Однако указания Регламента рисовали некий идеал, который во всей полноте так и не был осуществлен. Старые академии – Киевская и Московская – держались своих традиций, новую академию, призванную воплотить идеи преосвященного Феофана, пытались основать в новой столице, но безуспешно[80]. В некоторой степени отвечала требованиям Регламента петербургская школа на Карповке, которую содержал сам архиепископ Феофан.
Следует отметить первую попытку централизации формировавшейся сети духовных школ. Для заведования вопросами духовных школ и типографий в июле 1721 г. при Синоде была устроена особая контора под руководством синодального советника архимандрита Гавриила (Бужинского)[81], который стал именоваться протектором школ и типографий. Но контора, не имея ни средств для поддержания школ, ни способов воздействия на архиереев, не могла школам ничем помочь[82]. 31 мая 1722 г. Святейшим Синодом был издан, в качестве приложения к Духовному регламенту, Устав епархиальных школ (Регулы семинарии), но его повсеместного введения так и не последовало[83]. В точном соответствии этому Уставу была устроена лишь уже упомянутая петербургская школа на Карповке архиепископа Феофана (Прокоповича), бывшая, по отзывам современников, лучшей школой того времени. Рвение синодальной школьной конторы отражалось лишь на основанной в 1721 г. в Петербурге Славянской школе при Александро-Невском монастыре, с 1725 г. переименованной в Славяно-греко-латинскую семинарию.
После смерти Петра I ревность государства к распространению образованности среди духовенства ослабела. Просветительское движение продолжалось силами некоторых образованных и ревнующих о духовном образовании архиереев: они старались изыскать средства, почти всегда епархиальные, преподавателей, из ученых киевских иноков или выпускников своих же школ. Епископы-ревнители были в большинстве своем малороссы, и учебные планы копировались с киевского, с уменьшением числа классов. Даже малые школы непременно имели латинский элементарный класс, состав остальных наук определялся вкусами архиерея и уровнем образованности учителей. До философского и, тем более, богословского класса доходили редко. Но некоторые из епископов киевской школы творческим подходом преодолевали все сложности, как организационные и материальные, так и методические и научные, и выводили свои епархиальные училища на достаточно высокий уровень. Ревнителями учебного дела в конце 1720-х – начале 1730-х гг. были епископы: Тверской Феофилакт (Лопатинский), Белгородский и Харьковский Епифаний (Тихорский), Псковский Рафаил (Заборовский), Казанский Иларион (Рогалевский), Иркутский Иннокентий (Кульчицкий).
В 1730-х гг. Святейший Синод неоднократно выражал недовольство подчинением духовных школ лишь епархиальным властям и своим неведением о том, чему и как там учат, каковы дальнейшие судьбы выпускников. Высказывалось намерение подчинить духовные школы собственному контролю Святейшего Синода[84]. Но этого не произошло, синодальный контроль ограничился собиранием сведений о состоянии школ, учениках и учителях. В 1730-е гг. проявила внимание к духовным школам и государственная власть. Была предпринята попытка воплотить в каждой епархиальной школе образец, заданный Регламентом для академии: определенный объем преподаваемых наук, обязательная духовная или государственная служба для выпускников[85]. Но снабдить школы постоянными штатными окладами из доходов с церковных имений не удалось: составленный Синодом проект штатов дал такую большую сумму, что правительство оставило благие намерения, и школы остались на епархиальном содержании[86].
Заботы Святейшего Синода о качестве обучения и составе предметов в духовных школах ограничивались отдельными указами. Искать преподавателей приходилось самим архиереям, посылая при необходимости своих воспитанников в более сильные семинарии и академии или прося прислать учителей оттуда. Учебные программы в большинстве епархиальных школ были скудны, книги и пособия практически отсутствовали, единообразного порядка не было. Несколько улучшил положение указ 1739 г., повелевающий преобразовать архиерейские школы в семинарии с постоянным числом классов. В короткое время было преобразовано и образовано вновь до 20 семинарий, но только в 4–5 из них удалось открыть философские и богословские классы (Харьковской, Новгородской, Казанской, Троицкой, Псковской), остальные обрывались обычно на риторике.
Организовать богословские исследования в таких условиях было практически невозможно. Отдельные случаи были вызваны церковной необходимостью, такой, как справа священных книг Писания и богослужебной литературы. Справой славянской Библии и связанными с ней библейско-текстологическими работами занимались в 1720-х гг. архимандрит, затем епископ, Феофилакт (Лопатинский), в 1730-х гг. архимандриты Амвросий (Юшкевич) и Стефан (Калиновский), в начале 1740-х гг. архимандриты Фаддей (Кокуйлович) и Кирилл (Флоринский). Наконец, ученые монахи – ученики архиепископа Симона (Тодорского) по Киевской академии: Иаков (Блонницкий), Варлаам (Лящевский), Гедеон (Слонимский) – завершили эту многолетнюю работу изданием в 1751 г. Елизаветинской Библии[87]. Труды по исправлению и исследованию библейского текста внесли в русское богословие новые традиции: «библейский реализм», то есть, стремление понять священный текст в его конкретной связи и даже в исторической перспективе, а также элементы библейско-филологической критики, причем с учетом контекста святоотеческих толкований.
Правление Екатерины II принесло в духовное образование нечто новое: государственное состояние зиждется не только на овладении специальными знаниями, но на общем образовании ума и сердца. В инструкции Комиссии церковных имений особо отмечалось: «Когда нет доброго учреждения к воспитанию и приготовлению молодых людей, из которых бы добрые пастыри и учители ко всем церквам определяемы были, то и ныне в простом народе нет никакого руководства к отвращению от пагубных дел, нет исправления нравов и доброго сожития в обществе»[88]. Здесь же намечались и основные пожелания: увеличить число семинарий, составить штаты на их содержание, ввести общеобразовательные предметы (математику, историю и географию), следить за регулярным чтением воспитанников. Была задумана более основательная реформа: построение в России единой системы духовного образования. Интерес для исследования представляют четыре проекта, составленные в 1760-70-х гг.
Первый проект, 1766 г.[89], предусматривал учреждение семинарий во всех епархиях, с разделением их на большие и меньшие, в зависимости от величины и значения епархии, и по 3–4 гимназии, то есть низшие школы, в каждой епархии. Московскую академию предлагалось выделить как особое высшее учебное заведение, «где всяким наукам обучаются», – Духовный университет, Киевскую – оставить без изменений, в прежнем статусе. Семинарии должны были находиться в ведении епархиального архиерея и подчинении контролю Святейшего Синода. Предполагалось и введение должности протектора всех духовных училищ, из синодальных членов. Финансирование школ планировалось централизованное, из фондов Синода.
Второй проект, отчасти сходный с первым, предлагал преобразовать существующую духовную академию (в проекте – Киевскую) в университет, но с параллельными факультетами: богословие станет одним из факультетов, а прочие науки академического курса составят еще 2–3 факультета[90].
