<p>
Подтверждение реального давления на руководителей советской космической программы со стороны партийной верхушки СССР можно найти и в дневниках генерала Николая Каманина:</p>
<p>
“22 ноября (1966 года – С.Ч.).</p>
<p>
Накануне поздно вечером между Руденко и Мишиным опять состоялся длинный разговор. Во время их встречи звонил секретарь ЦК Устинов, на его вопрос: “Какие у вас взаимоотношения с ВВС, и как идет работа?”, - Мишин ответил: “Работаем с ВВС дружно, вот сейчас рядом со мной маршал Руденко, принимаем все меры, чтобы уложиться в установленные вами сроки полета. Космонавты летают на невесомость (тренируются на самолетах в режиме кратковременной невесомости – С.Ч.)”. Устинов в разговоре с Руденко сказал: “Обо всех ваших делах я докладывал Брежневу, нас всех беспокоит большая активность американцев. Надо сделать все возможное, чтобы уже в этом году иметь новые успехи”.</p>
<p>
8 декабря (1966 года – С.Ч.).</p>
<p>
Ясно одно - Мишина торопят, и он, уступая подталкиванию сверху, идет на сокращение сроков испытаний, и тем самым снижает надежность и качество подготовки кораблей” [10.3].</p>
<p>
Но у советских космических успехов были не только внутренние, но и внешние потребители. Об истинных причинах интереса Кремля к освоению космического пространства писал и посол США в СССР в 1962-1967 годах Фой Колер:</p>
<p>
“Буквально за одну ночь достижение в области науки и техники уже само по себе придало новый мировой статус Советскому Союзу и нанесло серьезный удар по престижу и влиянию США не только в глазах других наций, но, прежде всего - американцев. И в течение многих лет после этого советское руководство с большим умением и эффективностью использовало это новое научно-техническое достижение в области освоения космоса для преследования еще более глобальных политических целей. Причем делало это в такой степени, что советская внешняя политика в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов часто называлась “дипломатия спутника”.</p>
<p>
Но воздействие “партийных и советских вождей” на советскую космонавтику не ограничивалось только уровнем “дипломатии спутника” и словесных накачек во время совещаний и партийных конференций. Иногда партийно-хозяйственные чиновники вмешивались непосредственно в собственно производство космической техники:</p>
<p>
“Производство первых “Союзов” и их подготовка к пуску в 1966 году шли ускоренными темпами. Считалось, что нельзя допустить большого разрыва в реализации пилотируемых полетов после успешной серии запусков кораблей “Восток” и “Восход” и что необходимо сохранить приоритет в космических исследованиях по отношению к Америке. Имело место и давление со стороны правительственных кругов. Так, заместитель министра В.Я.Литвинов лично и ежедневно по вечерам проводил оперативные совещания в сборочном цехе 44 (Г.М.Марков) завода и там же подписывал списки на премии за ускорение работ. Он же поставил вопрос о создании в цехе 44 “поточного” производства кораблей “Союз”, что и было реализовано в тот период времени. Не обходилось и без казусов. Так, по указанию В.Я.Литвинова требовалось изготовить сразу пятнадцать комплектов бортовой кабельной сети, что вполне приемлемо для поточного производства, но в условиях начала летных испытаний неоправданно, так как каждый комплект отличался друг от друга из-за доработок по результатам испытаний, из-за отличий в комплектации и задачах полета кораблей. В результате напряженной работы коллективов завода и ГКБ первые летные экземпляры кораблей “Союз” были изготовлены к осени 1966 года и направлены на техническую позицию” [10.20].</p>
<p>
Именно вот эти “ценные указания” сверху зачастую и приводили к трагедиям. Генерал Николай Каманин бесстрастно констатирует:</p>
<p>
“22 декабря (1967 года – С.Ч.)</p>
<p>
Строительство “Восходов” как “неперспективных кораблей” было прекращено - на этом настояли Устинов, Смирнов и Пашков. Они считали, что нужно форсировать строительство “Союзов” и ракеты Н-1. Форсирование привело к спешке, спешка - к гибели Комарова…” [10.7].</p>
<p>
На фоне этих откровений генерала Николая Каманина особенно цинично звучат заверения Леонида Брежнева в книге “Космический Октябрь”:</p>
<p>
“Мы, советские люди, не рассматриваем свои космические исследования как самоцель, как какую-то гонку. Нам глубоко чужд дух азартных игроков в большом и серьезном деле исследования и освоения космического пространства” [10.40].</p>
<p>
Что тут скажешь? Типично коммунистический метод взаимоотношений с народом: врать в глаза, говорить одно, а на деле – делать совершенно иное…</p>
<p>
Но правда в том, что “гонку в космосе” с советской стороны идеологически подхлестывало именно высшее руководство Советского Союза. Поэтому можно с полным на то основанием считать, что главные виновники гибели космонавта Владимира Михайловича Комарова, - это партийные и советские деятели из Центрального комитета КПСС и Советского правительства.</p>
<p>
Испытатель Николай Сергеевич Ларьков в книге “Харьков космический”, изданной почти через четыре десятилетия после гибели Владимира Комарова с горечью констатирует:</p>
<p>
“Приходится признать печальный факт: выпестованный в верхних эшелонах нашей власти чиновник, всегда зримо или незримо присутствовавший при испытаниях ракетно-космической техники, руководствуясь только стремлением любой ценой выполнить задание, продиктованное ему сверху, приносил немало горьких минут испытателям. В его арсенале всегда присутствовало русское “авось”, да какое-то пренебрежительное отношение к мнению специалистов, если оно не отвечало его устремлениям. И в последующие годы такие чиновники нередко становились на пути испытателей ракетно-космической техники, заставляя запускать в космос сырую, неотработанную технику, вызывая аномальные процессы в ее работе, а в итоге - неоправданную гибель людей...”</p>
<p>
Именно эти люди диктовали сроки, ставили условия, требовали запусков к праздничным датам. Требования порождали спешку и хаос, торопливость вела к некачественным работам на предприятиях и в организациях, а некачественные технические решения и прорехи в испытаниях – к трагедиям в космосе. Именно с подачи этих людей были сверстаны планы “новых трудовых успехов в области космонавтики” в 1967-м, юбилейном для Советской власти году. Располагая всей информацией с “низов” - из конструкторских бюро, с заводов и космодромов, - эти люди знали, что предстоящий космический полет чрезвычайно опасен, что человек, которому предстоит сесть в пилотское кресло корабля “Союз”, если и не обречен изначально на смерть, то подвергает свою жизнь серьезнейшей угрозе. Но эти люди закрывали глаза на опасности – ведь лететь не им, не их родственникам, не их детям. Для этих людей важнее человеческой жизни был пропагандистский эффект нового космического полета советских космонавтов.</p>
