– Найдж – ваш преемник.

Он сказал это очень тихо. Скорее пробормотал. И магистр, естественно, всё равно услышал.

– Найдж – мой лучший ассистент, он мне как сын, но я не могу передать ему всего, что могу передать тебе. – Он пожал плечами так отстранённо и задумчиво, что Джеми сделалось почти больно. – Он усерден, он умён, он хорош в теории магии, анализе и совершенствовании чар, и это не отменяет того, что многие вещи ему попросту неподвластны. Всё одно что лепить скульптуру из неподатливой глины.

– Вы же не просто так сделали его своим ассистентом.

– Вернейший ученик и лучший ученик не всегда едины. Помощник – это одно, тот же, кого ты хочешь и сможешь однажды назвать равным себе – другое. Каждый на склоне лет задумывается, что он подарил миру после себя, и я за жизнь совершил немало, но что из этого меня переживёт? Что останется под лунами такого, на что я смогу указать Богине при встрече и ответить «вот то, ради чего мне стоило появляться на свет»?

– Сообщество. Венец.

Это Джеми сказал ещё тише: внезапные откровения, к угрызениям совести добавившие мысли о том, о чём Джеми думать совершенно не хотелось, совершенно сбивали с толку.

– Венец – детище Герланда. Я лишь его сподвижник. Я буду рад, коли моё скромное участие поможет сместить узурпатора и вернуть на престол наследников Ликбера, но… – магистр качнул головой, и длинная борода пощекотала его сцепленные руки, – всякий учитель мечтает оставить после себя того, кто превзойдёт его. Я рад, что на закате дней мне выдался этот шанс.

Джеми, вконец стушевавшись, угрюмо потупился.

О смерти кого бы то ни было из Основателей он предпочитал не думать. И в смерть их категорически не верил – не в ближайшие лет двадцать, во всяком случае. Колдуны и альвы живут куда дольше людей, а что до насильственной смерти… Ха. Попробуйте сладить с великим магистром Торнори и Найджем, прекрасным колдуном, что бы там магистр ни говорил. Или с одним из Звёздных Людей…

Правда, подобные мысли Джеми держал при себе. Основателям они не нравились. Особенно Герланду, который в ответ на них всегда плевался чем-нибудь в духе «наивный недоносок».

– Возвращаясь к уроку, – сказал магистр, когда в тишине стало слышно, как на улице грохочут по брусчатке колёса. – Мы не можем забирать силу напрямую у стихий, окружающих нас, или у противника, хотя это решило бы немало проблем. Мы не можем нейтрализовать заклятие, «выпив» его силу досуха. Впрочем, чем сильнее заклятие, тем больше сил выплёскивает маг, тем ярче стихийная энергия и тем больше ты можешь почерпнуть. В бою для этого далеко не всегда выдаётся время и возможность – брать силы из огня проще всего, но не все чары действуют так долго. Однако…

– А можно я попробую открыть портал? Зачерпнув вашу силу?

Краем глаза (он всё ещё не решился поднять головы) Джеми заметил, как учитель в замешательстве теребит бороду.

– Для этого мне надобно сотворить нечто помощнее простого огонька. Умолчу уже о том, что перемещения в пространстве опасны даже для тех, кому хватает резерва на заклятия шестой ступени, ведь…

– Я читал теорию. Учил теорию.

Чувство «что-то не так» пришло не сразу. Сперва Джеми решил, что отсутствие ответа и повисшее меж двумя креслами молчание – напоминание, что перебивать невежливо.

Лишь потом заметил, что морщинистые пальцы сжались в кулак, стиснув бороду, как спасительную соломинку.

Когда Джеми посмотрел учителю в лицо, яблоневые глаза глядели чуть выше его плеча: куда-то – и в никуда, расширенными зрачками, делавшими их почти чёрными.

– Учитель?..

– Дар, – хрипло выдохнул тот. – Мой дар… дал о себе знать.

Джеми ощутил, как его ногти нервно пытаются прорвать штаны на коленках.

У магистра Торнори был особый дар: он предчувствовал как радости, так и беды тех, кто близок к нему. Правда, если в молодости придворный маг Короля Подгорного безошибочно угадывал, с чем связано то или иное предчувствие, к старости восприимчивость его несколько угасла.

К примеру, год назад магистр ощутил смутное беспокойство за Алексаса, однако не отсоветовал ему рейд в Прэкильскую тюрьму.

– И… что он говорит?

– Грядёт что-то ужасное.

Тени, таившиеся по углам, выплеснули в кабинет зловещую тишину.

– Конечно, – пробормотал Алексас. – Хоть бы раз на моей памяти посулил, что в нашу нелёгкую жизнь наконец-то прольётся бочка мёда. Например, Его Величество очень кстати подавится костью и сдохнет в расцвете лет.

По обоюдной договорённости тот, кто не управлял телом, старался не комментировать происходящее, если только к нему не обращались напрямую. Чтобы не мешать другому жить. Но сейчас непрошеный сарказм пришёлся как нельзя кстати – помог сбросить оцепенение, которым сковала тело холодная жуть.

– И кто… в опасности?

– Все. – Прикрыть глаза, пытавшиеся разглядеть, что таит зубастая тьма грядущего, далось учителю не без труда. – Ты. Алексас. Найдж, Герланд, Бэрри…

– Вы уверены?

Джеми сам понимал, что это звучит жалко. Оскорбительная ниточка, за которую он пытался ухватиться для самоуспокоения.

Только вот учитель и сам жаждал бы ошибиться.

– Нет. В последние годы я не могу быть в нём уверен. Но будь осторожен… будьте – оба. – Наконец разжав пальцы, магистр позволил руке устало упасть на колени. Следом за ней на тёмный лён домашней мантии упали несколько серебряных волосков. – Ступай, я… мне надобно обдумать всё это. Не говори пока никому.

Пояснять, что именно не говорить, не требовалось. Как и то, что урок окончен.

Прежде чем Джеми взялся за дверную ручку, та провернулась сама собой, и колдовство здесь было ни при чём.

– Простите, что вторгаюсь во время урока, – жизнерадостно начал Найдж вместо приветствия, – но я тут смешивал кое-какие компоненты для бальзама и получил неожиданную реакцию, так что решил проконсультироваться, прежде чем… Джеми? – едва не врезавшись в ученика, колдун озадаченно замер на пороге. – Уже уходишь?

– Мы сегодня закончили раньше, чем думалось. – Ответ из кресла был таким непринуждённым, что даже Джеми с трудом вспомнил, сколько боли и страха звучало в словах хозяина дома момент назад. – Представь себе, с первой попытки позаимствовал эфир моего заклятия.

Секундное замешательство, отделившее это известие от улыбки Найджа, от Джеми не укрылось.

Едва ли ассистент магистра мог забыть, что ему заимствование эфира не удалось ни с первой, ни с сотой попытки. Едва ли ему могла понравиться горделивая бесцеремонность, с которой об этом напомнили. Но…

– Ничего себе. – Когда Найдж потрепал Джеми по кудрявой макушке, в голосе его звучала одна лишь гордость. – Ребёнок, а твоё имя точно Джеми? Может, тебя на самом деле звать Ликбер Великий Второй, а я и не знаю?

Таков он был. Никакой зависти. Никакой ревности. Никогда. Хотя Джеми понимал, что Найдж, мальчик-сиротка, которому магистр заменил отца, не мог не ревновать к другому мальчику-сиротке. Более достойному, более талантливому, гордость за которого даже не пробовали скрывать. Тогда как тебе гордиться только именем учителя да званием бакалавра, полученным незадолго до сорока, когда иные уже лиценциаты или даже доминусы…

– Куда мне до Ликбера, – буркнул Джеми, поднырнув под рукой Найджа к выходу, просто чтобы спрятать пылающие от стыда щёки.

Проклятье. Чего он стыдится? Дара, полученного от Богини? Того, что ревности Найдж предпочёл любовь? Того, что его второй учитель слишком хороший, чтобы давать волю нехорошим чувствам? Особенно направленным на дорогого сердцу наставника, который ни в чём не виноват, и дорогого сердцу ученика, который тоже не виноват, что его ценят и любят больше…

– Для начала поздравляю, – сказал Алексас, пока Джеми понуро брёл обратно в спальню, а по его правую руку уплывали за спину рисованные горы. – В очередной раз заставил меня утереть скупую горделивую слезу.

– Можем обойтись без предварительных комплиментов. Что думаешь?

– Однажды, братишка, ты дорастёшь до принятия простой истины: предварительные ласки облегчают любое дело. Чужое самолюбие само себя не погладит. Другие части себя гладить проще, не спорю, но ведь приятнее, когда…