На войне бывали различные случаи, в частности, когда семья получала извещение о гибели, с указанием места захоронения, а спустя какое-то время оказывалось, к счастью, что человек этот жив. Так случилось и с Алябьевым Александром Захаровичем из Вологодской области, из деревни Кошкино. В годы войны он был наводчиком станкового пулемета Максима. Служил в пулеметной роте 2-го батальона 14-го стрелкового полка, 72-й стрелковой дивизии, 21-й армии 1-го Украинского фронта. В конце января 1945 г. во время наступления, уже на той стороне Одера был тяжело ранен в голову. Пуля вошла в мочку правого уха и вышла в левой части шеи.
Вместе с другими ранеными его подобрали и разместили в одном доме. В ходе боя наши части вынуждены были отступить, и раненые попали к немцам, которые их расстреляли: сидячих, лежачих, кто в каком положении находился. «По какой-то случайности я не был убит, – пишет Алябьев А.З. в своем письме. – И дождавшись ночи, пополз на зарево, думая, что там наши, но доползти до своих не хватило сил и рана в голове и еще оказалось, были обморожены обе ноги. Дождался я своих в одном из сараев, расположенных в поле»[12]. После освобождения этой территории Алябьев А.З. попал в госпиталь, прошел лечение и был отправлен домой, где его уже никто не ожидал увидеть живым, потому что мать получила извещение за подписью зам. командира полка по политчасти, что «сын Ваш погиб и похоронен на кладбище дер. Булгасер». А в апреле 1945 г. родители получили похоронную из военкомата.
К счастью, это была ошибка. Наводчик Алябьев остался жив, но без обеих ног. Без всяких медалей и орденов за участие в этой операции, где чудом не погиб. И как он сам написал, что не награжден «за те бои, наверное, потому, что считался убитым». Но спустя 35 лет он написал «не из-за славы или награды», а потому что он, Алябьев А.З., инвалид Великой Отечественной, отец взрослых детей. И он хотел бы узнать, что «не один же, наверное, остался жив после того расстрела и если вы напечатаете это письмо, то может кто и откликнется…», и он им скажет: «Здравствуйте!…»
Но… письмо его, как и почти 2 тыс. других участников войны, которые получили в ходе акции «Фронтовое письмо», положили в архиве на полку. Сейчас текст письма включен в сборник, который вы держите в руках. Но сомневаюсь, что его увидит человек, о котором выше шла речь.
Готовя этот сборник фронтовых писем 1941–1945 гг., мы преследовали цель вспомнить о героизме не только авторов писем, но вспомнить и тех, о ком они писали, вспомнить их боевых друзей-товарищей. Из сегодняшнего XXI века они говорят им и нам: «Милые мои! Здравствуйте… С Победой!»
В то же время публикация фронтовых писем и воспоминаний – это «большое, хорошее и полезное дело». И оно будет «памятью, которую мы обязаны бережно хранить и передавать нашим детям, внукам, правнукам», как справедливо написал в сопроводительном письме сын фронтовика Виктор Головин, сам кадровый офицер, который служил в Воздушно-десантных войсках, для которого биография отца[13] была примером выбора профессии. И он считал, что письма его отца, деда его сына, будут примером служения Родине. Такую точку зрения высказывали почти все, кто присылал письма родных участников Великой Отечественной войны.
Фронтовые письма 1941–1945 гг. – это письма не из далекого прошлого. Это письма-советы, письма-рассуждения о том, как надо планировать жизнь, чтобы она была лучше, радостнее, как воспитывать детей, чтобы выросли здоровыми, грамотными, полезными обществу, и др. Интересно, что эти и близкие им темы были предметом рассуждения людей разного возраста и национальности, разных гражданских профессий и независимо от образования.
Нельзя не вспомнить при этом сержанта Анатолия Марковича Цигельмана и его письма к своей дочери по имени Бебе, хотя писем сохранилось всего несколько штук. Письма датированы июлем 1942 г. из действующей армии, 324-й стрелковый полк, 1-й взвод, 1 рота. Лето 1942 г. – это очень напряженное время на фронте, когда шли бои на всех направлениях. И именно тогда сержант А.М. Цигельман, будучи уверенным, что победа будет за нами, пишет своей дочери 19 июля 1942 г.: «Мое счастье, моя родная доченька, Бебуся. Ты моя радость, как я рад, что получил твое письмо… Бебуся, нужно приложить все силы и старания, но поступить именно в этом году в медицинский. Ты меня этим осчастливишь. Помни, что это моя настоятельная просьба и требование. Помни, нужны врачи – это будет счастьем для тебя и для нас… Береги себя. Скучаю».
Эта же мысль о необходимости учиться – в письме от 22 июля 1942 г.: «Мое счастье, родная доченька Бебуся, твою открытку получил сегодня… Умоляю тебя, приложи все старания и все силы и обязательно поступи в этом году. Помни, что нужны кадры. Бебуся, ты меня, наверное, послушаешь: никаких отступлений… Поступай учиться. Я здоров, настроение хорошее… Крепко целую. Твой навеки папа». Это письмо-завещание было последним. 28 августа 1942 г. в боях за Новороссийск погиб А.М. Цигельман, отец двоих детей, бывший директором Артека в 1935–1937 гг.[14]
Фронтовые письма раскрывают характер тех, кто их писал, позволяют увидеть уровень образования, отслеживают отчасти национальность автора и т. д. Традиционное «Здравствуйте!..» или «Дорогие мои…» «Милые (милая) мои» иногда отсутствуют, и следует сразу изложение мыслей. Это бывает в двух случаях: письмо пишется короткое, так как впереди бой и нет времени, это во-первых, и, во-вторых, такая форма присуща тем письмам, где автор его недоволен лицом, которому адресует письмо. Но потом, излив недовольство, автор заканчивает письмо обычными фразами: перечислением лиц, кому адресованы приветы, поцелуями и просьбами писать много и часто.
В письмах семейных воинов много советов по хозяйству, по тому, как использовать деньги, и частые возражения, куда семья тратит деньги. «Я не знаю, Зинуся, как тебя еще просить. Ведь сколько раз тебе толковал, получила деньги, сообщи в письме просто “деньги получила”». А ты мне опять пытаешься представить целый финансовый отчет. Сколько я тебе выслал денег, не знаю, не подсчитывал и не собираюсь подсчитывать. Я доволен одним, что деньги, высланные тебе, нашли свое место. Чего и требовалось доказать», – подвел итог Борис Бубиновский в письме к своей жене весной 1942 г.
Стараясь придать бодрости своим далеким и любимым близким, которые были в глубоком тылу, авторы фронтовых писем не только обещали добиваться лучших результатов в боевой и политической подготовке, но высказывали предложение о соревновании. «… Я, как твой муж, а ты моя жена – вызываю тебя на социалистическое соревнование. Я буду беспощадно громить немецких гадов на временно оккупированной или вражеской территории, а ты обязана показывать образцы самопожертвования…
Милая Зинуля! Ты пишешь, что сильно соскучилась. А я-то как! Ты себе представить не можешь. Живу только одной надеждой, что скоро разгромим врага, и я вернусь. О! Это будет жизнь. Спокойная, семейная жизнь на долгие годы»[15], – мечтал Борис Бубиновский в мае 1942 г., не зная о том, что в сентябре этого же года его семья получит извещение, что он пропал без вести во время военного десанта.
Отличительной, особой чертой фронтовых писем является то, что все они проникнуты надеждой на Победу, мечтой на возвращение домой. Это мы отмечаем в письмах, независимо от даты их написания: будь это осень – зима 1941 г. или весна 1945 г. Даже находясь в нелегких фронтовых условиях, наши близкие беспокоились о тех, кто остался в тылу и продолжает их трудовые дела. Это было присуще воинам независимо от их возраста. И как тут не вспомнить Яковенко Якова Федоровича 1901 г. рождения, уроженца Омской обл., село Там-Чилик. Он был призван на фронт в 1941 г. Погиб, т. е. пропал без вести в 1943 г. в боях под Ленинградом[16].
