От неожиданности Тихоня отшатнулся и плюхнулся обратно в лагуну. Вода залила ему глаза, и он начал тонуть.

– Сила дня, сила ночи! – завопил он, выплевывая соленую воду. – Помоги мне!

Чьи-то цепкие лапы подхватили его и потянули к берегу.

Ветрогону пришлось излазить все побережье, прежде чем он отыскал весла, выброшенные волнами на прибрежную гальку. На его счастье, оба весла оказались целы – с них прошилось только счистить тину и водоросли. Водрузив их на плечо, мореход направился к остову разбитой бригантины, весело напевая под нос:

Я под парусом черным проплыл сто морей

Эй, трактирщик, покрепче мне пойла налей!

Я давно не бывал на твоем берегу.

О драконах и бурях спою, как смогу.

Мертвых стражников у корабля было не видно. Там, где они лежали раньше, виднелась свежевырытая могила, над которой вместо надгробия был установлен сломанный штурвал. Колыхался траурный белый флажок с черной лентой, поднятый над обломком мачты, воткнутой в песок.

Сквозь дыру в борту бригантины доносилась возня. Ветрогон спрятался за корму и перевязал потуже бандану с белыми черепами, чтобы она не слетела в самый неподходящий момент.

Из трюма на палубу выбрался здоровенный крысомуж в сияющей медной кирасе. Он с трудом поднял сорванную волной пушку и принялся устанавливать ее на борту. Дело давалось ему непросто: корабль перекосился, и палуба сильно накренилась, так что передвигаться по ней приходилось, цепляясь за остатки рангоута.

Вслед за пушкой крыс в кирасе поднял на палубу несколько ядер и мешок с порохом. Ветрогон тихонько вскарабкался по корме и подтянул за собой весло.

Удержаться на наклонной поверхности оказалось непросто, шкипер шлепнулся и заскользил вниз по палубе. Кирасир удивленно поднял голову и зашевелил холеными усиками. Его гладкая бурая шерсть встала дыбом, и он ощетинился.

– Твердолоб, отойди от пушки! – завопил шкипер, съезжая прямо к нему по наклону.

– Еще чего! – грубо ответил тот, и принялся совать ядро в черное жерло.

Ветрогон налетел на него и со всего размаха въехал пяткой охраннику в грудь. Медная кираса выдержала удар, однако сам начальник стражи не удержался и кубарем покатился вниз, к зарывшемуся в песок носу корабля.

– Ах, ты так? – взревел он, и начал карабкаться обратно.

Но Ветрогон ловко двинул его веслом по голове, отчего медный шлем издал жалобный звон. Твердолоб снова скатился по палубе и дал деру. А мореход деловито принялся закреплять пушку и засыпать в нее порох.

Он как раз заталкивал в жерло ядро мокрым шомполом, когда начальник стражи вернулся, и не один. Из-за его кирасы, пускающей солнечные зайчики, выглядывал Гнилозуб. Черные глазки магистра испуганно бегали по сторонам, а обвислые усики нервно дергались. За толстый бок Гнилозуба придерживался еще один крысомуж в рваной льняной сорочке и коротких подштанниках.

– Бизань-дерезань! – расхохотался мореход. – Какое важное начальство пожаловало! Магистр, ваш авторитет, как и туша, весит больше всего городского правления. А кто это прячется за ваши трясущиеся бока? Неужели его святейшество? Епископ, вас не узнать без сутаны и посоха. Где вы их потеряли?

– Зря издеваешься, изгой! – со злостью взвизгнул Гнилозуб. – Именем магистрата Крысиного гнезда приказываю тебе сдаться, иначе ты будешь объявлен мятежником и пиратом!

– Так вы уже приговорили меня к утоплению, и без всякого магистрата! – ответил мореход, разворачивая жерло пушки в их сторону. – В ваших лапах закон – что дышло, куда хотите, туда и воротите.

– Я десять лет был судьей, и знаю закон! – возразил Гнилозуб.

– А где проходило заседание твоего суда? – не на шутку рассердившись, выкрикнул Ветрогон. – Кто был моим адвокатом, и какое решение вынесли присяжные?

Гнилозуб раскрыл рот, чтобы ответить, но не нашел слов и захлопнул челюсти, щелкнув зубами. Вместо него заговорил Муровер. Голос епископа был тягучим и вкрадчивым:

– Ветрогоша, не вспоминай об обидах. Восемь мудрых всем нам шлют и радости, и печали. Лучше подумай о будущем. Как ты будешь жить дальше с обвинениями в пиратстве? До конца твоих дней над тобой будет висеть угроза ареста и казни. Загладь вину: отвези нас домой, в Крысиное гнездо, и я отпущу тебе все грехи! Ты ведь знаешь, что это в моей власти!

– А в моей власти пальнуть в вас из пушки! – огрызнулся Ветрогон.

– Да что с ним разговаривать? В атаку! За мной! – не выдержал Твердолоб и полез по палубе вверх.

Гнилозуб и Муровер устремились за ним. Однако толстый магистр едва мог приподнять свою тушу, а епископ не торопился в драку, оставляя ее начальнику стражи. Но Твердолоб и один был опасным противником. Он подбирался все ближе и ближе, а Ветрогон все никак не мог высечь искру отсыревшим огнивом.

Твердолоб уже поднялся перед ним во весь рост и воздел лапы вверх, чтобы наброситься всей своей массой. И только тут Ветрогону удалось наконец поджечь порох. Из жерла пушки вылетело облако сизого дыма. Раздался оглушительный хлопок, кирасир опрокинулся на спину и заскользил по палубе вниз, сметая по дороге магистра с епископом. Все трое, несколько раз перекувыркнувшись, перелетели через нос бригантины и зарылись в песке.

Из жерла пушки выпало черное ядро, с грохотом ударилось о деревянную палубу и покатилось вниз, прямо к ним.

– Сейчас нас накроет! – визгливо вскрикнул Гнилозуб, привстал на четвереньки и бросился наутек.

Епископ, не оборачиваясь, припустил за ним.

– Отставить бегство! – попытался остановить их охранник. – Вы что, не видите? Выстрела не было! Порох сырой!

Но магистр с епископом его даже не слушали. Помедлив немного, Твердолоб обернулся к шкиперу, погрозил кулаком и сказал:

– Я с тобой еще поквитаюсь!

И не дожидаясь ответа, трусцой побежал за своими товарищами.

Первый раз в жизни Белянку несли на руках. Сначала она вырывалась и даже пыталась кусаться, но когда за лесистым холмом показался поселок, состоящий из нескольких десятков хижин, она успокоилась.

На пыльной площади перед самой большой хижиной, украшенной гирляндами листьев, ей устроили настоящее чествование. На голову вместо помятой косынки возложили пышный венок из фиолетовых цветов. Белую шерстку натерли растительным маслом, от которого исходил пряный аромат.

– Вы что, принимаете меня за богиню? – пискнула девушка. – Наверное, вы никогда раньше не видели альбиносок? Но у нас в Крысином Гнезде все горожане ходят с шерсткой разного цвета: у кого-то она светлая, у кого-то темная.

– Тебе будет оказана великая честь, – заверила ее толстая туземка с курительной трубкой во рту.

Незнакомец в епископской сутане приблизился и запустил лапы в густую черную шерсть своей подруги. Предводительница туземцев заржала, как лошадь, и ловко щелкнула его по костяному черепу, сбив набок лиловую шапочку.

– Это Неистовый Сусл, мой муж, – сказала воительница. – Он отведет тебя в обитель великих Предков.

– Я встречусь с предками? – испуганно пропищала Белянка.

– Самих предков ты не увидишь, – заверила ее предводительница. – Они ушли жить под воду. На суше остался только их древний храм. Но и в нем тебя ждут такие встречи, которых ты не забудешь.

Воины племени дружно расхохотались. Они тут же затеяли зажигательную пляску и запели:

– Спасибо Огненной Глотке за то, что нашла нам новую чужестранку! А-ой! Теперь крылатый упырь не рассердится и не прилетит, чтобы высосать нашу кровь!

Толстая туземка довольно улыбалась и попыхивала трубкой. Ее муж неловко взмахнул широким епископским рукавом, и Белянку снова подхватили на руки и понесли из поселка.

Тропинка в джунглях заросла травой – как видно, пользовались ей нечасто. Заросли расступились, и Белянка увидела сооружение, какого не могла даже вообразить. Перед ее глазами уходила ввысь огромная пирамида, сложенная из гладко отесанных камней. По тому, какими ветхими выглядели ее склоны, как они заросли многолетними мхами, какими выщербленными и оббитыми были тяжелые камни, можно было понять, что построена она была в незапамятные времена.