Всю серьезность предупреждения я осознала, когда он медленно погладил пальцем мое лицо. Распахнув глаза, вздрогнула под тяжестью его взгляда. Выражение лица мужчины выглядело не таким суровым, как пару минут назад. Оно вселило в меня ложное ощущение безопасности, даже если и на долю секунды. Я расстегнула лифчик, и тот упал на мраморный пол душевой кабинки. Пока я снимала последнюю одежду, мой пленитель продолжал удерживать, словно в капкане, мой взгляд.
Скользнув под пояс трусиков большими пальцами, я снова зажмурилась и стянула их вниз. Попыталась отвернуться, под пылким взором неожиданно ощутив себя очень уязвимой, но он только сильнее сжал меня и не отпускал, изучая мое тело.
Я не осмелилась снова поднять на него глаза, но чувствовала, как он меня рассматривает. Голоса в голове становились все громче, и я отчаянно пыталась сосредоточиться на том, чтобы заставить их замолчать. По очереди накричала на них. Когда они наконец-то начали утихать, мне удалось насладиться несколькими мгновениями покоя, прежде чем вспомнить об отстойной ситуации, в которой я оказалась.
— Тебе не следует здесь долго оставаться. Это вредно для новой татуировки. Просто смоем с тебя грязь и все.
Я потрясенно вытаращилась на мужчину из-за грубого тона, каким он произнес эти слова. Иногда создавалось впечатление, что я ему небезразлична. Однако сейчас он звучал так, будто я не более чем женщина, которая заслуживает подобного обращения.
Он рассмеялся, злобно и жестоко, и стоило его голосу эхом разнестись по практически пустой ванной, меня тут же покинуло спокойствие.
Толкнув обратно под душ, он намылил меня и начал мыть волосы. Воспоминания нахлынули внезапно. Я словно кадр за кадром просматривала кинопленку событий из детства. Вот меня купает мама — одно из немногих воспоминаний, когда она еще была внимательной и ласковой. После того как мужчина закончил оглаживать мое тело, в особенности грудь и между ног, я медленно вышла из-под струи воды, уже во второй раз за сегодня отбрасывая мысли о матери. Своими огромными ручищами он как ребенка завернул меня в полотенце, и я непроизвольно издала болезненный крик.
Воспоминания — как удары ножом в грудь.
— Элени, ты у мамы такая милашка. — Она сегодня не под кайфом. Это просто чудо. — Знаешь, мамочка любит, когда ты такая хорошая девочка.
Я киваю в ответ на мамину похвалу, отчаянно нуждаясь в ее любви и внимании.
— Бабушка придет за тобой, поэтому мы должны тебя хорошенько искупать.
Бабушка? Зачем ей приходить? Неужели мамочка не хочет проводить со мной время? Ведь я ее Хорошая Девочка.
Вынырнув из воспоминаний, обнаружила себя завернутой в полотенце и плачущей на полу ванной. Зеленоглазый мужчина просто стоял рядом с выражением жалости на лице. А потом он без единого, мать его, слова развернулся и покинул комнату.
Несмотря на теплое махровое полотенце, я дрожала. Меня вновь оставили наедине с моими демонами.
Глава 8
Габриэль
После того, как она ненадолго отключилась, запер Элени в комнате. Не имея желания сейчас возиться с кошмарами, которые она переживала, я оказался в абсолютно пустой гостиной. Одиночество в доме может стать ощутимым даже для целой семьи, не только для одного человека.
В ванной я не мог отвести от нее глаз: соблазнительная полнота попы и груди, и чернила, сделавшие девушку живым произведением искусства. Мне не давал покоя ангел у нее бедре. Хотелось выяснить, почему Элени пожелала, чтобы именно это изображение навсегда осталось на ее теле.
Придя в себя, моя девочка запаниковала. Такая реакция оказалась для меня неожиданной, ведь я всего лишь прикоснулся полотенцем к ее коже. Взгляд ее опустел, тело задрожало, а затем она начала звать женщину, которой, я знал, уже не было в живых, чтобы ответить. Почему Элени держалась за двух людей, которые вместо нее предпочли наркотики? Зачем звала того, кто принес ей только боль и разочарование?
И как ей удавалось жить полноценной жизнью, если единственные родственники бросили ее?
Я понимал, что она носит маску. Но хоть что-то. У меня же не было ничего: ни стимула, ни счастья, ни надежды, да и самой души тоже не было. Если бы не оставленные родителями деньги, я бы давно уже превратился в бездомного или вообще умер. А сейчас собственное существование казалась мне скучным и монотонным. Мое неумение жить стало одной из причин, почему я восхищался разными ублюдками. Не из-за озлобленности, а из-за способности ломать стереотипы, делать то, что является для них естественным, вместо того, чтобы подстраиваться под общество.
Я не восхищался насилием, но мне нравилось нестандартное мышление. Взять хотя бы Элени. Она почти всегда выходила за рамки социально приемлемого поведения. На самом деле, скорее, она в них едва вписывалась. В отличие от меня, потому что для меня рамок вообще не существовало.
Я отправился на кухню, чтобы сделать тост. Вспомнил некоторые посты и фото на ее странице и ухмыльнулся про себя, мысленно разбивая на категории снимки и информацию, которую видел о ней в интернете. Я любил это называть стеной позора Элени.
Звук выскакивающего тоста вырвал меня из размышлений. Я бросил оба кусочка на тарелку, ничем их не намазывая, чтобы они смогли впитать кислоту в ее больном желудке. Когда я нашел утром свою девочку, ее заметно трясло — первые признаки детоксикации, вызванной отсутствием алкоголя в организме. Это отвратительно, что в столь юном возрасте у нее уже сформировалась настолько сильная зависимость.
Налив стакан имбирного эля, я снова пошел к ней в комнату. Элени лежала на кровати и держалась за живот. Мельком взглянув на нее, я закрыл за собой дверь. Поставив поднос на ночной столик, уселся на край кровати.
― Тебе нужно поесть.
― Не хочу, — ответила она слабым голосом, чем просто вывела меня из себя.
Причиной ее плохого самочувствия послужили нехватка спирта в крови и переполнявшие эмоции, вызванные положением пленницы. Поэтому последнее, в чем она нуждалась — это обезвоживание. Ведь у меня не вышло бы просто взять и отвезти ее в больницу.
— А я говорю, что тебе нужно поесть, Элени. У тебя и дальше будет болеть желудок, если не перекусишь, чтобы успокоить его.
Она лежала на спине с закрытыми глазами, но как только я упомянул покой, тут же распахнула их. Ее тело сотряслось от сухого смеха.
— Ты что, блядь, издеваешься надо мной? Ты похитил меня, удерживаешь в своем доме, наверняка уже успел изнасиловать, а теперь предлагаешь мне успокоиться? Правда что ли!? Гребаный урод.
От этих слов я напрягся всем телом и вытянул шею, чтобы заглушить боль. Постарался говорить спокойно и ровно, боясь, что если потеряю над собой контроль, сделаю ей еще больнее.
— Если ты сама не будешь есть, я накормлю силой. Тебе понятно? Это уже не игра.
Приподнявшись на локтях, она уставилась на камин, находившийся по ту сторону комнаты.
— Ты трахал меня прошлой ночью? — Она остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на меня. — Как тебя зовут? Если уж буду изнасилована и убита психопатом, то мне положено хотя бы узнать его имя.
Она снова перевела взгляд на камин, а я пристально разглядывал ее еще несколько секунд, прежде чем ответить.
— Как знаешь. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Встав с кровати, я снова покинул комнату. Отыскав тонкую веревку и стяжки, которые держал в гараже, вернулся и спокойно обошел вокруг кровати. Элени не смотрела на меня, и я понимал, что это был своего рода бунт. Однако он на меня никак не подействовал, ведь я прекрасно знал, что очень скоро завладею ее вниманием.
Когда я схватил свою девочку за запястье, она слегка ударила меня. Ее попытка только упростила задачу. Мне не составило особого труда зафиксировать оба ее запястья своей большой рукой, и уже через секунду Элени оказалась связана пластиковой стяжкой. Она продолжала отбиваться, но болезнь сделала ее слабой и легко управляемой. Я вытянул ее руки над головой, и привязал их веревкой к изголовью кровати. Закончив с этим, перешел к ногам. К тому моменту она брыкалась, словно пойманное в ловушку животное, поэтому я хорошенько ударил ее в живот. Девочка почти сразу свернулась калачиком, и я воспользовался этой возможностью, чтобы схватить ее за лодыжки, прежде чем она успеет оправиться. Надев стяжки на ноги, привязал их к изножью кровати.
