-Эй вы там! На выход! - дверь машины резко открылась.
-На выход с вещами… Блин, как дома побывал… - закряхтел Петрович, вставая, - пошли, Даня…
Он выскочил на снег и я вдруг увидел, что он автоматически закинул руки за спину. Самое странное, что мне тоже захотелось забросить руки за спину, ссутулиться и идти не рядом, а след в след за ним, так чтобы его спина колыхалась передо мной… Вся атмосфера вокруг, состоявшая из стоящих поодаль спецмашин, тона солдата, шедшего сзади справа, снега, истоптанного солдатскими валенками и следами собачьих лап - все это неосознанно подталкивало меня идти вслед за Петровичем, закинув руки за спину…
Двор уже был пуст, но в то же время все говорило о присутствии множества людей: слышался гул голосов, почва, казалось, колыхалась от движения сотен ног. Как я не замечал этого раньше, до аварии, когда земля так же дышала присутствием людей? После исхода из города тысяч жителей - город замер… Все остановилось и казалось, начало разваливаться…
Солдат провел нас в первый подъезд дома и мы поднялись на второй этаж. Двери одной из квартир были открыты. Оттуда несло сигаретным дымом.
-Понятые доставлены! - отрапортовал солдат.
-Иди! Иди отсюда, придурок… Петрович, Даня, проходите, вот сюда на кухню… - зашипел на него майор, яростно маша руками, - Вот, мужики, знакомьтесь…
В маленькой кухоньке набилась куча народа. Все курили и молча разглядывали нас.
- Отдел по убийствам, Васильев - подал руку средних лет мужик, по взгляду которого было ясно, что он здесь старший. - Расскажите-ка еще раз про этот крик…
Оказалось, что около детской горки были обнаружены следы крови. Мужики - опера убойного отдела - передавали друг другу баночку, в которой лежал снег с кровью и спорили о том, откуда она. По цвету крови, точнее ее яркости, можно определить откуда она - венозная или артериальная. А отсюда уже можно судить о тяжести ранения.
От дыма у меня разболелась голова. Я потихоньку вышел в коридор и оттуда заглянул в комнату.
-Что, интересно? Лежка, скорее всего, у них здесь была… - сказал появившийся сзади Васильев.
Но я смотрел только на одну вещь, находившуюся в комнате. Посреди грязных матрасов, одеял, окурков и пустых бутылок, пушистым комком лежал свитер с вышитым на груди оленем. Свитер был безнадежно испорчен: вместо головы оленя была огромная прожженная дыра.
Я знал, чей это был свитер. Свитер связала свитер мать моего однокурсника Кольки. Колька стеснялся его носить из-за «детского», как он говорил, оленя на груди. Я всегда хотел такой свитер - толстый, очень теплый, с огромным воротом, и уже подумывал предложить Кольке продать мне его или махнуть на что-нибудь, да как-то все не собрался…
-Вот… - поднял я свитер. Да, с такой дырой, только на свалку…
-Я знаю, чей это свитер.
<p>
</p>
Мы ехали к Кольке. Уже темнело. Вокруг пятна от фар нашей машины по улице высились темные коробки домов. Уазик натужно ревел, скользя на наледях.
Ни одного огонька. Чернобыль, блин… Мы уже минут пятнадцать крутились в одном районе, но я из-за своего проклятого зрения никак не мог сориентироваться между домов и от этого жутко потел - в машине было жарко от печки, дувшей мне прямо в мою дурацкую рожу…
Все сидевшие в машине молчали. От этого мне было еще хуже. Все, больше не могу…
-Стой.
-Что, нашел?
Я вздохнул и объяснил проблему со своим зрением.
-Ну, ничего… - вдруг ободрился Васильев. - Пойдем по принципу: «Там дерево было и мужик в пиджаке». Какие-нибудь приметы помнишь?
По приметам опера вычислили интересующий нас дом в пять минут. Еще через минуту я бил кулаком в дверь Кольки.
Еще через пять минут я ел вкуснейшие оладьи, приготовленные матерью Кольки. Рядом опера допрашивали Мишку, Колькиного брата, относительно его попытки исполнить гражданский долг.
Оказалось, что свитер с него сняли те «дружинники», с которыми его отправили патрулировать район. Сейчас опера пытались выудить из него какую-нибудь информацию, из которой можно было бы установить личности дружинников. Оказывается, когда на сборном пункте формировали группы - ни у кого из добровольцев документов не спрашивали. Мало того, что Колька просто не знал, как зовут его новых знакомых, но и происшедшее с ним начисто отбило у него память на лица и он отделывался общими фразами.
-А почему мы должны документы предъявлять? Мы же добровольцами пошли. Время же такое… - испуганно отбивался он.
-А у входа в сборный пункт матрос с винтовкой не стоял? - уже зло спросил один из оперов Кольку через полчаса допроса.
-Какой матрос? С какой винтовкой? - таращил на него честные глаза Колька.
-Матрос в бескозырке! С бантиком революционным на груди. Винтовка со штыком! Он на штык пропуска накалывал…
-Не-е, матроса не видел… - тупо отвечал Колька, окончательно сбитый с толку.
-Да шучу я, шучу… - отвернулся опер.
-Вы ешьте оладушки, ешьте… - подсунула ему тарелку Колькина мама, огорченная бестолковостью своего сына.
-Серый. Они называли его Серым… - вдруг сказал я. Потом осекся - ведь Серым его называли те, в капюшонах, из моего сна, когда меня ударили по голове прикладом.
-Точно! Точно! Один из них - Серый! - вдруг заорал Колька. - Маленький самый! Он как старший у них! Они его слушались! Правда, один раз только назвали так, но точно! Серым его назвала телка.
