Не верьте предсказателям.

Самый лучший предсказатель –

Кукушка в часах.

Как говорила подруга моей матери, очень беспардонная тётка: «Только захочешь разбогатеть, то сахар кончится, то трусы порвутся». Вот и нас с Виолой продолжала преследовать череда беспросветно-чёрных полос. Что ни делай, как ни крутись – до белой полосы никак не удаётся добраться. Вырвались из пустыни – попали в лагерь. Удрали из лагеря – опять шлёпнулись. Причём не просто шлёпнулись. Вляпались в остров, который хочется назвать Чёрной дырой. Такое создаётся ощущение, что мы попали в орбиту чего-то страшного. И это страшное нас никуда уже не выпустит. Ни за что и никогда.

Я всё время проводил на рыбалке. В поисках хорошего клёва мне пришлось излазить все берега острова. Абсолютно все. Казалось, здесь меня уже ничего напугать не может. Но выяснилось, что всё это не так. Совсем не так. Портупея с пистолетом всегда была при мне. Я не расставался с оружием ни на минуту. И дело не в том, что приходилось опасаться лихих людишек, которые могли заявиться со стороны моря. Нет, не в том. Опасность присутствовала здесь, на суше. На острове определённо кто-то был. Был тот, кто частенько следил за мной. Я буквально чувствовал пристальное внимание чужих глаз и явственно слышал хруст ломающегося тростника. Ничего-ничего, я тебя когда-нибудь поймаю. Так надоела эта уха! Я насажу тебя на палку и буду её крутить весь день над углями. Говорят, что мясо кабана не такое жирное, как у домашней свиньи, но по вкусу оно на порядок выше. Вот и узнаем так ли это. Давай, родной, давай! Руки чешутся оставить дырку от пули в твоём бронированном лбу.

В этот раз я рыбачил на другом конце острова. Берега здесь были более обрывистыми, а море сразу же начиналось с глубины. Поэтому рыба подходила к берегу очень близко. Клёв был в полном разгаре, когда я вновь услышал шуршание тростника. Через некоторое время ещё и ещё. Судя по звукам, кабан находился совсем рядом. Я не выдержал, выхватил пистолет и осторожно вошёл в густые заросли. Но он явно меня почуял и рванулся в обратном направлении. Стой, гад, не уйдёшь. Ломая тростник, я бросился в погоню. В какой-то момент мне показалось, что ещё пара шагов и я увижу его жирную задницу. Но случилась незадача. Я споткнулся и с размаху шлёпнулся. Чёрт! Никак не ожидал, что под ногами окажется какая-то хрень. Что за фигня? Из земли торчал изъеденный временем конец бревна. Вот зараза, надо же было дереву здесь вырасти, а затем сгнить. Но за этим бревном виднелось ещё точно такое же, ещё и ещё. Это был ряд брёвен, вкопанных в землю через равные промежутки. Я пошёл вдоль этой вереницы вбитых в землю деревянных свай, совершенно озадаченный их предназначением. Наконец до меня стало доходить, для чего они здесь торчат. Чтоб проверить свою догадку, я сделал пару шагов в сторону. Ничего. Тогда повторил попытку в противоположном направлении. И точно: параллельно первой веренице вглубь острова тянулась вторая. Сомнений не осталось – когда-то здесь был настил, по которому к морю ходили люди. Следуя вдоль остова сгнившего деревянного тротуара, я вышел на берег и увидел, что сваи уходят в море. В воде с трудом можно было различить то, что от них осталось. Значит, к острову приставали лодки. Глубина моря в этом месте позволяла причаливать даже крупным катерам. Интересно, что здесь было? Возможно, на острове в советское время был филиал рыбсовхоза. Всё может быть. В таком случае, эта дорожка должна вести от моря к каким-нибудь сооружениям. Я двинулся вглубь острова в надежде найти на развалинах филиала что-нибудь стоящее. В настоящее время даже ржавый гвоздь представлял для меня несомненную ценность. Фантазии тут же нарисовали забытые рваные сети – ничего страшного, заштопаем, сломанный нож – приспособим, ржавую лопату без черенка – насадим, треснутый топор – наладим, и тому подобные вещи, представляющие для меня большее сокровище, чем клад для Али-Бабы.

Продираясь сквозь тростник вдоль сгнившего настила, я наткнулся ещё на одну находку. Это была большая вывеска на двух мощных опорах. Современный человек мог бы назвать её билбордом. На полуистлевшем листе железа всё ещё просматривались буквы. Правда, их осталось совсем немного. В окончании самой крупной строки читалось: «…орий». Орий? Орий…, орий. Санаторий, что ли? Да ладно, какой тут может быть санаторий? А, понял, здесь был профилакторий какого-нибудь рыболовецкого предприятия. Наверняка, кто-то облюбовал этот остров, завёз сюда вагончики, поставил уличный туалет и умывальники. Вот вам и профилакторий готов. Точно! Сюда на выходные выезжали рыбаки с семьями. Здесь звучала музыка, был слышен детский гомон, удары по мячу и крики: гол! А теперь на острове живём только мы с Виолой, да этот хитрый кабанидзе, которого мне никак не удаётся увидеть. Ничего, я тебя поймаю! В самом низу щита можно было прочитать ещё несколько букв: «В..д зап…» Вход запрещён? Ну да, это же частная территория. Хотя в советское время частных территорий не было, но заборов и запрещающих надписей было не меньше. По крайней мере, так утверждают сейчас. Меня это предупреждение вовсе не напрягло. Что там может быть опасного? Да и об этом ли говорят еле видимые буквы. Может, это «запасной вход» или ещё что-либо совсем теперь непонятное. Я осмотрел состояние щита. Нет, не пригодится. От листа железа осталась одна труха. Даже гвозди, которыми щит был прибит к столбам легко рассыпались в руках. Жаль, любой гвоздик мог усилить острие моего боевого копья. Двинувшись дальше, я забубнил под нос песенку, которую во время кухонных посиделок иногда исполнял отец:

Мне сказали люди: в старом замке

Одиноко злой колдун живёт.

Всех влюблённых он свечным огарком

Неотступно манит и влечёт.

В поисках любимой, в поисках далёкой

Я бродил сюда по вечерам.

Где же друг мой милый?

Где же взгляд твой нежный?

Я бродил…

Здесь и там…

По болотам…

И лесам…

По болотам…

И лесам…

На здание я наткнулся совсем неожиданно. Оно пряталось за деревьями и кустами, которые сто лет никто не подстригал. Это было большое каменное двухэтажное здание с деревянным крыльцом. Не «старый замок» конечно, но всё же наличие капитального жилья на острове меня крайне заинтриговало. Толстые доски ступенек заскрипели, захрустели, но выдержали моё исхудавшее тело. Ржавые петли заставили приложить значительное усилие для открывания двери. Дом начинался с небольшого вестибюля, в котором стояло два старомодных деревянных стола, подобных тем, что я видел в советских фильмах про больницы. Далее за остеклёнными створками дверей начинался коридор. Я в нерешительности остановился – было тихо, только пересохшие от времени половицы скрипели под моими ногами, но всё равно было жутко. Кругом древние наслоения пыли, огромные полотнища паутины и пустота, как будто все обитатели «замка» неожиданно вымерли и испарились. Колдовство? Любопытство взяло верх. Я медленно двинулся по коридору, заглядывая в боковые двери. За ними были комнаты на два или четыре человека. О численности проживающих можно было судить по количеству коек. Кровати были железными с панцирной сеткой. На большинстве из них лежали матрацы и подушки, одетые в пожелтевшее от времени постельное бельё. Некоторые койки были аккуратно застелены. Но всё говорило о том, что люди покидали помещения в спешке: дверцы тумбочек открыты и зияли пустотой, кое-где валялись поношенные тапочки, носовые платки и носки. На одной тумбочке лежала открытая книга и очки. Я взял её в руки и прочитал название: «Как закалялась сталь». Господи, нашли что читать. Фу! Мне надоело бродить по звенящим одиночеством помещениям, и я вышел на улицу. Интересно, здесь обитало немало людей. Значит, должна быть и столовая. Не плохо бы разжиться какой-нибудь посудой. Я двинулся дальше, раздумывая, что сулит мне эта находка. Это сейчас всё выглядит зловеще и убого, но, если прибраться в одной из комнат, то в ней вполне можно жить. Нет, не сейчас. Сейчас тепло и можно ночевать в шалаше на берегу моря. Не можно, а нужно. Только с берега виден проплывающий мимо катер, лодка или теплоход. А здесь моря не видно – значит не будет видно и нас. Шансы на спасение, если жить в этом брошенном здании, гораздо ниже. Но, с другой стороны, не хотелось бы, конечно, предполагать худшее, зимовать в шалаше не получится. В доме же совсем другое дело. Я остановился возле следующего жилища. Оно было одноэтажным. Кто-нибудь назовёт его бунгало, но я бы сказал, что это жилой щитовой домик на одну семью. Вероятно, здесь жил какой-то персонал. Дом начинался с открытой веранды, на которой стоял покосившийся круглый стол. Его поверхность была вздутой и шершавой. Ну кто же оставляет мебель на открытом воздухе? Теперь ей место только в костре. За остеклённой входной дверью висели плотные шторы. Ого! Когда-то они явно выглядели вполне прилично. Не думаю, что рачительная хозяйка оставила бы их просто так. Видимо, эвакуация была стремительной. Иначе не объяснишь такую забывчивость. Но внутри ничто не говорило о том, что жилище оставлено в спешке. В небольшом холле стоял комод и журнальный столик с двумя креслами. Все стены были увешаны книжными полками, но на одной из стен имелись ходики с опущенной вниз гирей. Под потолком висела вполне приличная люстра на три лампы. Значит, в этом посёлке было и электричество. Интересно, дизель-генератор его вырабатывал или что? Сомневаюсь, чтобы сюда по дну моря протянули кабель. Дизель-генератор обойдётся гораздо дешевле. Вот бы его тоже здесь бросили! Я мысленно представил этот генератор, большую ёмкость, типа цистерны, полную горючего и мои попытки его завести. Ай, ну, где ты? Где? Вот заживём с генератором! Никогда бы не подумал, что когда-нибудь буду мечтать о генераторе. Да что там о генераторе? О простом гвозде. Да, Лемешев, мечты бывают разными. Увлечённый грёзами я прошёл в маленький коридорчик, откуда попал в большую комнату. Видимо эта была гостиная. По крайней мере двойные двери в России всегда делают при входе именно в подобные помещения. Ого! Здесь даже диван! На стенах висели фотографии в рамках. Но они были явно не семейными. Скорее всего, портреты каких-то писателей или учёных. Интересно. На полу лежал большой персидский ковёр. Ещё один закрывал стену. Мой взгляд остановился на кресле качалке. Сердце гулко заколотилось в груди. Я понял, что в кресле кто-то сидит. Не просто сидит, а ещё и читает при этом. Уголок книги торчал из-за плеча сидящего. Это женщина. Шаль покрывала её голову и спускалась вниз по сторонам кресла. Именно из-за неё я сразу не понял, что в кресле человек. Я принял шаль за обычный халат или другую одежду, оставленную на спинке кресла. Переведя дыхание, я хрипло произнёс: