Джош перевел дух. Никогда его Дон таким не видел. Джош поднял на него глаза, тусклые и тоскливые.
- Повезло нам тогда. Потеряли восемнадцать процентов полигона со всеми параферналиями. Системные блоки уцелели все. Вовремя изолировали Страну Света.
- Это... черная стена за морем... в третьем секторе?
- Да. Там остался Монастырь Света, погребенный, и теперь мы не знаем, кто в Игре явно представляет ее миропорядок. Может быть и никто. Хотя вряд ли... А так все обошлось. Вот только семеро игроков с ума соскочили. И Блаунт тоже, вот кого жалко-то... Через два дня после катастрофы, все системщики еще рыскали по Игре и прикидывали, что уцелело, а что нет, группа Джонсона объявила, что они идентифицировали модуль, конструировавший само понятие Большого Приза. Тут же демонтировали его связи и стерли из памяти. На удивление легко оказалось... Я до сих пор думаю...
- То-есть ты хочешь сказать... И Большой Приз, и Чаша - такой же обман...
- А вот этого я не говорил, не надо! Единственное, что я знаю наверняка - Чаша Грааля существует! И если совет директоров не передаст контрольный пакет тому, кто ее отыщет, Игра кончится. Навсегда. Для всех. И наша главная задача - не выпустить Чашу в чужие руки. А нарушители правил - вздор, сказки... А клановцы... - просто конкуренты, понимаешь, и гоняются за той же добычей, только не поодиночке, а скопом, Кланом...
- И ты так спокойно о них говоришь? Это же мафия!
- Да не повязаны они с мафией, будь проще! Вот я о Джонсоне говорил...
- Это человек Каббера, Ричард Ли Джонсон?
- Так вот, он - клановец. И что ты на это скажешь?
- А Руфус - гений?
- Да! А Каббер - тупица! Может, он и специалист по системам волоконной связи, но сейчас занимает чужое место и держится за него всеми четырьмя.
- Чем держится? - не понял Дон, и Джош со вкусом повторил, Всеми четырьмя! Лапами. Ну, пойду я...
Дон машинально хлопнул по протянутой ладони. Торовски помедлил, покачался на ногах, переступая с носков на пятки, повернулся к двери. Он медлил. Его беспокоило молчание Дона. Он обернулся, уже прикрывая за собой дверь. Дон смотрел на него пристально, не моргая, его искусственный глаз чуть косил. Торовски ждал.
- Джош, - сказал Дон неуверенно, - Я все понял. Ты меня проверял?
Торовски легко вздохнул.
- Ты, Дональд, угрюмый и подозрительный субъект. К тому же тугодум и тайный развратник. Но чем-то ты мне, коллега, симпатичен. Я сам такой. В ту пятницу будет заседание совета, постарайся уж сэкономить на девках полсотни на вступительный взнос. Или мальчики твоя слабость?
- Моя слабость - слюнявые сатиры вроде тебя, - шутливо рявкнул Дон и закашлялся. Торовски подмигнул ему на прощание и быстро пошел к лифтам.
В кабинете он первым долгом нажал кнопку Ричарда Ли Джонсона, доктора философии.
- Ли? Торовски здесь. Я узнал код допуска в двенадцатый сектор на май месяц. Готов? Два ключа - Нортгейт - два ключа - четырнадцать... Как? Это уж мое дело, голубчик. Скажем так - косвенно... Как твое драгоценное? Так, а Алиса с малышом?.. Вот, вот, это и есть самое главное. Поцелуй ее от меня... Сам знаешь куда, не маленький... - и сразу, без перехода - А если твои ребята еще сунутся в мой сектор, то я тебе обещаю большой скандал и тихую разборку. Именно в такой последовательности... И кое-что от меня лично, на память. Я понимаю, что говорю... Нет, нет, нет, не благодари! Мы же... мы же с тобой друзья, Ли... Эт-то хорошо, это от-лич-но! До связи, мой генерал! И хрипло каркнул своему отражению в погасшем дисплее Пся крев!
А потом переключился на белого клановца, залетевшего неведомо откуда в Магоберские леса, во владения призрачного барона Горн-и-Фаулер.
* * * * * * * * *
Я почти ощутил, как тяжело подалась крышка. Пальцы скользили по плоскому, а ногтями такую тяжесть не подцепишь. Крышка откинулась, тут же начались чудеса. "Не буди волка! " - внятно, с угрозой раздалось в хижине. Сквозняк прошелся по полу, на миг раздув огонь в очаге, и словно издалека донес до моего слуха продолжительный вой, оборвавшийся на нестерпимо низком басовом переходе. Несомненно, в натуре такой фокус был бы очень эффектен. Даже у меня, по сю сторону экрана, вырвался бесплотный утробный выдох "Оооо". Это чувство первобытного ужаса знакомо всем. Живот поджимается, и мурашки охватывают затылок. Но любопытство и здравый смысл, эти костыли человека на пути в неведомое, снова овладели мною.
Содержимое ларя на первый взгляд ничем не привлекало. Нехитрые пожитки средневековья. Негодный хлам. Аккуратно свернутая, латаная одежда, деревянные миски и чашки, какие-то мешочки, и тощие, и пузатые... Из-под грубо выделанного овчинного тулупчика высовывалась засохшая ветка-рогулька. "Палка о трех концах", - я скептически поджал губы, - "А почему же он такой тяжелый? "
- А что под одеждой?
- Вы хотите увидеть, что лежит в сундуке?
- Да!
Я-другой погрузил обе руки в сундук по локоть, нащупывая проход среди ворохов материи, и без особых усилий, одним рывком выгреб верхний слой барахла наружу и через край на пол. Стукнулась деревянная утварь о камни очага, чашки раскатились по полу какая куда... Я замер, восхищенный.
Я смотрел прямо в свое неверное, мерцавшее отражение в громадном золотом овальном зеркале с узорами и объемными фигурками на раме. Тускло отсвечивали густо-красные рубины, посылая мгновенные всполохи. Будто вся хижина наполнилась сиянием царственного металла и цветными искрами. Ларь скрывал княжеские сокровища. В голове моей трепыхнулась нечаянная мысль: уж не разбойничье ли это достояние, копившееся десятилетиями грабежа. Я перебирал взглядом кубки, шкатулки, перстни и тяжелые даже на вид золотые (ну разумеется - какие ж еще? ) монеты, толстая жемчужная нить, свернувшаяся подобно удаву в широкой чаше... Жемчуг отливал розовым в лучах, отражаемых червонной поверхностью. Нешлифованные самоцветы облепили рукоять и ножны маленького кинжала, вроде как моллюски на киле запущенной шкуны. Я поймал вдруг себя на том, что шепчу сухими губами: - Черт возьми, черт возьми...
- Что это?
- Ложные богатства Кума Гараканского.
- Как это ложные?
- Призваны отвлекать злоумышленников от главных его сокровищ.
- Это тряпье?
Сложенный вчетверо плащ развернулся на полу и показывал корешок толстой черной книги... Кончик рогульки высовывается. Она, эта рогулька, цепляется за какой-то уголок моей памяти, но все без толку. Ветхий холст мешочка прорвался, и на свет проклюнулся тонкой сыпучей струйкой мелкий белый порошок. На соль похоже. И тут свершилось непонятное. Я не сказал ни слова, не шелохнулся, но я-другой на экране не торопясь наклонился, забрал в щепотку порошка и поднес к языку. Скривился, сплюнул и произнес уверенно: Да нет, это не соль!
И сразу, словно опомнившись, стряхнул белые пылинки. Ну вылитый я сперва, не думая, лижу неизвестную - может, и ядовитую, - горечь, и только потом до меня доходит, что отравился-то я зря... Не успел я еще задать еще один дурацкий вопрос из цикла "Что это? ", как мой двойник отпрянул назад и опрокинул скамью. Было от чего. Оторвавшись от пальцев, порошок вспыхнул ярким пламенем. Малиновым. Почему-то мелькнуло, что такое пламя не может обжечь. Оно ненастоящее, холодное, колдовское... Пока у меня в голове мелькали всякие мысли, события разворачивались сами по себе. Из пламени, теперь больше смахивавшего теперь на клубы шоу-дыма в малиновом свете киношной аппаратуры, вниз хлынул поток мелких сверкающих зерен. Эти искристые камушки образовали уже горку, как в нижней половине песочных часов, а сверху все струилась их россыпь.
Мой двойник вконец зарвался. Он сунул руку прямо в трепетание малиновых пятен в футе от моего (вернее, его! ) носа. И не отдернул. Пламя оказалось холодным и заметно меркло. Водопад кристалликов иссяк. Для ослепленных глаз хижину заполнил мрак, углы потерялись, только горка граненых камушков светилась возле затухавшего очага. Я-другой переступил неловко через кучу барахла, каблук твердо уперся в неприметный плоский ящичек, укрытый в ней. Треснула хрупкая дощечка, и меня насторожил короткий, резко оборвавшийся свист. Я не сразу различил новое облачко, теперь выползавшее из рукава меховушки. Оно тоже светилось, лиловым и фиолетовым, в нем проскакивали желтые искры, и шерсть на меховушке встала дыбом. Но я-другой не заметил ничего дурного. Я-другой зачерпнул полную горсть прозрачных камушков и встряхнул на ладони, пропустил между пальцами, оставил в руке один, присмотрелся... Я молчал, но ситуация меня забавляла. Он вытащил из дорожной моей (или его) сумки склянку толстого стекла с давешней целебной эссенцией. Догадался процарапать стекло, достойный наследник ломбардцев. Я отложил бесполезные наушники и принялся за остывшую яичницу.
