– Не слишком близкое супружество? – поинтересовалась я.

– Думаю, близкое настолько, насколько это было возможно, – ответствовал Джейми. – У них были общие дети, она занималась домом и хозяйством. Вряд ли ей так уж не хватало Дугала, но она всегда радовалась, когда он приезжал домой.

– Да, ты же какое-то время жил у них, так что знаешь.

Задумавшись, я замолчала. Вероятно, такое понимание брака для Джейми верно: жить порознь и встречаться лишь ради зачатия детей. Но из его рассказов следовало, что брак его родителей был союзом любящих, близких людей.

Как всегда, выказав невероятное умение читать мои мысли, Джейми проговорил:

– Ты же знаешь, у моих родителей все было иначе. Дугал женился по расчету, как и Колум, их браки основывались на интересах дела и земель, а не на взаимной симпатии. А мои родители женились по любви, вопреки желаниям своих семей, и мы оказались в Лаллиброхе… не то чтобы совсем изгоями в полном смысле слова, но сами по себе. Родители редко навещали родственников, по делам тоже выбирались из имения нечасто; мне кажется, они были привязаны друг к другу сильнее, чем это обычно бывает в браке.

Он положил руку мне на спину и привлек к себе. Наклонив голову, он прижал губы к моему уху и тихо сказал:

– У нас тоже есть соглашение. Но все-таки я хотел бы надеяться… возможно, в один прекрасный день…

Он вдруг отпрянул от меня, криво улыбаясь и сделав неловкий жест.

Не желая поощрять его, я тоже улыбнулась, как могла холодно, и повернулась лицом к загону. Джейми стоял совсем рядом, ухватившись руками за перекладину забора. Я тоже положила ладони за перекладину, чтобы удержаться и не взять его за руку. Больше всего мне хотелось повернуться, успокоить его, прикосновением и словами убедить, что между нами не деловое соглашение, а нечто гораздо большее. Но эта правда меня и остановила.

«То, что между нами», – говорил он. И еще: «Когда я лежу с тобой, когда ты прикасаешься ко мне…» Нет, это не так уж просто. И это не одно лишь увлечение, как мне сперва казалось.

Но ведь я была связана обетом верности и узами законного брака с другим человеком. И любовью тоже.

Я не могла сказать Джейми, что к нему чувствую. Сделать так, а затем исчезнуть представлялось верхом жестокости. Лгать ему я тоже не могла.

– Клэр.

Я чувствовала, я знала, что он повернулся и глядит на меня с высоты своего роста. Я молчала, лишь подняла лицо, когда он нагнулся, чтобы меня поцеловать. В этом я тоже не могла ему лгать – и не солгала. «В конечном итоге, – смутно подумалось мне, – я же обещала ему честность».

Наш поцелуй оказался прерван громким «гх-м-м!», донесшимся из-за изгороди. Джейми удивленно обернулся, инстинктивно загородив меня собой, но сразу заулыбался, узнав старика Алека Макмагона в клетчатых штанах, который уставился на нас своим единственным голубым глазом и саркастически улыбался. Алек воздел в небо ужасные на вид ножницы для кастрации, которые держал в руке, и отдал нам издевательский салют.

– Я собирался с ними к Магомету, – объявил он, – но, может, они и здесь пригодятся.

Конюх щелкнул ножницами:

– Тогда бы ты, паренек, думал о работе, а не о своем петушке.

– Ты так лучше не шути, – заметил Джейми. – Что, меня ждал? Я тебе нужен?

Алек вздернул одну бровь, похожую на мохнатую гусеницу.

– Ни в коем разе, с чего бы это? Я предпочитаю кастрировать чертового двухлетку сам, для собственного удовольствия.

Он расхохотался над собственной шуткой и махнул ножницами на замок.

– Идите-идите, голубушка. Получите его к ужину обратно в целости и сохранности.

Сделав вид, что не доверяет сказанному, Джейми вытянул длинную руку и осторожно отобрал у конюхаа ножницы.

– Мне будет спокойнее, коли они будут у меня, – проговорил он и подмигнул Алеку. – Иди, англичаночка. Как только я сделаю за Алека всю его работу, я приду и тебя найду. – Он нагнулся поцеловать меня в щеку и шепнул: – В конюшне. В полдень.

Конюшни в замке Леох были обустроены гораздо лучше большинства домов в деревне, которую я видела во время нашего с Дугалом путешествия. Каменные полы и стены, в одном конце конюшни – высокие окна, в другом – двери, а между стенами и крытой соломой крышей – узкие щели, оставленные для сов, которые по ночам прилетали ловить мышей в сене. Хватало и воздуха, и света, чтобы конюшня выглядела наполненной приятным сумраком, но не мрачной.

На сеновале, под самой крышей, было еще светлее: лучи солнца желтыми полосами лежали на копнах сена, в каждом столбе света танцевали золотистые пылинки. Сверху, сквозь щели, сюда с расположенного вблизи огорода проникал теплый воздух с ароматами левкоя, турецкой гвоздики и чеснока, а снизу доносился теплый запах лошадей.

Под моей рукой завозился и сел Джейми; его голова в солнечном столбе засверкала, словно свеча.

– Что там такое? – в полудреме спросила я, поворачивая голову вслед за его взглядом.

– Маленький Хэмиш, – негромко ответил он, свесившись с сеновала. – Верно, пришел за своим пони.

Я неловко подползла на животе к нему поближе, из скромности опустив подол юбки, что не имело никакого смысла, поскольку снизу находившемуся в конюшне все равно была бы видна только моя голова.

Сын Колума Хэмиш медленно шел по проходу. Он останавливался то возле одного стойла, то возле другого, но не реагировал на любопытные гнедые и буланые головы, тянувшиеся к нему. Хэмиш, очевидно, что-то искал, но это точно был не его гладкий рыжий пони, который смиренно жевал солому в стойле у самых дверей конюшни.

– Господи, помилуй, он же идет к Донасу! – вскричал Джейми, торопливо нашарил килт, обернул вокруг чресел и спрыгнул с сеновала вниз.

Он не стал спускаться по лестнице, а просто повис на руках и свалился на пол конюшни. Приземлился удачно, прямо на солому, устилавшую каменный пол, но глухого звука удара хватило, чтобы Хэмиш в испуге обернулся, хватая воздух ртом.

Когда мальчик понял, кто перед ним, с его маленького конопатого лица пропал испуг, но в голубых глазах осталась настороженность.

– Тебе помочь, братец? – приветливо спросил Джейми.

Он оперся спиной о подпорку, так чтобы преградить Хэмишу путь к стойлу, к которому тот держал путь.

Хэмиш, казалось, смутился, но немедленно воспрял и выставил вперед подбородок.

– Я буду ездить на Донасе, – прерывающимся голосом проговорил мальчик со всей возможной решимостью.

Донас (имя означало «дьявол», назвали коня так вовсе не ради лести) стоял в конце конюшни, для безопасности остальных лошадей отделенный свободным стойлом. К этому злобному гнедому жеребцу-великану осмеливались приближаться лишь Алек с Джейми, верхом на него никто не садился. Из темного стойла донеслось страшное ржание, над воротцами возникла огромная рыжая голова, большие желтые зубы щелкнули, безуспешно пытаясь впиться в беспечно выставленное голое плечо.

Джейми даже не шевельнулся: он знал, что жеребец его не достанет. Вскрикнув тонким голосом, Хэмиш отпрыгнул в сторону; он, очевидно, до полусмерти испугался внезапно появившейся перед ним жуткой блестящей головы с вытаращенными глазами, налитыми кровью, и раздутыми ноздрями.

– Это вряд ли, – ласково сказал Джейми.

Наклонившись, он взял за руку своего маленького кузена и отвел подальше от коня, протестующе лягавшего стойло. Когда в стены громко били смертоносные копыта, Хэмиш вздрагивал так же сильно.

Джейми повернул мальчика лицом к себе и уставился на него сверху вниз, уперев руки в обернутые килтом бедра.

– А сейчас, – сурово заговорил он, – поведай, что происходит. Зачем тебе понадобился именно Донас?

Хэмиш упрямо сжал губы, но Джейми, глядевший ободрительно и строго одновременно, чуть подтолкнул его и дождался ответной слабой улыбки.

– Ну, рыжик, говори же, – ласково попросил Джейми. – Тебе известно, что я никому не скажу. Ты сотворил какую-то глупость?

Светлые щеки мальчика чуть порозовели.