, по распи-санию ходит… Разве это жизнь?

Я согласился: это не жизнь. Жизнь – это теперь у Виктора Худобина. Три этажа дорогой мебели, зим-ний сад, сауна с бассейном, классная тачка в гараже, богатая библиотека, профессиональный бильярд и ку-ча ненужных, но крайне приятных вещей: картины, камины, ковры и хрустальные люстры. Одно слово – коттедж. Но вот о чем я подумал, когда в последний раз был здесь на дне рождения Виолетты – родной сестры Виктора: чем больше Худобины вкладывали в этот дом денег и чем больше они наполняли его безумно дорогими вещами, тем меньше он мне нра-вился. Может, ему не хватало того, что зовется чело-веческим духом, а может, человека, который мог бы вдохнуть его – не знаю, но без этого любой, даже са-мый незаурядный дом, на мой взгляд, неминуемо пре-вращался в заурядный музей. И только зал на первом этаже оставлял приятное исключение. Просторный, отделанный темным ореховым деревом и местами за-драпированный толстой материей, он на первый взгляд не производил должного впечатления. Но сто-ило подышать его воздухом, потрогать руками теплые стены, как сразу начинаешь понимать: зал – лучшее из того, что здесь есть. Именно в этом зале любили со-бираться Худобины и их гости. Тут они смотрели те-левизор, болтали, пили коньяк… Единственное не-удобство, на мой взгляд, заключалось в его не совсем удобном расположении. В двух метрах от входной двери, как раз напротив ведущего в кабинет дяди То-ли коридора, находилась лестница. И поэтому каж-дый, кто, войдя с улицы, хотел подняться наверх или, наоборот, спуститься вниз на улицу, волей-неволей вынужден был пройти по краю комнаты, что лично меня всегда сильно раздражало.