Сидит кукушка на суку

Там она пришвартовала

Раз «ку-ку» и ни гугу…

Раз «ку-ку» – как это мало…

Нас привезли на какую-то базу. Нет, не на торговую – на военную. Точно говорю. И не на зону. В отличие от исправительного учреждения, здесь перед воротами стоял памятник: уменьшенная копия известного монумента «Воин-освободитель», который и поныне украшает Трептов-парк в Берлине. Рядом красовался агитационный стенд, традиционный для всех воинских частей СССР и России. На нём можно было прочитать только «Служу…». Все остальные слова стёрло время. Нас выгрузили возле большого барака. Когда-то это была казарма, а теперь точно – барак. Внутри всё было грязно и обшаркано. На окнах красовались металлические решётки, а вместо стёкол – полиэтилен. Под ногами хрустел толстый слой песка, а многочисленные кровати были ржавого цвета. Вполне естественный цвет, раз эту рухлядь никто никогда не красил. Но это я рассмотрел уже на следующий день. А тогда, тем вечером, меня с Виолой на плечах затолкали и сказали:

– Выбирай свободную кровать и ложись. Завтра приедет Бай, он скажет, что с тобой делать.

Дверь захлопнулась и закрылась снаружи на засов. Электрический свет отсутствовал. Но у меня забыли забрать фонарь. Свободных кроватей было больше, чем занятых. Поэтому найти место для ночлега не составило труда. Но вот на чём спать? Нет, матрацев и подушек было вдоволь, а вот наволочки и простыни отсутствовали напрочь. Их не было ни на занятых постелях, ни на свободных. Хм, красота! Жуть! И спросить про бельё некого. Пустая казарма отвечала эхом. От всего этого становилось особенно жутко и противно. Выкарабкались из огня, да попали в полымя. Очень хотелось спать. Я испытал несколько кроватей, выбрав подходящую. Ничего, пойдёт, пружина держит. Но вот с выбором матраца пришлось помучиться. Не стоит даже описывать, как они выглядели. Ни одна дворняжка не согласилась бы лечь на что-то подобное. Я выбрал лучший, если это слово здесь уместно. В другой ситуации, я бы ни за что не лёг на эту зловонную подстилку. В другой, но не в этой. Сняв с головы тюрбан, сделанный из половины моей футболки, я накрыл им свою подушку. Футболка моя – а это значит, что все микробы и грязь на ней тоже мои, практически родные. Такой же ритуал я проделал с тюрбаном и подушкой Виолы. Ещё раз напоил девушку водой и уложил её рядом с собой. Через мгновение внешний мир меня уже не интересовал.

Я не слышал, когда вернулись с работы другие обитатели казармы. Как потом оказалось, возвращались они не раньше одиннадцати.

Утром, незадолго до восхода солнца, меня потеребил за плечо, присевший на кровать человек:

– Слышь, ты! А, проснулся. Чего ты так вытаращился? А, не понимаешь, где находишься. Да, здесь ты находишься, здесь. Ничего, привыкнешь. Слышь, я что хотел спросить: как там в России, всё по-старому? Ничего не изменилось?

– Ты кто? – я всё ещё не мог вникнуть в воспринимаемую глазами действительность, считая, что в мой сон ворвался сон с другого канала.

– Я? А, ну да. Я, Ерёма, – он засиял беззубым ртом, что можно было принять за улыбку.

– Редкое имя.

– А? Ие-а, нет это не имя, это фамилия – Ермолаев я. А это Егор, – он указал на стоящего за его спиной более молодого товарища.

Ереме на вид было лет сорок, а Егору – от силы тридцать пять.

– Так он Егоров?

– Кто? А, он? – Ерёма снова засмеялся. – Нет, что ты! Это его имя. Хотя, стоп, я точно не знаю. Может, и фамилия. Егор, какая твоя фамилия?

– Пушкин.

– «Пушкин»? Врёшь. А, может, и не врёшь. Точно, Пушкин?

– Пушкин Егор Александрович.

– Во даёт: Пушкин! Ие-а! Пушкин. Постой, так твой папка Сашка Пушкин?

– Угу.

– Нормальненько так, Пушкин. Ну, ладно, ладно, познакомились. Тебя как звать? – обратился он ко мне.

– Фёдор.

– Ого! А! Так это имя?

– Имя, имя…

– Слушай, Фёдор, времени нет поболтать. Сейчас нас на работу повезут. Так, как там в России? А? Как?

Он был не в меру суетливым, этот Ерёма. Всё время гримасничал, крутил и кивал головой, изображал руками что-то невнятное и невероятное.

– Ну, чего молчишь-то?

– А что ты хочешь узнать?

– Чего хочу? Всё хочу. А скажи хотя бы, там кто правит? Те же правят или нет?

– Не знаю кем ты интересуешься, но я всю сознательную жизнь живу при Путине.

– О! Молодец! Это я и хотел узнать. Значит, те же. Хреново.

– Ты так за Россию переживаешь?

– А? Кто, я? Ну да, и за Россию. И за ребят, и за себя. Мы здесь всё надеялись, слышь, Фёдор, и между собой так кумекали, что нас только что-то глобальное спасти может. Ну, там: власть в России переменится, порядок наведут, кого надо – к стенке, остальную шантрапу на наше место, а нас, слышь, на свободу. Настрадались, блин, мы тут.

– Чем вы здесь занимаетесь? Что это за место?

– А? А, врубился – ты ничего не знаешь. Узнаешь. Особо ничего трудного для восприятия здесь нет. Быстро врубишься в суть.

В это время послышался звук открываемой входной двери. Ерёма засуетился ещё больше:

– Ну, всё, землячок, потом поговорим. Я вчера ещё хотел, но ты так спал потешно с этой мадам, что мы не стали вас будить. Ну, до вечера…

В барак вошли два мордоворота, вооружённые калашами. Они ничего не сказали, но народ быстро собрался в кучку и ручейком вытек за дверь. Снова послышался звук запирания засова. И всё стихло. Я попытался проанализировать сказанное и увиденное, но меня снова вырубило.

Проснулся я под вечер. Было ещё светло, но солнце явно намылилось на отдых. Виола, вытаращив глаза и брезгливо оттопырив руки, с ужасом наблюдала за тем, как я дрыхну на кровати.

– О! Ты уже встала? Это хорошо, – я попытался улыбкой приободрить девушку, стоящую в проходе между кроватями.

Но она неожиданно рухнула на колени и задёргалась в конвульсиях. Организм моей напарницы пытался очиститься. И, видимо, уже не в первый раз. Но рвать было нечем. Мы давно ничего не ели. Да и выпитое, тут же всосалось в сублимированное пустыней тело. Это я вспомнил про сублимированные продукты, которые космонавты берут на орбиту. Из них моментально выпаривают всю влагу. А когда нужно употребить, заливают водой, и сухофруктина тут же превращается в настоящее яблоко. Вот и наши тела за время скитаний высохли до подобного состояния. Именно поэтому я никак не мог вспомнить, когда последний раз ходил в туалет по любой из надобностей. Я не стал помогать или мешать Виоле. А просто подождал, когда она хоть немного придёт в себя.

– Где мы? – тихо спросила она. – Ужас!

– Точно не знаю. Но предполагаю, что здесь не лучше, чем в пустыне.

– Как мы сюда попали?

– Нас подобрали здешние бандюганы.

Она помолчала, осмысливая услышанное:

– Мы в плену? За нас будут просить выкуп?

– Я ничего толком не знаю. Ты же видишь – я только что проснулся.

– Это ты меня положил на эту гадость? – кивком головы она указала на нашу постель. И не дождавшись ответа предъявила: – Как ты мог? Я теперь всю жизнь чесаться буду.

Хотелось ответить. Но, что ответить? Я просто глубоко вздохнул: как ни сделай – всё равно виноват.

В это время загремел замок и дверь распахнулась. Два крепких бандита вразвалочку приковыляли к нам. Один встал чуть в сторонке и приподнял ствол автомата. Второй, так ничего и не сказав, схватил меня за воротник ветровки и потащил к выходу. Вопить и что-то спрашивать я не стал. К чему слова? А вот Виола сзади меня иногда взвизгивала. Женщина, одним словом. Но я, слушая её визги и ругань, даже порадовался: девушка приходит в себя, она не собирается отдавать концы.

Нас повели по дороге между казармами, как две капли воды похожими на нашу. Ничего особенного: казармы, как казармы. Но на небольшом плацу, расположенном чуть в стороне, я увидел высокий металлический турник с растяжками. На нём висел человек. Сначала я подумал, что он тренируется. Прокрутил солнышко, а теперь решил чуть отдохнуть перед тем, как сделать подъём с переворотом или дембельский выход. Но присмотревшись, понял, что предполагаемое мной не могло быть в принципе. Человек висел на турнике, но не на руках, а на удавке, наброшенной на шею. Блин, здесь весело. До ужаса весело. Хоть бы Виола не увидела. Впрочем, что это я? Скрывай, не скрывай – она всё узнает. Что-то мне подсказывает, что мы на собственной шкуре почувствуем радость пребывания в этом санатории. Поэтому подготовку к побегу надо начинать уже вчера. Эта мысль меня немного успокоила. Надо отсюда валить. И чем быстрее, тем лучше. Что особенно радует – мы способны отсюда сбежать. Я знаю маршрут – и это главное. Мы не просто непонятно как заблудились в пустыне. Я точно знаю, в какой момент совершил ошибку. Надо было идти вдоль оврага не влево, а вправо – вот и всё. Но как добраться до оврага мне тоже хорошо известно. В «санаторий» нас везли недолго, каких-то полчаса. Значит по этой дороге можно вернуться к котловине, а затем вдоль оврага добраться до скважины. Пополнить там запасы воды, переночевать и на восходе солнца, что очень важно, выдвинуться к шоссе. Всего-то! Когда у человека есть в голове план местности – это главный залог успеха. Осталось только накопить силы, поправить здоровье, приготовить воду и съестные припасы, выяснить систему охраны лагеря, расспросить людей о других побегах и всё – только нас и видели. Ничего-ничего, скоро мы будем на воле. Я немного приободрился и в этот момент нас подвели к каменному двухэтажному зданию. Пройдя через фойе и длинный коридор, мы оказались в большом зале. Скорее всего, в этом помещении когда-то была столовая. Новые хозяева явно постарались сделать всё, чтобы об общепите здесь больше ничего не напоминало. На низких столиках дымились позолоченные кальяны. Кожаные диваны, ковры, кресла, столы – всё было по-восточному дорогим, блестящим и с претензией на роскошь. Но главное – здесь работал кондиционер. Боже мой, какое это удовольствие вновь ощутить приятную питерскую прохладу! В центре зала стоял большой стол, сервированный на приличную по размеру компанию. Сама компания сидела в мягких креслах перед гигантской плазмой. Показывали футбол. Компания вовсе не была «приличной» по размеру – всего лишь пять человек. Все они эмоционально болели за «Барселону». Вот блин, и в Казахстане полно глоров! Я иногда просто фигею! Явная тупость этого глобального проявления меня буквально бесит. Есть в этом что-то извращённое и примитивное. Болеть за команду неизвестной тебе страны и народа – это ещё полбеды. Главный девиз глоров – болеть за самых сильных, за победителей! Я понимаю, что это приятно и ненакладно. Но дело не в этом. Глорство – это явление не сугубо спортивное. Оно изначально присутствует в природе человечества. Глоры дружно принимали сторону сильного, когда в племени начинался раздрай и этот сильный ломал всевозможные устои и табу. Это явление во все времена лежало в основе предательства и иудства. Именно глоры с криками: «Это сильная и культурная нация» дружно записывались в зондеркоманды. Вот и сейчас вся эта шушера с автоматами собралась вокруг своего Бая только потому, что он сильный. Опираясь на силу вожака, они могут получать свои маленькие удовольствия, кормясь с его рук и безнаказанно издеваясь над слабыми. Это же так здорово! Ладно, проехали, надеюсь я здесь ненадолго.