— Да, черт возьми.

Именно тогда до меня кое-что стало доходить.

— Тебе нравится? — тихо спросила я.

— Определенно.

— Тебе нравится, когда я злюсь?

— Нет. Мне нравится то, что я могу от тебя ожидать. Мне нравится, что, хотя ты и говоришь, что я тебя пугаю, ты меня не боишься. Судя по тому, как ты смотришь мне в лицо, ты не боишься. Ни на один чертовый дюйм. Мне нравится, что ты не стесняешься высказывать свое мнение. Нравится, что ты не скрываешь своих эмоций. Нравится, когда ты злишься, ты просто злишься, выплескивая сразу все дерьмо. Ты не копишь в себе это дерьмо, не позволяешь портить твою жизнь, и не бросаешь его в меня, когда я меньше всего этого ожидаю. Так что, да. Мне нравится. Определенно.

Как ему так удавалось? Отвечать на вопросы так правильно, на те вопросы, на которые нельзя ответить так правильно.

— Ты все еще злишься, — заметил Тэк, явно чувствуя мои вибрации.

— Ну, да.

— Почему?

— Потому что у тебя есть ответы на вопросы, на которые не может быть таких ответов, и это раздражает.

— Почему тебя это так раздражает?

— Потому что я женщина. Нас раздражают разные вещи, которые на самом деле… не могут быть.

— Ну, а у кого есть такие ответы на вопросы, на которые нет таких ответов?

Ой!

Проницательный и острый, как чертовый гвоздь!

— Теперь ты меня раздражаешь, потому что слишком умен, — сообщила я ему, а затем обнаружила, что лежу на спине с Тэком сверху, его лицо находится так близко от моего, что я чувствовала, как его козлиная бородка щекотала мне подбородок.

— Наконец-то ты врубилась, — пробормотал он.

— Врубилась во что?

— Почему мы подходим.

Я почувствовала, как мое дыхание стало жестким, мне пришлось выдавить из себя:

— Почему?

— Потому что я не дурак, и ты тоже не дура. Потому что я неуправляемый, а ты освободилась от своего зеленого чая, салата и всякого дерьма с телевизором, я — как и ты. Потому что люди боятся меня, а ты — нет. Мы на равных, Рыжая. У нас нет превосходства. — Его губы двигались так, что касались моих, когда он добавил, — только ты чертовски красивее меня.

О боже, он заставил меня растаять и одновременно возбудиться.

— А ты сексуальный, — сказала я ему, мои руки скользили вверх по его гладкой коже и твердым мышцам спины.

— Рад, что ты так думаешь, — ответил он, его рука скользнула вверх по моему боку.

— Нет, все так думают. Даже монахиня. Она бы помолилась за бессмертие твоей душу, но если на нее надавили бы, она бы призналась, что ты хорош собой, потому что ложь — это большой грех.

Его рука остановилась на моем боку, а большой палец скользнул по изгибу груди, вызывая восхитительную дрожь на коже, когда он приказал:

— Перестань быть такой милой, детка. Ты делаешь меня твердым, я не могу трахнуть тебя, когда дети еще не спят.

Мои руки скользнули вниз по его спине, вниз, еще ниже, пока пальцы не впились в его твердую задницу, я выдохнула:

— Не можешь?!

— Черт возьми, нет. Ты же просто стональщик.

— Что?

— Да. Громкий.

Боже.

— Правда?

— Это хорошо, детка. Действительно чертовски хорошо, когда мой рот на тебе и мой член внутри тебя. Но это нехорошо, когда Тэбби и Раш сидят внизу.

— Понятно, — прошептала я, скользя руками вверх, расплющив пальцы, чтобы вобрать его всего, до чего могла достать.

— И было бы неплохо, если бы ты перестала меня ласкать.

— Мне нравится тебя трогать, — тихо произнесла я.

— Мне тоже нравится, детка, но это не помогает моей борьбе с твердостью.

— Тогда ты перестань шептать мне в губы, Тэк, потому что меня это заводит.

— Да?!

— Умммм…

— Тебе много не надо, не так ли дорогая?

С остальными у меня так и было.

Но не с ним.

Но я не поделилась с ним этим.

Вместо этого сказала:

— Меня заводит козлиная бородка.

— Чушь собачья, тебя завожу я.

Он полностью меня раскусил.

— Ну, это же твоя козлиная бородка.

И тут я почувствовала, как его губы улыбнулись на моих губах.

Затем, увы, он оторвал свои губы от моих и заявил:

— Хорошо, спокойной ночи, Рыжая. Я понял кое-что, когда что-то не дает покоя твоей заднице, ты, не раздумывая, задаешь мне вопросы, мне лишь чуть-чуть нужно было тебя подтолкнуть. Я узнал, что ты считаешь меня сексуальным. Узнал, что ты можешь быть милой, возбужденной. И совершенно точно, я никогда не сбрею эту козлиную бородку. — Я ухмыльнулась ему в темноте, но он закончил: — Да я и не собирался.

— Что ж, я рада, что ты так уверенно заявил об этом, — ответила я ему со смехом, вибрирующем в голосе. — Это для меня такое облегчение.

— Детка, ты по-прежнему такая милая.

— О, точно. Я, пожалуй, перестану быть милой.

— Боже, все еще чертовски такая милая, — пробормотал он, и его большой палец задел мою грудь, вызвав еще одну дрожь, соски тут же стали твердыми.

Пора было сменить тему.

— Когда что-то не дает покоя моей заднице, я незамедлительно спрашиваю тебя об этом?

— Неа.

— А что не так с моей задницей?

— Ты не придала значения тому факту, что дети и глазом не моргнули, что у меня в доме появилась женщина. Это не давало покоя твоей заднице. Ты просидела с этим на ней минут пятнадцать. И я всего лишь слегка на тебя надавил, и ты все выложила.

— О.

— И прежде чем ты спросишь, чтобы ты ничего не анализировала, мне это тоже нравится. Определенно.

— Хорошо, — прошептала я, сжимая его в объятиях.

— Бл*дь, и даже сейчас она такая милая.

Я тихо рассмеялась и предложила:

— Ты хочешь, чтобы я разозлилась, может выдала тебе тираду?

— Нет, потому что от это я тоже твердый.

— А что не делает тебя твердым?

— Что касается тебя, то не так уж много.

О боже.

Это было очень мило с его стороны.

— Милый, — прошептала я.

— Черт, детка, — прорычал он, прижимаясь ко мне бедрами, — серьезно, перестань быть такой сладкой.

— Может, нам лучше поспать? Ведь, когда я сплю, я не кажусь такой милой.

— Ты, кажешься. Ты такая сладкая, когда спишь.

Я моргнула и спросила:

— Что?

— Ты такая сладкая, когда спишь. Бывает, ты прижимаешься ближе и издаешь кое-какие звуки.

— Я издаю… — Я сделала паузу, — звуки?

— Ага.

— Ты хочешь сказать, что я храплю?

— Нет. Я говорю, что ты издаешь звуки.

— Что за звуки?

Тэк не ответил сразу, просто спросил:

— Ты не знаешь, что во сне издаешь звуки?

— Нет.

— Тебе о них никто не рассказывал?

— Нет.

— Черт, сколько у тебя было мужчин?

— Тэк, — я решила вернуть его к теме, — что за звуки?

— Горлом. Как тихие стоны. Они такие милые.

Боже.

— И очень сексуальные.

Ну, это было не так уж и плохо.

Тэк решил продолжить:

— Они похожи на те, которые ты издаешь, когда я занимаюсь с тобой делом.

— Занимаешься?

— Ну, ты почти готова в тот момент кончить.

— Отлично, — пробормотала я. — Не знала, то ли огорчаться, то ли возбуждаться.

— Как насчет, чтобы просто быть собой. Это не унизительно, потому что они милые, сладкие и сексуальные. Но это не имеет значения, так как ты все равно ничего не можешь с этим поделать.

Это был хороший совет, и я решила ему последовать.

— Хотя, — продолжил он, — когда ты прижимаешься ко мне, я просыпаюсь и слышу твои звуки, не знаю, лежать ли мне спокойной и наслаждаться ими и тобой рядом или разбудить тебя и трахнуть.

В этот момент я бы посоветовала ему выбрать именно последнее.

Вместо этого я предложила:

— Лучше доверься своему чутью.

— Чутье подсказывает мне в тот момент, трахнуть тебя.

— Я именно об этом.

Тэк запрокинул голову и расхохотался, а я улыбалась ему в темноте, пока он смеялся. Обняла его, прижавшись к его большому сотрясающемуся телу, и мне понравился звук и ощущение смеха вокруг меня.

Когда он почти закончил смеяться, но все еще посмеивался, опустил голову и поцеловал, горячим, сладким, влажным, долгим поцелуем, который оставил меня слегка задыхающейся, прижав меня еще ближе к себе.