Подобно погруженному в чуткий сон старому псу, туча, постукивая цепью дождевых капель о крыши домов, весь день беспокойно ворочалась с места на место и только вечером, когда на земле не осталось клочка суши, где мог бы укрыться ночной вор, окончательно уснула.

Около полуночи на небе появилась бледно-желтая луна. Выскользнув откуда-то из-под косматых тучьих лап, она обогнула старого пса и зависла над притихшим при ее появлении городом.

Отложив в сторону черновик со стихами, поэт Василий Романов поднялся из-за письменного стола. Вышел на балкон и, запрокинув голову, принялся размышлять о том, что если души умерших людей и вправду, как уверяют эзотеристы, отлетают к Луне, где, по их мнению, находится Чистилище, то им, душам, должно быть тоскливо в этот момент. И еще подумал он: в такую ночь, когда город необычайно тих, а луна необыкновенно бледна, охотно верится во всякую чертовщину вроде летавиц – падучих звезд, на Земле оборачивающихся в прелестных девушек и в мавок – полуночных зеленокудрых красавиц – губительниц мужчин.

Словно в подтверждении этих мыслей в ту же секунду по краю неба чиркнула звезда, а из прихожей одновременно с двенадцатым ударом городских курантов раздался звонок.

Направляясь в прихожую, Романов вспомнил старую пословицу о том, что если кто-то постучался ночью в дом, можно, конечно, предположить, что это английская королева заглянула на огонек…

– Но скорее всего, – сказал так, чтобы его услышали за дверью, – это пьяный сосед Гришка, язви его в душу, опять пришел клянчить на бутылку.

И ошибся. На пороге, подрагивая от холода, стояла смуглая девушка в длинной до пят белой ночной рубашке.

Первое, о чем подумал Романов, глядя на ее босые стопы с аккуратно накрашенными ногтями, то, что над ним, по-видимому, пошутил кто-то из его подвыпивших дружков. Но после того как гостья на его вопрос: не ошиблась ли она случайно дверью, этажом и улицей, ответила, что главная ее ошибка заключалась в безоглядной вере Ясону, засомневался, так ли это.

– Вы кто? – спросил он. – Что вам надо?

– Селена – сестра Гелиоса, – ответила девушка, – предупреждала: любовь к герою принесет мне немало бед.

Романов вышел на площадку – посмотрел: не прячется ли кто в подъезде. Убедившись, что лестничные пролеты – тот, что ведет на пятый этаж и тот, что спускается вниз на третий, пусты, предложил девушке войти.

Девушка с высоко поднятой головой проследовала в темный зал. Остановилась у залитого лунным светом окна и тихим ровным голосом сказала:

– Да только что я – дочь жестокосердного царя Ээта – могла сделать, если боги распорядились так, а не иначе?

Пробормотав: «действительно, что?», Романов сел на диван. Закинул ногу на ногу и, пытаясь по внешнему виду гостьи определить, кто она – добровольная искательница экстремальных приключений или девочка по вызову, подосланная начитавшимся изданных им недавно «Записок аргонавта» шутником, с интересом принялся разглядывать ее.

«Не толста», – первое, что с удовлетворением отметил он, оценивая скрытую за просторной ночной рубашкой фигуру девушки.

«Грудь, если и есть, скорее всего, небольшая», – второе, и

«Талия, судя по выступающим бедрам и плечам, тонкая», – третье.

После чего решил: глупо гадать о том, какая у девушки фигура, если можно протянуть руку и определить это на ощупь, благо ситуация располагала к исследованиям подобного рода, поднялся с дивана. Подошел, положил ладонь на ее бедро и, еще раз попросил назвать свое имя.

Не выразив ни малейшего неудовольствия действиями Романова, девушка сказала, что при виде Луны ей почему-то всегда хочется плакать.

Осмелев, Романов коснулся губами ее затылка, шеи и мочки слегка заостренного уха. После чего оттянул ворот и поцеловал в плечо.

– Наверное, это потому, – продолжала девушка, – что Луна самое одинокое и самое печальное создание во всей вселенной…

Поддакнув: «Да, так оно, наверное, и есть!», Романов поднял полу ночной рубашки. Просунул руку внутрь и, не встречая сопротивления, провел ладонью по внешней стороне бедра.

– Титаны истребили семейство Гипериона – отца Селены, но боги спасли ее и превратили в небесное светило.

Взяв девушку на руки, Романов отнес ее в кровать. Перед тем, как раздеться, решил, что сегодня, пожалуй, не тот случай, когда можно пренебречь средствами личной гигиены и отправился в ванную комнату. Достал из настенного ящичка упаковку презервативов, взятую на сдачу в аптеке полгода назад, в период, когда был особенно популярен у женщин, вскрыл и вернулся в спальню.

Девушка спала. Широко раскинув руки, она лежала на спине лицом к окну, из которого нескончаемым потоком лился лунный свет, и, подобно старому облаку-псу, беспокойно дышала.

Романов толкнул ее в плечо: раз, другой, третий, после чего сел рядом на кровать и горько вздохнул.

«И чего приходила?» – спросил себя.

Наклонившись к лицу девушки, принюхался к ее дыханию. Осмотрел вены на руках и, решив, что отсутствия перегара, а также следов от уколов ни о чем не говорит, кроме как о том, что она не пьет и не колется перед тем, как посещать одиноких мужчин, снова задался вопросом: кто она и что ей от него надо.

«То, что она не наркоманка и не пьяная – это я уже понял. Как и то, что до английской королевы, ей как до Луны – сестры Гелиоса. Хотя за принцессу какого-нибудь борделя, может, и сойдет… А если она не сосед и не королева, то кто тогда? Летавка? Мавка? Манья?»

Вспомнив, что перед тем, как раздался звонок в дверь, мимо необыкновенно бледной Луны на необычайно тихий город упала звезда, Романов поежился. С опаской посмотрел на спящую девушку и, с мыслью о том, что утро вечера мудренее, вышел в зал. Не раздеваясь, лег на диван и снова подумал, что в ночь, подобную этой, почему-то охотно верится во всякую чертовщину.

Проснулся Романов оттого, что на него пристально смотрела укутанная с головы до ног в пододеяльник ночная гостья. Не давая прийти в себя после сна, тут же потребовала объяснений: где они в данный момент находятся и кто он, собственно говоря, такой.

Романов поморщился – мало того, что окончание предыдущего дня было испорчено по ее вине, так еще и наступившее утро, судя по вопросам и тону, каким эти вопросы были заданы, не предвещало ничего хорошего.

Стараясь не раздражаться, Романов ответил, что в данный момент времени она находится в его квартире на бульваре Карла Маркса, куда, кстати говоря, ее никто не звал.

– Тогда каким образом я попала к вам? Можете сказать?

Романову мог. Но не сказал. Решил: поскольку ночная гостья, скорее всего, принадлежит к той ненавистной ему категории женщин, которым прежде чем согрешить, необходимо время для того, чтобы найти себе оправдание, то и говорить правду, особенно всю, нельзя – обидится.

«Мало того, – со злостью подумал он, поднимаясь с дивана, – что такие женщины, прежде чем лечь с мужчиной в кровать, ему всю душу вынут, так они еще и в кровати замучают раскаяньем по поводу случившегося грехопадения. А что особенно противно: замучают задолго до того, как успеют по-настоящему пасть».

Решив, что девушка, задавая дурацкие вопросы, общий смысл которых сводился к тому, что не случись с ней необъяснимого умопомрачения, не оказалось б в его постели, придуривается, Романов грубо обнял ее за талию и сказал, что она упала, точнее, свалилась в его кровать прямо с неба.

Последнее слово фразы совпало со звуком пощечины, которую девушка отвесила Романову. После чего ткнула ногтем указательного пальца ему в лицо и, крепко сжав губы, прошипела, чтобы он даже думать не смел прикасаться к ней.

– И хамить мне тоже не советую! Ясно вам?