– Мы можем сейчас переговорить с руководством Юго-Западного фронта. – Перебил начальника Генерального штаба Сталин, вспомнив вчерашний разговор с Василевским, начальником Оперативного управления Генштаба.

– Если Кирпонос и Хрущев не в войсках, то мы с ними свяжемся, – последовал ответ.

Через несколько минут «Бодо» отстукал: «У аппарата генерал-полковник Кирпонос».

Сталин: До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять город. Верно ли это?

Кирпонос: Здравствуйте, товарищ Сталин. Вам доложили неверно. Мною и Военным советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдавать…

Сталин: Очень хорошо. Крепко жму Вашу руку. Желаю успеха» (ЦАМО РФ, ф. 96-А, оп. 2011, д. 5, л. 30).

Немного успокоившись, отдав необходимые указания маршалу Шапошникову, Верховный Главнокомандующий спустя час приехал в Кремль. Здесь его ждали очередные неприятности, теперь уже личного плана. Он получил сообщение о своем старшем сыне Якове. Источники по-разному освещают этот факт.

«Сталин вошел в кабинет, – пишет И.Ф. Стаднюк в трилогии «Война», – намереваясь тут же приказать начальнику охраны унести «Телефункен». Начальник, полнотелый генерал в полевой форме без знаков различия, словно угадав желание Сталина, выжидательно смотрел на него в раскрытую дверь из прихожей, застыв по стойке «смирно» у стола с телефонами. Но что-то заставило Сталина промедлить. Подойдя к радиоприемнику, он окинул его, словно живое существо, неприязненным взглядом и нажал пальцем клавишу. Загорелся и замигал на панели зеленый кошачий глаз, а из-за желтой драпировки, скрывавшей мембраны, вырвался нарастающий треск, и сквозь него стала пробиваться русская речь: мужской голос напыженным тенорком передавал из Берлина обзор событий на Восточном фронте…

Да, сегодня рабочий день для Сталина начинался тяжело. Накат ранивших сердце воспоминаний сменился дурными вестями: немецкий диктор, закончив излагать обстановку в группе армий «Север», вдруг, возвысив голос, сообщил:

«Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын кремлевского диктатора Сталина – старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова. Будучи опознанным, Яков Джугашвили вечером 18 июля доставлен самолетом в штаб фельдмаршала Клюге. Сейчас ведется допрос важного пленника…»

Внутри у Сталина будто все заледенело. Он нажал на клавишу выключателя, приемник щелкнул, будто выстрелил. Не зря, значит, вспоминался ему Яков. Сбылись самые худшие опасения, тревожившие его и во сне…

…Сталин оторвался от бумаг, – продолжает писатель. – Он стал с кресла и словно только сейчас увидел за длинным столом Молотова и Калинина, хотя, когда они вошли, ответил на их приветствия и взглядом пригласил садиться.

Неслышно вошел Поскребышев, зажег электричество, отчего настенные дубовые панели кабинета сразу будто раздвинулись, и доложил о приезде Мехлиса. В ответ Сталин маняще махнул Поскребышеву рукой, в которой держал погасшую трубку, затем обратился к Молотову и Калинину:

– Я думаю, дождемся товарища Жукова, послушаем его доклад и новые предложения Генерального штаба, а потом начнем решать наши текущие дела.

При последних словах Сталина в дверях кабинета появился Мехлис – стройный, в форме армейского комиссара, подтянутый, но непривычно мрачный и даже бледный.

Поздоровавшись и не очень ладно щелкнув каблуками начищенных, сверкающих хромом сапог, он приблизился к Сталину и, глядя на него каким-то болезненно-опасливым взглядом, сказал:

– Товарищ Сталин, я обязан сообщить вам об очень неприятном для всех нас политдонесении с Западного фронта…

Последние слова Мехлиса были заглушены новым грозовым разрядом. Ворвавшийся в кабинет протяжный раскат грома будто шире открыл небесные заслонки, и хлеставший за окнами ливень превратился в седую кипящую стену. Сталин подошел к окну и, подставив лицо под клубившееся облачко водяной пыли, спокойно сказал:

– Садитесь, товарищ Мехлис…

Но Мехлис не сел. Напряженно глядя Сталину в спину, он с трудом подбирал нужные слова:

– Товарищ, Сталин, очень неприятное… тяжелое донесение.

– Докладывайте, – не поворачиваясь, приказал Сталин.

И Мехлис доложил:

– Начальник политуправления Западного фронта сообщает, что, по всей вероятности, ваш сын, Яков Иосифович, попал к немцам в плен…

Сталин продолжал смотреть на ливень, и со стороны казалось, что он не расслышал слов начальника Главпура.

– Точных подтверждений политуправление не имеет, – мучительно продолжал Мехлис, будто страдая от того, что Сталин не желает повернуться к нему лицом, – но делается все возможное…

Сталин и сейчас не пошевельнулся, ибо заранее знал, с чем пожаловал к нему Мехлис. Молотов и Калинин, оглушенные дурной вестью, сочувственно и с болью смотрели на отвернувшегося к окну Сталина, не в силах понять, расслышал он в шуме ливня слова армейского комиссара или нет. А Мехлис, растерянно оглянувшись на них, заговорил вновь:

– Особый отдел фронта и специально созданная группа политуправленцев принимают все меры, чтобы или выяснить истину, или, если Яков Иосифович не у немцев, разыскать его, живого или мертвого…

Сталин продолжала молчать, будто не в силах оторваться от зрелища разбушевавшейся грозы.

– Коба, ты что, не слышишь?! – возвысив голос, взволнованно спросил Молотов. – Немцы схватили Яшу!..

Сталин медленно, будто тело ему плохо подчинялось, отвернулся от окна и посмотрел на Молотова пасмурным и каким-то затравленным взглядом. Затем неторопливо направился к своему столу, сел в кресло и спокойно, со скрытой укоризной, сказал:

– Сталин не глухой… Мне уже известно о пленении старшего лейтенанта Якова Джугашвили…

– Я беру на себя выяснить все до конца!.. – нарушил тишину Мехлис. – Более того, можно устроить побег Якова: мобилизовать наших разведчиков. Я уже разговаривал с генералом Дроновым… Можно, наконец, если это не удастся, поторговаться с Гитлером!

– Поторговаться с Гитлером? – изменившимся голосом спросил Сталин и так посмотрел на Мехлиса, что тот смешался.

– Я имею в виду обмен, – сбивчиво начал объяснять Мехлис. – У нас есть несколько пленных генералов… Можно их отдать Гитлеру взамен Якова.

– Так-так… Начальник Главного политуправления армейский комиссар первого ранга предлагает Генсеку торговую сделку с Гитлером! – Сталин, выйдя из-за стола, начал прохаживаться по кабинету, то и дело с едкой иронией поглядывая на Мехлиса. – Армия воюет, люди умирают, а Мехлис торгуется…

– Коба, ты, по-моему, перегибаешь палку, – поддержал Мехлиса Молотов, обращаясь к Сталину. – Ведь действительно существует международная практика обмена пленными между воюющими сторонами.

– Совершенно верно, – сказал свое слово и Калинин. – И ничего предосудительного тут нет.

– Ладно, защитники! – Сталин, остановившись посреди кабинета, уже миролюбиво заулыбался. – Я представил себя торгующимся с Гитлером… Немыслимо! – Он опять зашагал по ковровой дорожке и после недолгого молчания заговорил будто сам с собой: – Конечно, хорошо бы спасти Яшу… Ему в плену будет тяжелее, чем кому бы то ни было… С сыном Сталина постараются поиграться всерьез… Но что нам скажут те многие, многие тысячи наших бойцов и командиров, которых мы не выкрадем и не обменяем?.. – Он вновь остановился посреди кабинета и уже кричащим болью и безысходностью взглядом поочередно посмотрел в лицо Молотову, Калинину, Мехлису. Но тут же заговорил смягчившимся голосом: – Мы руководители партии и государства! И мы не имеем права никому внушать мысль о преимуществе плена перед смертью…[4] Может, это и жестоко, но так требует логика борьбы…

Мы считали и по-прежнему будем считать, что сдача в плен не только проявление малодушия, но и предательство… Другое дело, если люди оказываются в плену случайно, не по своей воле, захваченные без сознания… Я верю, что и Яков не сам сдался в плен… Верю! – Потом Сталин подошел к Мехлису, который все еще продолжал стоять у длинного стола. Ткнув потухшей трубкой в сверкающую пуговицу гимнастерки армейского комиссара первого ранга, цепко посмотрел ему в глаза, словно в самую душу. Понизив голос, с прочувствованной удовлетворенностью сказал: – А ваша мысль, товарищ Мехлис, насчет обмена немецких генералов заслуживает внимания… Затем повернулся к Молотову, взмахнул рукой в его сторону и уточнил: – Это по твоей части, товарищ нарком иностранных дел… Только, видимо, надо несколько повременить с этим, пока к нам не попадет в плен побольше чинов…