Когда он воротился домой, мать сразу поняла по его виду, что она уехала. Теперь и его потянуло прочь, как и некоторых других наших знакомцев. Бедняга Сморк решил искать нового места, чтобы не видеть больше обольстительную вдову. Фокер подумывал о том, что хватит с него Бэймута и недурно будет посидеть за веселым ужином в колледже св. Бонифация. А майор Пенденнис спал и видел, как бы уехать в Лондон, пострелять фазанов в Стилбруке и забыть обо всех этих деревенских передрягах и tracasseries {Мелких заботах (франц.).}. Вдова и Лора принялись лихорадочно собирать Пена в дорогу, укладывать его книги и белье. Элен писала на карточках "Артур Пенденнис, эсквайр", карточки прикреплялись к сундукам, и вдова и Лора глядели на них полными слез глазами. Лишь долго, долго спустя Пен вспомнил, сколь постоянной и нежной была любовь к нему этих двух женщин и сколь эгоистичным его собственное поведение.
Вскоре наступает вечер, когда под звуки почтового рожка у ворот Фэрокса останавливается, сверкая фонарями, дилижанс, на крышу грузят чемоданы Пена и его дядюшки, а потом и сами они занимают места в карете. Элен и Лора стоят среди вечнозеленых кустов боскета, освещенные фонарями; проводник кричит: "Готово!" Еще минута - и карета умчалась, дорога темна, и сердце Элен летит вослед лошадям. Молитвы ее не оставляют уехавшего сына. Он покинул родное гнездо, где ему было тесно, куда он, после самого первого вылета, воротился израненный и больной; ему не терпится снова расправить беспокойные крылья.
Как пусто без него в доме! Сундуки и ящики с книгами стоят, перевязанные веревками, у него в кабинете. Лора просит позволить ей переночевать у Элен; и когда она, на" плакавшись, засыпает, мать тихо идет в опустевшую спальню сына, опускается на колени подле кровати, на которую светит луна, и молится за своего мальчика, как умеют молиться только матери. Уносясь все дальше от дома, он чувствует, что ее благословение осеняет его.
Глава XVII
Alma mater {Кормящая мать (лат.) - университет.}
Я уверен, что каждый из нас, как бы кратковременно или бесславно ни было его пребывание в университете, вспоминает свои студенческие дни и своих товарищей с добрым и нежным чувством. Жизнь молодого человека только начинается. Помочи, на которых его водили ребенком, обрезаны, и он впервые вкусил утех и прав свободы. Он еще не ведает ни забот, ни болезней, ни обмана, ни бедности, ни разочарований. Пьеса только поставлена на сцене, она еще не успела ему надоесть. Когда мы пьем по старой привычке, вино отдает пробкой и горчит, но как упоителен первый глоток искрометных радостей! Как жадно хватает юноша бокал, как торопится осушить его до дна! Но и старые эпикурейцы, которым уже недоступны утехи стола, чей обед теперь - яйцо всмятку и стакан воды, любят поглядеть, как другие едят с аппетитом; пусть мы охладели к пантомиме, но до чего же приятно видеть, как ею наслаждаются наши дети! И я верю - никакой возраст, никакая опытность не может превратить человека в столь мрачного ипохондрика, что его не будет радовать лицезрение счастливой молодости. С месяц тому назад я побывал в старинном Оксбриджском университете, где провел некоторое время мой друг мистер Артур Пенденнис, и на обратном пути оказался в вагоне железной дороги рядом с молодым человеком, студентом колледжа св. Бонифация. Почему-то его отпустили на сутки в Лондон, где он намеревался весело провести время. Он без умолку болтал с первой минуты путешествия до последней (которая, по мне, наступила слишком быстро, потому что я мог бы еще долго слушать шутки и беззаботный смех этого славного юноши); а когда мы прибыли на вокзал, непременно пожелал нанять кеб, чтобы поскорее попасть в город и окунуться в ожидающие его там удовольствия. Он умчался сияющий, а ваш покорный слуга, имея при себе лишь небольшой саквояж, залез на империал омнибуса и спокойно посиживал там между евреем-разносчиком, курившим скверные сигары, и слугой, державшим на сворке хозяйского пуделя, пока набралось положенное количество пассажиров и клади и кучер не спеша тронул лошадей. Мы-то не торопились попасть в город. Среди нас не было никого, кому бы так уж не терпелось ворваться в этот дымный Вавилон, пообедать в клубе или потанцевать в казино. Пройдет немного лет - и нетерпение моего вагонного знакомца тоже уляжется.
Когда Артур Пенденнис уезжал в прославленный Оксбриджский университет, железных дорог еще не было; он ехал в комфортабельном дилижансе, переполненном преподавателями, студентами, юнцами, только поступающими в университет, и провожающими их опекунами. Толстый старый купец в серых чулках, сидевший рядом с майором Пенденнисом внутри кареты, напротив своего бледнолицего сынка, до смерти перепугался, узнав, что два последних перегона лошадьми правил юный мистер Фокер из колледжа св. Бонифация, который умудрялся дружить со всеми, включая кучеров, а правил не хуже самого ТомаХикса. Пен ехал на империале, с жадным любопытством оглядывая карету, пассажиров и окрестности. Сердце его подскочило от радости, когда он завидел университет и перед ним открылась величественная панорама - старинные башни и шпили, высокие вязы и сверкающая на солнце река.
До отъезда в Оксбридж Пен прожил несколько дней у своего дядюшки на Бэри-стрит. Майор Пенденнис почел за нужное обновить его гардероб, и Пен ничего не имел против новых сюртуков и жилетов. Самопожертвование дядюшки поистине было безгранично. Лондон был пустыней. На тротуарах Пол-Мэл - ни души. Даже военные покинули город. В окнах клубов лишь редко где мелькнет знакомое лицо. Майор побывал с племянником в этих пустых величественных зданиях и в одном из них внес его имя в список кандидатов в члены, чем до крайности ему польстил. Радостная дрожь пробежала у Пена по спине, когда он прочел в толстой пергаментной книге: "Артур Пенденнис, эсквайр, Фэрокс, ***шир, колледж св. Бонифация, Оксбридж. Рекомендует майор Пенденнис, поддерживает виконт Крокус".
- Баллотироваться будешь года через три, а к тому времени уже окончишь курс, - сказал его опекун.
Пену сразу захотелось, чтобы эти три года поскорее прошли, и он уже оглядывал залы с лепными потолками и просторные библиотеки как свою собственность. Майор хитро посмеивался, заметив, с каким важным видом простодушный юноша спускается по ступеням на улицу.
