Когда горел город, когда изрыгаемое вулканом пламя уносило в небытие жизнь целой эпохи, родился второй зверь хаоса. Он должен быть стать на службу той силе, что всегда противостоит прогрессу разума, той, которая питается низменными человеческими страстями и пороками и стремится низвергнуть мир в пучину безумия и насилия, враг порядка, ненавистник всего созидающего. Зверь должен быть нести страх и смерть, ужас и разрушение, мор и болезни, но он воспротивился своей судьбе.

Выдержав пытки голода, муки помутившегося разума, терзавшие его в течение многих веков, он сохранил в себе человечность и ушёл в никуда, чтобы в решающий час вернуться и объявить войну своему хозяину.

Пламя того пожара давно кануло в лету, а потом наступила новая эпоха. Наша эпоха заступила на пост. И сейчас, где-то там далеко, на юге, первородный зверь хаоса медленно и тяжело ступает по песку красной пустыни своими когтистыми лапами, свирепо и равнодушно оглядываясь по сторонам. Отсюда, из-под его лап, по всей земле расходятся мор и болезни, отсюда из-под его когтей расползаются демоны, несущие погибель всему живому. Время и ход истории не имеют здесь никакого значения, только вечность проходит в палящей пустоте небес, не начинаясь ниоткуда и не оканчиваясь ничем.

Сэм отрешённо сидела на краю пустыни и разглядывала кроваво-красный пейзаж. Приближалось время заката, и заходящее солнце уже напитало небеса алым цветом, пронизало всю толщу, до самой земли, остывающими лучами. Неподвижный воздух нависал своей тяжестью над пустыней, и никого не было вокруг на километры вокруг, только кривые, обречённые погибать без воды деревца да засохшие комья травы напоминали о том, что где-то ещё есть жизнь. Сэм не двигалась с места, и только губы её шевелились беззвучно, ведя безмолвные разговоры в полной тишине. Потом она взяла в руки кисть и, зачерпнув алой краски, нанесла на холст несколько размашистых мазков.

– Как передать всю глубину заката, если алое на небе и красное на земле перемешались, став одним целым, одним растянувшимся до бесконечности в пространстве холстом? – думала она. – Красная, как кровь, пульсирующая, как жизнь, эта пустыня дышит, смотрит, говорит со мной.

Она приезжала сюда каждое утро и, разложив холст и краски, отрешённо наблюдала за тем, как огненный диск солнца перемещается по пронзительно синему небу, как великолепные краски дня сменяются закатом, а потом во всей пустыне наступает ночь и приходит всеобъемлющая пустота. Каждый день она испытывала себя на прочность, оставаясь здесь после заката, дожидаясь, пока ночь не сгустится вокруг неё до черноты. Когда приходила тьма, вокруг неё разносились шорохи, неясные перешёптывания слышались вокруг – пустыня говорила с ней. И тогда она, превозмогая накатывавшее оцепенение, поднималась с места, садилась за руль, заводила машину и уезжала в город, подсвечивая фарами темноту ночи.

– А что, если машина однажды не заведётся? – вздрагивала она, когда багровый шар солнца скрывался за горизонтом, и последний закатный луч потухал в небе. – Что, если мотор сломается или кончится бензин?

– Тогда тебе придётся ночевать в пустыне, – отвечала она сама себе, или это безмолвный собеседник нашёптывал свои речи прямо ей в ухо?

Сколько дней и недель она провела здесь? Она сбилась со счёта. Увидев однажды в окне проходящего поезда этот пейзаж, она почувствовала, как в её голове что-то щёлкнуло. – Это закатное солнце в пустыне, перенесённое на холст, станет моей лучшей картиной, – так подумала она и вышла на ближайшей станции. Сняла небольшую уютную комнату в одном из ничем не примечательных домов маленького безымянного города, взяла машину в аренду и стала приезжать сюда каждое утро.

Пустыня зачаровывала. Внешне она казалась совершенно безжизненной и безлюдной, но внутри неё, под землёй и в тяжёлом воздухе, постоянно шевелилась жизнь, постоянно невидимые собеседники словно пытались достучаться до неё в густой тишине. Но Сэм закрывалась от любых попыток вторгнуться в её сознание, брала в руки кисть и писала закатное небо.

– Уходите, кто бы вы ни были, – шептала она в пустоту, и совсем не испытывала страха. – Мне нет до вас дела, мне нужен сейчас только этот пейзаж. И ещё мне так нужен он, мой Макс, вот только я не знаю, где теперь искать его.

Страх приходил вместе с темнотой, и тогда она вставляла ключи зажигания и стремительно трогалась с места.

Пока однажды тьма не застала её врасплох. Закат в тот вечер был так великолепен, так ярко горел алым и багровым в высоком безоблачном небе, что немой восторг надолго приковал её к месту. Не в силах пошевелиться, она молча созерцала торжество красоты, невольным свидетелем которого она стала. А потом солнце закатилось за горизонт, и взошла полная луна, озаряя ярким светом всё вокруг. Сэм огляделась – по-прежнему было светло, и все предметы отбрасывали чёткие тени. Все краски дня поблекли в этом холодном свете, и посеребренный светом луны песок с еле слышным шорохом струился по пустыне. На смену восторгу пришло спокойное умиротворение, казалось, вот-вот она поймёт самую суть вещей, проникнет в самую суть красоты. Там, в пустыне, освещаемой светом полной луны, время застыло, в то время как за пределами этого мира люди продолжали жить обычной жизнью, суета и порядок наполняли их существование, здесь же больше не было ничего, кроме безмолвия вечности. Сэм глубоко вздохнула, впитывая всей сутью ускользающее понимание, а потом глаза её закрылись, и она незаметно уснула.

Ей снилась красная пустыня, пустота, в которой не было никого и ничего, никогда не было жизни, абсолютное ничто без начала и конца, без чувств, без души, без сожаления или тоски. Само время обрело здесь забвение, а жизнь не имела смысла. В пустыне не было ни добра, ни зла, ни рождения, ни смерти, и только великое ничто равнодушно наблюдало за происходящим в мире, вмешиваясь в судьбоносный ход истории, совершая беспристрастный суд или веками в бездействии равнодушно созерцая картину мира. Всё, что попадало в объятия пустыни, становилось ничем, лишаясь самого смысла существования, ничто пожирало энергию, как огромная чёрная дыра, в которой всё заканчивалось и ничего не начиналось. Эта чёрная дыра сейчас раскрыла перед ней свои объятья, она была безжизненна, дышала смертью и пустотой, манила, притягивала к себе тяжестью своей тёмной энергии. Сэм подошла к самому краю чёрной дыры и ощутила на своём лице жаркое дыхание небытия. Оно манило её снизу, приглашая войти внутрь пустоты, в которой больше нет ни страстей, ни стремлений, только бесконечный и такой желанный покой.

– Макс, – прошептала она, и ей показалось, что его голос позвал её в ответ оттуда, из чрева земли.

– Сэм, – прошелестела пустота, и невидимые щупальца протянулись за ней из глубины небытия, из раскрывшейся в приглашении войти внутрь чёрной пропасти.

Она отшатнулась в испуге и проснулась. Вокруг неё сгустилась непроглядная тьма, холод окутывал всё вокруг. Луна зашла за тяжёлые тучи, нависшие над пустыней, ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, и только алые зарницы, предвестницы надвигающейся грозы, полыхали на горизонте. Сэм содрогнулась, чувствуя, как тяжёлый, липкий страх заползает ей прямо в душу. На лбу выступили капли пота, она огляделась, пытаясь найти машину, но ничего не было видно вокруг, тьма ослепила её и не отпускала с места. Странное оцепенение овладело Сэм, она судорожно вздохнула, пытаясь побороть страх, но он неотвратимо заползал внутрь, забирая себе её волю.

Нахлынули воспоминания. Он был очень красив и так притягателен в своей страсти к музыке. Она случайно, вместе с друзьями, попала на его концерт пару лет назад. Его музыка ещё долго звучала в её голове, и слушая вновь и вновь его первый альбом, она поняла, что его творчество невероятным образом резонирует в её душе, заполняя мысли, разум, подчиняя себе, заставляя дышать и чувствовать в унисон. Тогда она стала ходить на каждый его концерт, а между ними думала только о следующей встрече. Она подходила совсем близко к сцене и оттуда заворожённо смотрела на своего героя. Она влюбилась и переживала своё чувство в одиночестве, не осмеливаясь завязать знакомство, страшась разочарования или, что было бы ещё хуже, осмеяния. А время шло, утекало сквозь пальцы, и её герой становился всё прекраснее, всё притягательнее, а на его концерты приходило всё больше людей. Она ревновала к каждой фанатке, которая, стоя рядом с ней, исступленно вздыхала и подпевала всем песням, выкрикивая слова поклонения и любви. Она мечтала, чтобы он пел только для неё и принадлежал только ей. А во время последнего выступления он был так невероятно красив и притягателен, так исступлённо дарил публике самого себя, что она была потрясена до глубины души и наконец решилась подойти к нему, рассказать о своих чувствах, поделиться наконец ими с ним, её героем.