Ответить на этот вопрос нелегко по ряду причин, и прежде всего в силу языкового барьера. Я спрашиваю по-английски, Дарсоно переводит на индонезийский, который понимает второй переводчик, главный вождь Абутури. И уже он переводит мои вопросы на язык дани. Ответы Обахарока следуют тем же путем, только в обратном порядке.
Дарсоно - один из немногих индонезийцев, рискнувших осесть во внутренних районах Новой Гвинеи. Прежде он владел бараком, своего рода постоялым двором, в торговом поселке Мерауике на южном побережье, где, как я уже рассказывал выше, принимал участие в розысках Майкла Рокфеллера. Теперь Дарсоно живет в Вамене - последнем патрульном посту, на территории, контролируемой индонезийскими властями. Это он сказал мне, где живет Обахарок, и согласился (причем безвозмездно) провести в его деревню по узким горным тропам, через бесконечные топкие болота.
Другой переводчик, Абутури, - самый влиятельный вождь Долины Балием. Теперь он сотрудничает с полицейским полковником Марпоунгом в Вамене. Во время межплеменной войны в 1966 году Абутури собственноручно убил свыше ста противников и снял с них холимы, из бутылочной тыквы, которые в этой части света служат единственным одеянием мужчины.
Зато теперь Абутури котека. В буквальном смысле это слово означает "одетый"; и в самом деле, он сменил свой холим на пару рваных шортов. Но словом "котека" называют также тех жителей Долины Балием, которые находятся под контролем полицейского поста. Абутури - единственный переводчик, которого мне удалось найти и кто сумел проводить меня к Обахароку: он знал его лично. Интересно, что, как только здешние жители замечали среди нас коллекционера холимов, они тут же обращались в бегство. Прибыв в Мулиму, деревню Обахарока, мы застали его в одиночестве перед хижиной белой жены в окружении сонма мух. Все остальные жители убежали в джунгли. Все время, пока мы беседовали, до нас доносились пронзительные, возбужденные мужские голоса. Абутури воспринимал это спокойно, Обахарок тоже казался невозмутимым.
- Это недовольные, - пояснил Абутури. - Они грозятся съесть нас.
Уже близилась ночь, и мне стало страшно. Я вспомнил, что всего каких-нибудь пять лет назад в соседней деревне убили и съели двух миссионеров. На этом огромном и малоизученном острове еще существуют племена, у которых принято съедать умерших в знак последнего к ним внимания. В хижинах хранятся прокопченные мумии, и каждый вечер люди кормят их оскаленные черепа саговой похлебкой в назидание детям, которых таким образом приучают почитать предков. Кое-где здесь и по сей день убивают человека, в которого вселилась нечистая сила, после чего съедают его внутренности, дабы ублаготворить душу. А молодую женщину, потерявшую невинность до того, как ее купит мужчина, привязывают к согнутым деревьям и, отпустив их, разрывают на части; ее соблазнителя изгоняют из деревни, и он может искупить свою вину лишь после того, как принесет в деревню в плетеной корзине три символа мужской силы, отрезанные у воинов из соседнего племени. В некоторых местах самой богатой считается семья, в чьей хижине хранится много мумий умерших родичей. У других мерилом богатства служат ракушки и поля, огороженные черепами предков. Богатство исчисляется также количеством молодых женщин, способных рожать сыновей - будущих воинов. Безопасность обеспечивается бамбуковыми щепками, которые маскируют грязью на тропе, ведущей к деревне. Будущее рода зависит от запаса отравленных стрел, которые хранятся в зловонном глиняном кувшине в самом темном углу хижины.
И вот в этом необыкновенном мире появилось удивительное белое существо, которое островитяне называли Мамавин. Сперва она поселилась в близлежащей деревушке Аналага, где познакомилась с юношей Килеоном. Желая ублаготворить вождя, он взял ее с собой в Мулиму - деревню, где жил Обахарок. Мамавин подарила Обахароку зеркальце, а тот в честь гостьи приказал зарезать свинью. Когда она захотела жить в отдельной хижине, Обахарок поручил ее строительство своим пяти женам. Вслед за хижиной Мамавин потребовала, чтобы деревня подарила ей йокал.
Обо всем этом Обахарок рассказал мне посредством двух переводчиков. Следить за его мыслью нелегко, ибо мир понятий у дани совсем не такой, как у нас. Отдельные понятия приходится выражать множеством слов. Так, я узнал, что незамужняя женщина здесь носит своеобразную юбочку - сали. Когда жених забивает в ее честь свиней, она сменяет сали на йокал - плетенку из листьев и травы, которой прикрывают низ живота. Эта процедура, сопровождаемая одним праздником с забоем свиней, и представляет собой свадьбу. Чтобы сделать для Мамавин йокал, Обахароку пришлось заплатить 25 свиней, 35 холимов, много йе (больших шлифованных камней), а также шесть ниерак (тканых сетей для церемоний). Все эти ценные предметы были подарены этой деревне, а также окрестным деревням за Мамавин.
- Итак, вы поженились. А зачем ты на ней женился?
Снова долгий перевод моего вопроса и ответа Обахарока. Наконец я уясняю, что Мамавин и Обахарок по-настоящему еще не были женаты.
- Итак, все эти вещи ты отдал в надежде поиграть с Мамавин в хижине, которую для нее построил?
Нет, Обахарок оплатил дорогие подарки для белой женщины потому, что она, как он понял, обещала снабдить его и его воинов оружием. Во время межплеменной войны в долине Балием в 1966 году клан, одержавший победу над Обахароком, был вооружен железными топорами, полученными от белых людей. Теперь Обахарок надеялся, что Мамавин и для него раздобудет это страшное оружие. Голландский католический священник Франс Верхейнен, находившийся в тот год в долине и бывший свидетелем жестокой бойни, рассказывал мне в Джаяпуре, что знает Обахарока как мужественного защитника своей деревни. Но хотя он и убил много врагов, его клан оттеснили к горам, а все потому, что противник имел в своем распоряжении железные топоры, полученные от американской научной экспедиции, снаряженной в 1960-х годах гарвардским музеем Пибоди.
В Вамене Обахарок видел индонезийскую полицию, вооруженную автоматами. Если бы Мамавин раздобыла для него и его соплеменников такое оружие, он мог бы завоевать всю долину Балием.
На следующий вечер после праздника йокал Мамавин позвала Обахарока к себе в хижину. Между ними произошел следующий разговор.
- Теперь мы женаты, - сказала Мамавин. - У нас, правда, разный цвет кожи, - она показала ему свои руки и взяла его руки в свои, - но, смотри, мы ведь совсем одинаковые. Разница только в том, что ты мужчина, а я женщина.
Вернее, Обахарок считал, что она хотела сказать что-то в этом роде. Но он не знал ее языка, а она не понимала языка дани. Переводчика же у них не было.
- Я очень боялся, - говорит он. - Конечно, я понимал, чего хотела Мамавин, и за это я должен был получить оружие. Но для меня это было так трудно. Не сердись, когда я говорю, что "мы из долины" (так дани называют себя) не испытываем тех чувств к белой женщине, какие испытываете вы, поэтому нам очень трудно поиграть с ней.
- Что же вас отличает? - спрашиваю я.
Дани, как и все дети природы, весьма тактичны; видимо, этим объясняется, что я не сразу получил ответ на свой вопрос. Обахарок не употребляет слов "белые женщины", он говорит о неких мафф-мама. Дарсоно поясняет, что мафф происходит от английского Missionery Aviation Fellowship [15]. Видя, что белые женщины появляются из самолетов авиакомпании МАФ, дани называют их мафф-мама. Обахароку было невдомек, что Вин Сарджент не принадлежала к числу миссионеров, вообще не имела к миссии никакого отношения. Однако, как и другие мафф-мама, она, с точки зрения дани, дурно пахла.
- Она мазалась чем-то таким, от чего запах был еще хуже. Наши женщины пахнут хорошо, должно быть, оттого, что употребляют старый свиной жир, поясняет Обахарок. - Стоит женщине помазать затылок старым свиным жиром, как она возбуждает мужчину.
С этими словами он натирает лоб затхлым жиром и золой из очага - как вождь, он имеет на это право. Над нами подвешен завернутый в пальмовый лист жир; от тепла он почти растаял, и на голову то и дело падают жирные капли. Это своеобразное "благовоние" сродни зажженным палочкам ладана, употребляемым на Дальнем Востоке, и, хотя плохо пахнущие капли порой действуют мне на нервы, я понимаю, что это знак внимания со стороны Обахарока.
