Литмир - Электронная Библиотека

Новоиспеченный Эрнст неохотно поплелся в угол, улегся в корзину и, положив голову на лапы, грустно уставился на хозяина, чем немало польстил его самолюбию – хоть одна душа беспрекословно выполняет его распоряжения. Вдохновленный этим послушанием, Бертиль пошел по коридору, крича, как кондуктор в поезде, всем и никому:

– Поступило заявление – найден труп! Поступило заявление – найден труп!

Из трех дверей мгновенно высунулись головы – тоже три, по числу дверей: рыжая – Мартина Мулина, седая – Йосты Флюгаре и угольно-черная – Паулы Моралес.

Мартин среагировал быстрее всех.

– Труп? – переспросил он и вышел в коридор.

Из двери в приемную появилась Анника.

– Позвонил какой-то подросток. Они с другом валяли дурака и влезли в дом между Фьельбакой и Гамбургсундом. Думали, хозяин уехал. И наткнулись на труп.

– Владельца? – спросил Йоста.

Мельберг пожал плечами.

– Откуда мне знать? Я велел им оставаться на месте, так что надо выезжать сразу. Мартин! Ты с Паулой в первой машине, мы с Йостой во второй.

– А может быть, Патрику позвонить? – осторожно предложил Йоста.

– Кто это – Патрик? – Паула переводила взгляд с Йосты на Мельберга.

– Патрик Хедстрём, – пояснил Мартин. – Тоже наш, только сейчас он в отпуске по уходу за ребенком.

– Никакому Хедстрёму звонить не надо, – сказал Мельберг и презрительно хмыкнул. – Я же на месте, – важно добавил он и, стараясь выглядеть энергичным, быстрым шагом пошел в гараж.

– Буль-буль, – пробормотал Мартин и поймал на себе удивленный взгляд Паулы. – Ладно, забудь! – И, не удержавшись, добавил: – Придет время – поймешь.

Паула решила больше не спрашивать. И правда, подумала она, в свое время разберусь.

Эрика тяжело вздохнула. Теперь в доме было тихо. Даже слишком тихо. В течение года слух был настроен улавливать малейший писк, малейшее хныканье, а теперь царила полная, оглушительная, тревожная тишина. Курсор так и мигал на первой строчке не начатого, хотя уже озаглавленного и даже сохраненного документа. За полчаса она не напечатала ни одной буквы – в голове царила полная пустота. Эрика просмотрела свои заметки, потом начала перелистывать копии статей, сделанные за лето. После изнурительной переписки ей удалось наконец заказать свидание с главной героиней этого шумного дела, убийцей, но не раньше чем через три месяца. Пока придется исходить из архивных материалов. Беда в том, что у нее не было ни одной мысли, а если и были, то настолько смутные, что оформить их в слова не представлялось никакой возможности. Ею постепенно овладела паника, знакомая, наверное, всем пишущим. Куда подевались слова? Может, она написала уже все, что ей положено, выбрала свою квоту и больше ничего и никогда не сумеет создать? Логика подсказывала ей, что это не так, что похожее чувство она испытывала всякий раз, начиная новую книгу, но паника и логика несовместимы. Каждый раз одна и та же история. Что-то вроде родов, но сегодня дело шло особенно туго.

Она рассеянно сунула в рот ириску «Думле» и покосилась на синие общие тетради на краю стола рядом с компьютером. Записи матери… Эрика никак не могла решиться начать их читать, разрываясь между любопытством и страхом узнать что-то неприятное, что перевернет ее жизнь. Наконец она протянула руку, взяла первую тетрадь и взвесила на ладони. Тонкая и легкая… примерно такие же были у них в начальной школе. Она осторожно провела по тетради рукой. Фиолетовые чернила с годами выцвели, но характерный золотистый блеск сохранился. «Эльси Мустрём». Девичья фамилия матери. Потом она вышла замуж за отца Эрики и стала Фальк.

Эрика медленно открыла тетрадь. Страницы были разлинованы тонкими голубыми линиями. В самом верху стояла дата: «3 сентября 1943 года».

Неужели эта война никогда не кончится?

* * *

Фьельбака, 1943 год

Неужели эта война никогда не кончится?

Эльси грызла ручку со вставным пером и никак не могла придумать, что писать дальше. Как выразить свои мысли о войне, именно ее мысли, которые приходят в голову только ей и никому больше? Она никогда до этого не вела дневник и даже не могла бы сказать, откуда взялось это желание. В один прекрасный день возникла потребность изложить на словах все, что она думает об их насколько обыденной, настолько и странной жизни.

Она почти уже и не помнила начала войны – сейчас ей было тринадцать, скоро четырнадцать, а тогда только девять. К тому же и помнить было особенно нечего – поначалу война давала о себе знать только в разговорах и поведении взрослых: они прилипали к радиоприемникам, обсуждали новости, настроение было тревожное и приподнятое. Всем страшно, но и интересно. А жизнь, ежедневная, практическая жизнь почти не менялась. Баркасы, как и до войны, уходили в море и возвращались, улов был то хорошим, то плохим. А на берегу женщины занимались теми же делами, что и их матери, и матери их матерей, и матери матерей их матерей. Как и в незапамятные времена, надо было рожать детей, стирать белье, прибираться в доме, готовить еду. Бесконечный кругооборот, бесконечно повторяющийся цикл рождений и смертей, а теперь война грозила его нарушить. Такая угроза придавала жизни остроту и интерес, и девочка это чувствовала еще тогда, в начале войны. А теперь, когда война подошла почти к их порогу, и подавно.

– Эльси! – Голос матери с первого этажа.

Девочка поспешно закрыла тетрадь и сунула в верхний ящик своего крошечного письменного стола у окна. Сколько часов она просидела за этим столом – не сосчитать. Встала, расправила складки на платье и сбежала вниз.

– Эльси, мне нужна твоя помощь. Принеси воды.

Мать выглядела очень уставшей. Все лето они провели в этой маленькой комнатке в полуподвале – дом сдавали в аренду дачникам. В условия аренды входили также уборка, готовка – в общем, они играли роль прислуги при гостях. Как раз в это лето гости попались особо требовательные – адвокат из Гётеборга с женой и с тремя неуправляемыми детьми. Хильма, мама Эльси, металась с утра до ночи. Надо было то стирать их одежду, то готовить коробки с едой для лодочной прогулки, бегать в магазин, варить и жарить – и при этом никто не снимал с нее ответственности за ее собственное хозяйство.

– Посиди немножко, мама, – сказал Эльси ласково и положила руку ей на плечо.

Мать вздрогнула – в их семье было не особенно принято прикасаться друг к другу, но через секунду выражение лица ее смягчилось, она благодарно накрыла руку Эльси своей огрубевшей от работы ладонью и тяжело опустилась на стул.

– Да… слава богу, уехали. Ну и народ! «Не будете ли вы, Хильма, так добры… Не могли бы вы, Хильма, представить себе, что вы могли бы…» Сказали бы лучше, сделай, мол, то-то и то-то. – Хильма передразнила их певучие интонации и прикрыла рот рукой – в их кругу не было принято высмеивать господ. Важно знать свое место.

– Я понимаю, как ты устала. С ними и правда нелегко. – Эльси налила воду в кастрюлю и поставила на плиту.

Когда вода закипела, она насыпала кофейного суррогата, налила в кружку и протянула матери. Плеснула и себе немного.

– Сейчас принесу воду, только давай сначала выпьем по глоточку кофе.

– Ты добрая девочка, Эльси. – Мать отхлебнула глоток отвратительного желудевого напитка.

Вообще она любила пить из блюдца, зажав в зубах кусочек сахара, но сахар надо было экономить, да и варево в кружке мало напоминало настоящий кофе.

– Отец не говорил, когда вернется? – спросила Эльси и прикусила язык.

В эти времена такой вопрос звучал довольно нелепо. Совсем недавно «Экерё» был торпедирован и пошел на дно вместе с экипажем, после чего вопрос о возвращении приобрел совершенно новый смысл. Но работа есть работа. Выбора нет. Грузы надо доставлять, сети надо ставить и выбирать. Война войной, а условия жизни не меняются. Спасибо еще, что баржам вообще разрешено ходить в Норвегию. Считалось, что это даже безопаснее, чем линейная навигация, где маршруты иногда пролегали вне заграждений. Траулеры из Фьельбаки по-прежнему выходили в море, и, хотя улов становился все беднее, баржи в норвежские гавани отправлялись не пустыми. Отец Эльси на своей барже доставлял из Норвегии лед, а если повезет, туда шел тоже не порожняком.

5
{"b":"706966","o":1}