Таша послушно взяла из его рук отрез колючей чёрной ткани.

– Судя по тому, что меч у вас светится – если он и не посеребрён, то явно не прост. – Как и хозяин, добавила она в уме.

– Не прост, – кратко подтвердил дэй. – Будьте здесь.

– А вы куда?

– Хворост для костра нам не помешает.

– И как вы вернётесь в круг? Или он пропускает своего создателя?

– Защитный круг, в котором мы с вами стоим – магия столь древняя, что уже перестала быть магией. Ему не нужно заклятий. Необходима лишь чуточка веры.

– Веры?..

– Как вы знаете, некогда нежить и нечисть приходила только туда, куда их приглашали. В противном случае они просто не могли переступить порог дома.

– Но это же сказки, старые легенды! Те же эйрдали…

– Тш, – дэй приложил палец к губам. – Здесь слова материальны, помните.

– …я читала о них, и им плевать, приглашали их в дом или нет! Они просто приходят и всё!

– Они приходят, потому что люди перестали верить в то, что они не смогут прийти.

– А раньше, значит, верили? Просто верили, и вера спасала их от нечисти?

– Сказки ведь не на пустом месте возникли, Фаргори-лэн. Раньше люди многое принимали за должное. Просто верили в какие-то вещи, не докапываясь до причин, следствий и обоснований. Нечисть тоже. И потому раньше мир был куда… безопаснее. – Дэй коснулся рукояти меча, пронзавшего мох кончиком золотистого лезвия. – Наш круг – это наш дом. Никакая нежить, нечисть и просто люди с недобрыми намерениями не войдут в него без моего приглашения. Этой ночью вы можете спать спокойно.

Таша хмуро следила, как он отворачивается, чтобы широким шагом пересечь границу круга.

– Вы меч забыли, – сказала она.

– Не забыл. Вы же не любите темноту, верно?

Лесной мрак поглотил его за пару мгновений.

Таша посмотрела на клинок, узкой золотой полоской разгонявший тьму. Расстелив плащ дэя рядом с кострищем, переложила на него Лив; закуталась в свой, бархатный, и села на траву, тоскливо обхватив руками колени.

Её взаимоотношения с верой были… специфичными. Она послушно постилась и исповедовалась каждый шестой день месяца (попробовала бы не исповедоваться, пастырь мигом заинтересовался бы, что она скрывает). Слушала проповеди о Пресветлой Богине Льос. Не поминала к ночи имя Лукавой Богини Мирк, сестры Льос, обитавшей в Бездне и повелевавшей сонмом злобных дамнаров. Почитала заповеди Кристали Чудотворной, ниспосланной некогда Пресветлой в их грешную Долину. Надеялась, что после смерти душа её отправится не в Бездну, а в лучший мир – или обратно сюда, в Аллигран, искупать незначительные грехи в новом перерождении. Да только мама тоже соблюдала все внешние приличия – всегда, – пусть даже за внешним полностью отсутствовало внутреннее. А Таша никогда не смогла бы исповедаться в тех сомнениях, по поводу которых ей и правда хотелось бы услышать совет – или ответ; сомнениях, большую часть которых выразила одна-единственная мамина фраза.

Как-то раз Мариэль обронила: «Она утратила мою веру в Неё».

Как-то раз Таша поняла, почему.

Из этих причин, не считая некоторых прочих, логичным образом вытекало то, что Таша не слишком хорошо относилась к священнослужителям. Но Арон… он был каким-то другим.

Таша отвела прядь волос с лица сестры. Поёжилась, с прищуром всматриваясь в темноту. Вместе с дэем ушло всё её спокойствие: до того за границами круга была просто тьма вечернего леса, но сейчас тьма стала ощутимой. Обволакивающей, густой, как кисель. Далёкие кроны тонули в однородной сизой мгле, сквозь которую не пробивался ни свет лун, ни звёздное сияние. Деревья вокруг полянки сливались в чёрные стены, отвесно уходившие в небо.

Таше вдруг пришло в голову, что Арон вполне может не вернуться. И что делать тогда, она не знала. Хотя ещё вопрос, что хуже… В конце концов, неизвестно, что он намеревается делать с нею и с Лив.

В тот миг, когда Таша поняла, что вряд ли вместе с ними дэй бросит свой меч, она поняла и другое: она ждёт его возвращения. Надеется на него. Очень.

Очень, очень глупо.

Досадливо тряхнув головой, Таша подтянула к себе сумку.

Понять бы ещё, почему ты безоговорочно доверяешь свою жизнь незнакомцу, думала она, на ощупь разгребая немногочисленный скарб. Может, он вообще сам нечисть вроде эйрдалей… или оборотней. Таше как «порождению Мирк» тоже положено было очаровывать простых смертных, но она до этого не доросла и надеялась никогда не дорасти. Не хотела вечно сомневаться, привязался кто-то к тебе или к магии в твоей крови. Хотя привязаться к оборотню – ещё полбеды, а вот эйрдали… Никто не знал, как они появились или кто сделал их такими, но факт оставался фактом: эйрдали рождались без души. Поэтому им требовалось поглощать чужие. Их поцелуй забирал у тебя жизнь и душу; лишь насытившись ворованной силой, телесной и духовной, эйрдали чувствовали себя живыми, чувствовали хоть что-то – недолго. Прежде чем снова отправиться на охоту за новыми жертвами, новыми поцелуями, новыми чувствами…

Наконец нашарив в сумке необходимое, Таша стиснула пальцы на деревянной рукояти обычного кухонного ножика.

А ведь эйрдали вроде и мысли читать умеют. Те, что постарше и посильнее. Если прибавить к этому способность вызывать необъяснимую симпатию и почти нечеловечески лучистые глаза… Говорят, у эйрдалей радужки светятся, а зрачки обращаются чёрными звёздами. Хотя про оборотней тоже много чего говорят – и едва ли бездушное порождение Мирк стало бы вежливо дожидаться, пока Таша спасёт сестру, да ещё помогать ей в этом. К тому же книжки сходились в одном: нечисть нечисть чует издалека. Кто-кто, а оборотни распознают эйрдалей задолго до того, как те сбросят маску, и чарам их подвластны куда меньше простых смертных.

Оборотни всегда видели то, чего не видели другие.

Успокоительные мысли не помешали Таше вытащить нож, прикрыв его складками плаща на земле, и заодно достать ещё одну лепёшку – о пропущенном ужине она снова вспомнила куда позднее, чем её возмущённый живот.

Спустя некоторое время дэй вернулся с охапкой хвороста, достал из котомки трутницу и развел костёр. Тьма за границами круга враз стала ещё темнее, но тревога и страх отхлынули, стоило Таше услышать шелест его одежд.

Запивая скудный ужин водой из фляжки, она следила, как дэй, вытащив меч из земли, садится чуть в стороне, чтобы протереть лезвие куском замши.

– Ешьте. – После недолгого колебания Таша неуверенно протянула ему одну из оставшихся лепёшек. – Вы же свои доели, я на Равнине видела.

– У меня ещё есть хлеб.

– Это вы тот кирпич называете хлебом?

– Разве хлеб не может быть в форме кирпича?

– Может, но я имела в виду настоящий кирпич. У меня кроме лепёшек ещё свежий каравай… и даже мясо есть.

– Увы, вынужден отказаться. В этом месяце мы едим только рыбу.

– Ну а хлеб?

Дэй, вздохнув, отложил меч:

– Если вам так хочется переводить на меня свои припасы…

Таша смотрела, как он ест – неторопливо, тщательно прожёвывая, глядя на огонь.

– Вы всё про меня знаете, да?

Дэй поднял взгляд:

– Смотря что вы имеете в виду.

– О том, кто я.

– Трудно говорить про людей, кто они. У каждого человека множество… определений. У нелюдя тоже.

– И почему бы сразу не сказать, что знаете?

– Вас интересовало, знаю ли я всё о том, кто вы. Пока я могу сказать только, что у вас с матерью были две большие тайны, одна из которых та, что вы оборотни. Насчёт остального есть догадки, но чтобы говорить уверенно, в них надо вначале убедиться.

– Остального?

– «Хороший человек» – тоже определение. Или «хороший оборотень». – Дэй отправил в рот последний кусок и, отряхнув руки, полез в сумку за фляжкой. – Благодарю за угощение, хлеб замечательный.

В другое время Таша улыбнулась бы комплименту – хлеб она пекла сама, – но не сейчас, когда некоторые из его слов заставили её вытянуться напряжённой струной.

– А вторая тайна?

Дэй пожал плечами: