ТРУТОВИКИ, ГРИБЫ,
ЛИЧИНКИ И ПРОЧИЕ ЧУДЕСА.
РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ — ОБОЖЖЁШЬСЯ!
(ХЕ-ХЕ, ШУЧУ, НЕ БОЙТЕСЬ! СИЗ XII).
Чублик ступил на порог.
И замер, широко открыв глаза. И, забыв про свою солидность, вымолвил:
— Мамочки! Что ж это такое? Вот так-так, просто вон как!
Сияние…
Из глубины зала лилось какое-то мохнатое, какое-то подсинённое, зеленоватое сияние! Оно было мягкое, мягче глубинного свечения воды, мягче блеска росы в безлунную ночь. Оно было молочное, фосфорическое, оно лилось на голову, на руки, на стены, оно пронизывало Чублика насквозь!
— Гляди! Сквозь меня течёт! — проговорил Чублик и крепче взял деда за руку. А Вертутий тихо покашливал и через голову внука кивал хозяину Сизу: «Смотрите, дорогой сосед! Ожил, загорелся мой отрок!»
А что вам сказать про Сиза! Где его серьёзность? Где его учёная солидность? Где его трубка, которую он не вынимал изо рта? Трубку он заткнул за пояс, усы распустил белым веером и теперь аж пританцовывал около Чублика. То был мёд, бальзам для его сердца, величайшая радость для глаз, когда кто-то увлекался его светлячками.
— Вот, вот, проходите, дорогой Чублик! Сюда, ближе! Гляньте, мой дорогой журавлик!
И Сиз, не давая мальчику опомнится, быстро потянул его за руку к коллекции. И тут Чублик понял, что сияние лилось не из стен, как ему казалось, а из стеклянных шкафов, с полочек, из ящиков, где что-то лежало. А там, под стеклом! Знаете, что там лежало? Обыкновенные куски деревья, коры, трухлявых корневищ, пеньков, старых трутовиков-наростов, деревянных гнилушек. Всё это давно истлело, затрухлявилось, поросло мхом и грибами, рассыпалось в жёлтый или на красно-зелёный порошок. Но (и в этом чудо!) из влажных, из гнилых пеньков и корешков как раз и лилось, текло, фосфоресцировало это фантастическое свечение!
— А это что? Что это шевелится? Что это ползает? И светит, светит синенько, червячком! — смеялся Чублик и даже сунул нос в один из ящиков.
— Ага! Ага, клюнуло, повело, — торжествовал Сиз. Он радовался не меньше за Чублика. — То, мой дорогой, обычные личинки. То есть не обычные, а личинки различных светляков… Я же говорил вам, я говорил вам, дорогой Вертутий, — насел вдруг Сиз на соседа, — я просил вас: дайте мне вашего внука в обучение! Мы бы тут ого-го! Мы бы тут с ним такое сотворили! А вы? К старому Варсаве, к этому отшельнику, отправили! Ну хорошо, это ваше дело, пускай себе ловят парашютики, — словно примирительно, но с горькой обидой в голосе закончил Сиз и повернулся спиной к Вертутию, а лицом к Чублику. — Смотри, журавлик! Ты думаешь, почему этот берёзовый пень светится? Думаешь, само дерево светит? Э, брат, нет! Приглядись: древесина вся пронизана грибницей. И это грибница горит, пылает, светит — и как она светит? Видишь, холодно-белым огнём. Белым огнём, да ещё и с глубоким, голубым отливом. Э-э, брат! Я тебе ещё не такое покажу! Пойдём скорее во второй зал, к жукам!
Чублик и глазом не успел моргнуть, как его потащили дальше. Снова какие-то двери, и тут уже сам Сиз остановился на пороге и воинственно подкрутил усы. Он знал, что кто бы не глянул туда, в темноту, то воскликнет: «Ох ты ж, мамочки!»
— Мамочки ж мои! — тихо промолвил Чублик.
Если в первом зале стояло густое, мохнатое сияние, если оно ровно и спокойно лилось из стен, то тут!.. Что-то необыкновенное, волшебное: было страшно и темно, как в глубокой пещере, и в этой густой мгле блуждало множество маленьких огоньков-фонариков. Нет, огоньки не блуждали, они порхали, летали, выписывали круги и сложные пируэты. Темнота светилась синим и лиловым от этих огоньков, от мириадов звёздочек, от угольков, что вспыхивали и гасли. А потом снова вспыхивали и гасли. И снова гасли и снова вспыхивали.
— Ну как? Ну как тебе, Чублик? — выкрикнул над ухом Сиз.
— Ух ты! Это жуки-светлячки? Это они сверкают?!
— Да, да! — подпрыгивал и горячо дышал ему в затылок Сиз. — Это они, жуки-светлячки! Лампирисы, как их называют на латыни. Но послушай: светят, дорогой мой коллега, не все жуки. Светят самочки, а иногда и самцы. У них на брюшке есть такие светящиеся поясочки, такие полоски, вот они и посылают сигналы в темноту. А вот! Это твой знакомый, Чублик! Глянь, ты его видел в лесу.
Сиз вынул из кисета какой-то уголёк (это был дупляной светляк), посветил им над одним столиком. И взяв из мха, положил Чублику на ладонь какого-то ночного жука. Серого, очень простого и неприметного ползуна.
— Ну что, узнаёшь?
Чублик помялся, потом покашлял, как это делал дед Вертутий, и так дипломатично помотал головой: мол, я бы узнал, только оно что-то не очень узнаётся…
— Ты что! — аж вскрикнул над головой Сиз. — Да это же наш великий светляк, Лампирис-ночник, он везде под ногами есть в лесу! Слышал, в народе его называют Иванов червячок! Ай-ай-яй! Что ж это делается?! Куда смотрит ваш Варсава, что он вам там показывает, чем он головы вам забивает?.. Ну ничего, айда вперёд, всех жуков не осмотришь, их только тех, что светят, две тысячи видов. Две тысячи! И почти все у меня есть! За пять дней не осмотришь! А вот одного я вам покажу! Покажу одного, ведь это моя гордость. Смотри: жук-кузнечик Кокухо. Я его привёз с Амазонки, из тропического леса. Ну как он тебе, а? Порхает? Мирное созданьице, правда? А если бы в джунглях ты его увидел, тёмной-тёмной ночью, да ещё ночная птица Куа над тобой прокричала?! А тут за криком из глубокой темноты синий огонь прямо на тебя летит: пых-пых! А? Как бы ты тогда себя чувствовал?
Наш серьёзный Чублик приоткрыл пухленькие губы и заулыбался. После того Иванового червячка, чтоб его, после позора Чублика немного отпустило, и он уже смелее спросил, показывая рукой в угол, в тёмный пещерный зал:
— А что это там? Такими огненными нитками, такими жгутами извивается? Словно огонь косами течёт над землёй?
— А-а! Это, брат, тоже редкость — дождевые червяки, привёз их из далёких краёв. Я их называю: «Косы русалок». А ещё у меня есть всякая мелочь: ногохвостки, рачки, многоножки. Светят, светят, маленькие бесенята! Только знаете, — вперёд, дальше, мои дорогие коллеги, ведь нас ещё ожидают новые залы — рыбы, медузы, кальмары. Там, скажу вам по секрету, кое-что есть!
